— Боже упаси! — говорит Марсель, — с ними начнешь, не знаешь, где кончишь. Каждый месяц будут приходить и говорить, что ты им должен ещё с прошлого раза. Так что сделайте одолжение, возьмите на себя это маленькое дельце.
Не поверите, но в глазах у Марселя стоят слезы. Бедняга в полном отчаянии.
Мансур только выглядит суровым, а на самом деле у него доброе сердце.
— Заметано, — говорит Марселю, — оттянемся в Лейк Таху, на обратном пути что-нибудь придумаем.
Только вернулись в Нью Йорк, Мансур говорит:
— Ялла, пошли поможем Марселю.
— Запалим? — спрашивает Сами.
— Боже упаси!
— Устоим небольшую разборку, переломаем комплект столов?
— Боже упаси!
— Да! А что тогда?
— Чисто отдохнем, похаваем.
Каждый вечер шестеро из яффской команды и шестеро одолженных по случаю Марселем отправляются в "Большое брюхо", заведение конкурентов.
12 голодных мужиков уминают как все 120.
Каждый платит 4 бакса, а съедает на 400.
Занимают столы, наворачивают горы рыбы, мяса, салатов.
На пятый день братва говорит:
- Халас[2], больше не лезет.
— Держаться банда!- командует Мансур, — последний бой он трудный самый, поможем нашему корешу Марселю. Вспомните подвиг Самсона и продолжайте жевать.
У хозяина и обслуги физиономии как на похоронах. А что он может сделать? Все совершенно законно, платят сколько надо, жрут сколько влезет.
Через шесть дней Марсель сообщает:
— Только ночь простоять, да день продержаться, ко мне уже приходили на переговоры.
На седьмой день, только заходят в ресторан, чувствуют засада, носом чуют. Обслуга, у которой вчера были физиономии, как на похоронах, сейчас ржет, как резаная.
Хозяин любезен до безобразия: "Велкам, бойс, велкам".
— Ялла, — говорит Мансур, — приступить к пожиранию, смотреть в оба, быть на стреме.
На третьем подходе к еде, Анджель замечает:
— Шухер, мы в ресторане одни, дверь на замке, никого не впускают.
— Продолжать обжираловку, — говорит Мансур, — открывать рот пошире, смотреть в оба.
После жратвы Мансур командует:
— На всякий пожарный, выходим по-двое, быть готовым к сюрпризам.
Начинают выходить. Обслуга и хозяин провожают у двери, включают дежурные улыбки, спрашивают, как еда, говорят, — большое спасибо заходите еще.
Выходит первая пара, все тихо. Вторая, опять тихо. Идут осторожно по-двое, может за вторым поворотом ждет сюрприз. Ничего. Доходят до отеля, никаких неожиданностей.
Неожиданности начались ночью. По-одному просыпается все команда. Живот болит, не то слово, с трудом успевают добежать до, я прошу прощения, туалета. До утра не могут высунуть оттуда носа.
— Какая засада, — шепчет красавчик Анджель из последних сил.
— Эти маньяки зарядили хавчик слабительным, — говорит Мансур, а сам с трудом дышит.
— Теперь ясно, на кой они закрыли заведение, — охает Мансур, — не пускали других клиентов.
— И как вдруг подобрели к нам эти суки: “Велкам Велкам”, - воет Сами из сортира.
Три дня провели в сортире, фул тайм, высовывали нос на секунду только перехватить воздуха. В одну из передышек Сасон успел добежать до телефона, перекинуться парой слов с Профессором.
— ОК, брат, — говорит профессор, — сиди себе на здоровье на толчке, мы доделаем работу.
В тот же вечер в «Большое брюхо» прибывают полторы дюжины амбалов, не бьют, Боже упаси, ничего не ломают, просто начинают закусывать.
И как закусывать! Яффская команда рядом не лежала.
Через день звонит Марсель, сияет, как жених перед свадьбой:
— Сломались мамзеры, предлагают перемирие. Может совместный бизнес, два ресторана вместе. Никогда не забуду, что вы для меня сделали, и кроме того…
— Я тебя умоляю, перезвони через пол-часика, — говорит Мансур, швыряет трубку и прыгает обратно в сортир.
В день возвращения на родину Марсель решил угостить яффскую команду. И кого он приглашает на трапезу, как не хозяина "Большого брюха", всех его официантов и поваров. А почему бы и нет? Объявили перемирие, скоро станут совладельцами, у всех приподнятое настроение.
Джо, хозяин "Большого брюха", кладет руку на плечо Мансура:
— Я вас прямо зауважал, пожрать вы не дураки. Поначалу думали, день-два и сломаетесь, потом думали еще пара дней, и вы отбросите копыта. Просто спятить, какая выносливость, но все-таки в конце мы вас здорово сделали, да?
— Сделали, не то слово, — Мансур смеется вместе с ним.
— У вас была пара тяжёлых дней, а? — веселится Джо и снова дружески хлопает Мансура по спине.
Все готовятся поднять стакан за перемирие и будущее объединенного предприятия.
— Минуточку, — останавливает их Сасон, — у меня тут есть пара заветных бутылочек из Иерусалима со старой винодельни, на которой делали вино ещё для царя Давида, как раз для такого события.
И он ходит между гостями и разливает вино. Выпивают, благословясь.
— Вандефул! Вандефул! — тащится Джо, — Вино ферст класс, сногсшибательное вино, жалко, что больше нет.
— Не волнуйся, доберемся — сразу же вышлем тебе два ящика.
Сразу после банкета яффская команда выдвигается в аэропорт, успеть на самолет домой.
На следующий день после возвращения в Яффо, все собираются в греческое кафе пропустить по стаканчику анисовой после обеда. Звонит телефон.
— Ялла, живо, — орет Грек Мансуру, — заграница, Нью-Йорк.
— Кто говорит?
— Марсель на проводе
— Ты откуда?
— Из "Большого Брюха". Я тут второй день уже, заправляю бизнесом.
— Купил?
— Какой там, — ржет Марсель, — я тут по вашей милости.
— А мы при чем?
— Да все просто, через несколько часов, после того, как вы отвалили, Джо вместе со всем составом поскакали в сортир. Никогда не видел таких прыжков. Уже два дня с лишним оттуда не выходят, кто-то же должен бизнесом управлять, пока не очухаются. А теперь скажи мне, хитрая твоя морда, как это вы устроили, что они схватили понос, а мы нет? Всем из одной бочки наливали.
— Вино царя Давида, — отвечает Мансур.
— Так и мы его пили.
— Было две бутылки, — веселится Мансур, — вы получили из бутылки в правой руке, а америкосы из той, что была в левой.
— Валла![3] Как они накололись! — радуется Марсель.
— Что поделать, репутация обязывает.
Три месяца припаял Его Честь Хазуке. 90 дней нетто, минус неделя предварилки, считайте сами.
Что такое в наше время три месяца, когда лучшие сыны Яффо тянут пятилетки и десятилетки. Не говоря уж о тех, что заслужили пожизненную прописку. Никто и не почешется из-за тёх месяцев.
И когда Его Честь произнес "Суд приговорил подсудимого Якова Бен Хазуку к лишению свободы на срок до 3 месяцев тюремного заключения", все вздохнули фнан[4].
Только судья собрался в канцелярию, и, перед тем, как Хазуку спустили в лифте прямо к «зинзане»[5], все ломанулись к Хазуке, похлопать по плечу, утешить: "Прими поздравления, как это ты прямо между пальцев просочился, пофартило тебе сегодня с раскладом! Чтобы это, торчок ты наш, были твои самые большие проблемы".
А Великий Салмон сказал ему:
- Валлак[6], Хазука, прикинь на хавальник счастливую улыбку идиота, как на четвертом канале. 3 месяца? Короче комариного писка. Помнишь Сами Бурекаса, как ему пришили 15 больших брутто, 10 нетто на круг?
Ну, между нами девочками, большое дело три месяца! Особенно для Хазуки, у которого за плечами гораздо более серьёзные отсидки. Последнее поселение — 2 года нетто в тюрьме Дамон. Эх Дамон, Дамон, какой вид, как на коробке швейцарского шоколада! Но через пару дней этот вид вынет из тебя всю душу, если смотреть на него сквозь тюремную решетку.
Думаете три месяца это немного? Но чего только не случится за три месяца!
Взять хоть Хазуку. Прибыл в тюрьму Рамле за два дня до Рош Ха Шана[7].
Прибыл в статусе наполовину сироты. Мама, мир праху её, отдала богу душу еще когда сидел в Дамоне. Так вот, за два дня До Рош Ха Шана поселился в Рамле, а еще до Суккота[8] обзавелся новой мамой. Может кто и удивится, но не Хазука.
- Видите ли, — сказал своим друзьям, — мой отец болен, не может один заснуть. Когда умерла его первая жена, не сомкнул глаз 4 месяца. Лежа на спине, видел кошмары, на правой стороне — черт хохотал ему в лицо, поворачивался на левый — Лилит[9] напевала ему непристойности в ухо. На животе совсем не мог, из-за, ну как бы это сказать, не мог удержать равновесия. Когда умерла вторая, это уже было в Израиле, не мог сомкнуть глаз целый месяц.
Принесли ему лекарства из больничной кассы. Ничего не помогает. Ни на секунду не задремлет. Отвезли к лучшему Тель-Авивскому доктору.
