Не верю я, думал Андрей, не верю я во всеобщую пакостность мира. Только больные могут в это поверить. А здоровые не должны верить и во всеобщее выручательство, слюнявое побратимство. Пока можешь стоять на ногах – должен стоять сам, рассчитывать на себя. Опираясь на плечи друзей… Опираясь, не повисай… Он правильно сделал, что ушел на это озеро, в эту избу. Ладно, не ликуй. Сколько же времени? Морозит. Почти четыре. Надо остановиться, хлебнуть чайку. А сильно морозит…
Андрей причалил к берегу, вытащил лодку. Костер разгорелся быстро, и кругом сразу сгустилась чернильная тьма. Валет ошалело мотался по кустам. Обнюхал все вокруг, успокоился и затих. Только уши настороженно ловили ночные шумы. Андрей выпил кружку чая, затем налил самого крепачка, поставил кружку на землю и закурил. От костра шло тепло и спокойствие.
От таких вот костров, одиноких ночевок идет уверенность в жизни.
Андрей допил крепкий до горечи чай. Крепкая заварка без сахара тонизирует не сразу, но надолго. Он залил костер. Стало совсем темно. Потом глаза привыкли, выступили ближние лиственницы, оловянный блеск реки. Он столкнул лодку, выгреб на середину. И снова ровное покачивание на воде, смутный бег берегов, а впереди, справа, небо уже наливалось бледно-зеленым.
Замызганная изба осталась далеко позади, и теперь уж пусть она готовится принимать другого хозяина. Интересно, как его встретит Мишка? Все-таки он парень хороший. Отличный парень. И журналист, наверное, неплохой. Хороший по сравнению с другими. А кто другие? Лида вышла замуж…
Валет заворчал, и в кустарнике на берегу что-то затрещало, метнулась огромная тень. Лось. Несколько секунд еще было слышно, как он ломился сквозь кустарник, а потом шум заглушил все. Валет успокоился.
Через час, когда начал брезжить рассвет, Андрей увидел устье Кечуткана. Он выбрался на берег, затащил в кустарник лодку и, выпустив из нее воздух, спрятал вместе с оленьей одеждой и шкурой. Оставшийся десяток километров надо идти налегке – еще никто из русских не научился ходить по тундре в меховой чукотской одежде, особенно летом и осенью.
Андрей зашагал вдоль ручья. Уже стало совсем светло. Срезая дорогу, он вышел на перевал в гряде сопок, подковой окружившей поселок. Весь он лежал внизу, под ногами, дикая смесь из самодельных хибарок, больших палаток на каркасах и шлакоблочных четырехэтажных домов. Домов было еще мало, они только пунктиром намечали улицы, и от этого казалось, что они тоже построены в беспорядке, где попало. Прямо под перевалом протянулась ровная блестящая в холодном рассветном солнце посадочная полоса. Стояли оранжевые ИЛы полярной авиации и вертолеты. Чуть в стороне выстроились цепочкой «Аннушки». Над поселком белыми шапками висели дымки: по первым холодам уже топили печи.
– Вот тут и будешь жить, – сказал Андрей Валету. Тот поморгал и вылизал морду длинным языком. – Предвкушаешь? Ну, ну! Пошли.
На улицах ревели «Татры», громыхали бульдозеры. Пахло смесью смолистых дров, солярки и горелого в масле железа. Так пахнет во всех поселках золотодобытчиков. В таежных поселках. А в тундровых – другой запах. Там топят углем.
Андрей дошел до здания, где помещался урс, и кассир, потребовав паспорт, отсчитал ему пачку четвертных ассигнаций.
– Крупнее нет, – пояснил кассир.
– А на эти что, ничего не купишь? – спросил Андрей.
– Карман оттопыривают.
– У меня рюкзак.
– Тогда я могу рублями выдать.
– Считать долго, а я разучился. Закрывайте свою контору, пойдем в магазин.
– В магазин – это бы хорошо, – вздохнул кассир. – Но! При нашей работе! Недопустимо! А рыбы нет у тебя? Рыбы бы я поел. Знаменитая на твоем озере рыба.
– Есть, – Андрей развязал рюкзак и отдал гольца.
– Ох и спасибо! – запричитал в окошко кассир. – Ну, удружил! Приходи в любое время, если чего надо. Не стесняйся.
– Ладно, – Андрей вышел на улицу.
Он еще раз оглянулся на здание урса. Это был не дом, а именно здание. Срубленное из дерева, с углами, пристройками и отделенной от мира башней-мансардой. В мансарде горел свет. На месте, выходит, бог – хозяин и кит снабженческих дел тысячеверстных пространств Шакунов Семен Игнатьич. Фронтовик и Герой Советского Союза. Вот так-то! Видали ли вы, неизвестно к кому адресуясь, подумал Андрей, – видали ли вы снабженца – Героя Союза? И часто ли вы, часто ли вы вообще видали таких людей? Пространства тайги и тундры пронзает взором Семен Игнатьич. Туда колбаса, сюда картошка, сюда нейлон и перлон. Вот его, Андрея, уговорил на озеро. Не мельчи, говорит, душой. Тебе, говорит, Андрей, надо что: ушам тишину, рукам работу, башке спокойствие. Вот тебе озеро. Лови рыбу. Рыбаки мне нужны. Живем, представляешь, в краю рек и озер, а рыбу самолетами везем за семьсот километров. И, заметь, только на праздники. Там, конечно, не пансионат, но ты справишься. И вообще – почувствуй материальную самостоятельность, успокойся и решай, как тебе быть…
…Нет, не совсем так тогда было. Была весна, и он шел по весенней улице с характеристикой и трудовой книжкой в кармане. Лиственницы на снегу стояли четкие, залитые солнцем. А дорога была черной и мокрой. По этой мокрой черной дороге его обогнал грузовик. Грузовик шел в аэропорт. Сейчас все грузовики катили туда, где круглые сутки ревели пассажи авиационных моторов. Экспедиционное время в экспедиционном поселке. В кузове лежали ребята. Еще без бород, еще по-зимнему бледные. Андрей мельком все это заметил, уступая дорогу. Но грузовик вдруг затормозил, и из кабинки вывалился Федя Валягин, начальник партии, шахматный враг номер один. Федя был в торбасах, на них – калоши. Конопатое лицо его светилось радостью. И Андрей рассмеялся, увидев знакомую драную шапку с полуоторванным ухом, прищуренную вятскую физиономию и эти калоши на торбасах.
– Новую моду вводишь? Калоши со скрипом или без?
– Тепло, сухо, дешево и практично, – ответил Федя. – До осени, значит.
– До отпуска, – сказал Андрей. – Твоего отпуска. В Москве встретимся.
– В такой день плоские шутки. – Федя сморщил веснушчатый нос.
Андрей молча показал трудовую книжку.
– Та-ак, – растерянно протянул Федя Валягип. – А с кем я шахматную корону делить буду. С кем говорить про прекрасное. В искусстве, в жизни и в женщинах. Брось! Зачезай в кузов. Оформим вчерашним числом. Через час вылетим. Через три будешь ставить палатку, жизни радоваться. «Примула-16» – это мы. Наши позывные. Энтыгейская поисковосъемочная. А?
– Нет, – сказал Андрей. – Не могу. Мне надо…
– А солнце! А весна! Куропатки сейчас с ума сходят. В тайге запах стоит, как будто всю парфюмерию перебили. И «Примула-16» – это мы, писарская твоя душа.
– Домой полечу, – сказал Андрей. – В цивилизацию.
– Ума не надо. Силы тоже. Самолеты ходят, билет свободно. Ты вдумайся. Человеком за лето станешь. А мы, – Федя даже хохотнул, – будем каждый день про тебя в газету очерк писать. Какой ты романтик. Какой у костра задушевный товарищ. Как ты один на один съел медведя. Как не боишься трудностей. Как ты открыл ун-ни-к-каль-ное месторождение, стоял и думал: «Здесь будет город». И счастливая слеза текла по твоей небритой, опухшей от комаров щеке.
Андрей усмехнулся.
– Решай, – уже серьезно сказал Федя. – Два дня можешь думать. Два дня нас еще забрасывать будут. Потом – все.
Андрей шел по поселку и очень хотел остаться один. Тут-то с небес и раздался крик: «Андрей». Он поднял голову и увидел, что стоит перед урсом, а с небесной башни окликает его Шакунов.
– Зайди. Дело есть.
– …Нет дел, – сказал уже в мансарде Андрей. – Не работаю я в газете.
Шакунов прочел характеристику: «Вдумчивый, честный… принципиальный. Отличное журналистское перо…»
Статья в трудовой – «по собственному желанию».
– Ух, – Шакунов с уважением вернул характеристику. – Прямиком в АПН и сразу в загранкомандировку.
– Бросьте, – устало отмахнулся Андрей. – Вы же все знаете…
– Мало ли что я знаю. Дай-ка лучше твою книжку и бумажечку.
Запер Шакунов в сейф и трудовую книжку, и характеристику, а Андрей, «вдумчивый, принципиальный, блестящее перо», стал штатным рыбаком урса.
Мишкин дом он нашел на краю поселка, в конце улицы Обручева.
– Смотри ты, даже звонок! – сказал он Валету. – Тут лапой дверь не откроешь, тут интеллектуальный минимум не поможет – технический требуется. Вот, учись! – он нажал кнопку. За дверью взвыл звонок. Валет ощерился и отскочил к лестничной клетке.
Дверь распахнулась.
– О! – сказал Мишка. – Ух ты!
– Валя, – сказал Андрей, – заходи.
– И Валет здесь! – Мишка ухватил его за уши, втащил в прихожую, потом оставил пса и показал на вешалку:
– Давай раздевайся.
– А ванна?
– Что ванна?
– Я думал, ты из нее не вылезаешь.
– Ха! Там только вечером горячая вода, сам знаешь, как у нас с водой. Ну, проходи. Вот как я теперь выгляжу.
