— Как вам будет угодно. Хотя я и не понимаю, зачем это вам.
— Мне будет недоставать крикета, — вздохнул Гарольд.
Не обошлось без перемен и в конторе. За время отсутствия Гарольда его повысили в должности с соответственным увеличением жалования: он стал старшим клерком. Как ему удалось выяснить, начальство очень высоко отзывалось о его сообразительности и трудолюбии, проявленных на новом месте.
Первым делом Гарольд оформил отпуск. Он работал без перерыва больше года, и государство задолжало ему восемь недель.
— Привет, — поздоровался с Гарольдом помощник министра, столкнувшись с ним в коридоре. — Ты прекрасно выглядишь. Должно быть, на уик-энды тебе удается выбираться за город.
— Я был в отпуске по болезни, — дрогнувшим голосом ответил Гарольд.
— Неужели? Ты, похоже, держал это в секрете. Пойдем-ка на ланч, а потом поболеем вместе.
Гарольд согласился. Ну, плохо ли стать редактором «Вечернего сюрприза», числясь при этом на государственной службе, которую он так полюбил. Помощник министра, похоже, не возражал. А когда кто-нибудь заметит его отсутствие, решил Гарольд, как раз подойдет время оформлять пенсию.
Мистер Левински, знаменитый импресарио, вылез из-под автомобиля, выплюнул снег изо рта и от души выругался. Простым смертным не избежать поломки автомобиля. Даже у королей глохнут моторы. Но казалось странным, что среди пострадавших мог оказаться импресарио. Мистер Левински даже не сердился — случившееся просто потрясло его. Если уж импресарио пришлось зимним вечером прошагать две мили до ближайшего городка, естественно, возникал вопрос: а все ли в порядке в этом мире?
Но и у самой черной трагедии обязательно найдется светлая сторона. Жалкий вид мистера Левински, когда он прибыл в «Голову герцога», никем не узнанный и в перепачканной шубе, мог бы превратить скептика в самого заядлого пессимиста, и тем не менее Юстейс Мерроуби ни разу не вспомнил о том вечере без вздоха благодарности: именно там и тогда началась его карьера. История эта неоднократно упоминалась в прессе, чуть ли не в десятке еженедельников, в полудюжине утренних и в трех провинциальных газетах, и все-таки приятно пересказать ее вновь.
Последний поезд в Лондон уже ушел, и мистеру Левински пришлось остаться в «Голове герцога». Однако после плотного обеда настроение у него заметно улучшилось, и он позвал управляющего отелем.
— Так чем можно заняться в этой чертовой дыре? — зевнув, спросил он.
Управляющий мгновенно осознал, что имеет дело с особой благородной крови, и без промедления ответил, что в театре дают «Отелло». Его дочь, видевшая спектакль трижды, охарактеризовала игру актеров как бесподобную. И он уверен, что его сиятельство…
Мистер Левински отпустил управляющего и обдумал его предложение. Грядущий вечер требовалось чем-то занять, а выбирать он мог между «Отелло» и изучением местного телефонного справочника. Левински предпочел справочник. Но, к счастью для Юстейса Мерроуби, последний оказался трехлетней давности. Поэтому мистер Левински надел шубу и пошел смотреть «Отелло».
Как он и ожидал, поначалу пришлось поскучать, но где-то к середине третьего акта Левински начал просыпаться. Игра исполнителя главной роли странным образом задевала его за живое. Он заглянул в программку. «Отелло — мистер Юстейс Мерроуби». Левински задумчиво нахмурился. «Мерроуби, — повторил он про себя. — Не знаю я этого актера, но именно он мне и нужен». Он достал золотой карандашик, подаренный ему директором театра «Император», и поставил в программке птичку.
На следующее утро, когда он заканчивал завтрак, ему сообщили о прибытии мистера Мерроуби.
— А, доброе утро, — приветствовал его Левински. — Доброе утро. Я сейчас очень занят, — он тут же принялся листать страницы телефонного справочника, — но попытаюсь уделить вам минуту-другую. Что вам угодно?
— Вы попросили меня зайти к вам, — ответил Юстейс.
— Неужели? — Левински потер руки. — Я так занят, что забыл об этом. Ага, теперь вспомнил. Я видел, как вы вчера играли Отелло. Вы — тот человек, который мне нужен. В своем театре я ставлю «Уум Бааза», эпическую драму из жизни Южной Африки. Возможно, вы знаете.
— Я читал об этом в газетах, — ответил Юстейс. Во всех газетах, мог бы добавить он, каждый день в течение последних шести месяцев.
— Хорошо. Тогда вы, вероятно, слышали, что место действия одной из сцен — страусиная ферма. Я хочу, чтобы вы сыграли Томми.
— Одного из страусов? — спросил Юстейс.
— Я не стал бы предлагать роль страуса человеку, игравшему Отелло. Томми — слуга Кафира, работающий на ферме. Вы будете играть негра, как и сегодня, только ваш текст будет короче. Но в Лондоне вы пока и не можете рассчитывать на главные роли.
— Вы очень добры! — благодарно воскликнул Юстейс. — Я всегда мечтал попасть в Лондон. И начать в вашем театре! Это же один шанс из тысячи!
— Ладно, — кивнул мистер Левински. — С этим решено. — Взмахом руки он попрощался с Мерроуби и, придав лицу деловитое выражение, вновь взялся за справочник.
Вот так Юстейс Мерроуби попал в Лондон. Переезд в столицу — знаменательное событие в жизни молодого актера. Как и предупреждал мистер Левински, роль ему досталась поменьше, чем в «Отелло». Собственно, он произносил всего одну фразу: «Осторожно, мухи цеце», — предупреждая Кафира об опасности, когда тот слезал со страуса. Но ведь произносил он ее со сцены театра «Сент-Джордж»! Тут уж ему позавидовали многие менее удачливые актеры. А участие в сцене с настоящим страусом неизбежно привело к появлению его фотографии на страницах центральных газет.
Пусть это покажется странным, но в день премьеры Юстейс Мерроуби почти не волновался. Он знал наверняка, что справится с ролью. И, если бы страус не лягнул его в шею, как уже пытался на репетиции, спектакль стал бы триумфом Юстейса. Поэтому утренние газеты он разворачивал в прекрасном расположении духа.
И действительно, его появление на сцене критики встретили весьма благосклонно. Я приведу лишь несколько рецензий:
«На сцену выходил и Юстейс Мерроуби» — «Таймс».
«Мистер Юстейс Мерроуди сыграл Томми» — «Дейли телеграф».
«…мистер Иустес Мерроуби…» — «Дейли кроникл».
«Из-за недостатка места мы не имеем возможности упомянуть остальных актеров» — «Морнинг лидер».
«Наши замечания относятся к двум актерам, названным выше, и не имеют отношения к остальному составу» — «Спортсмен».
«Там, где хороши все, особые похвалы в чей-либо адрес вызовут лишь зависть» — «Дейли мейл».
«Актерский состав заслуживал лучшей пьесы» — «Дейли ньюс».
«…Томми…» — «Морнинг пост».
Читая газеты, Юстейс понял, что будущее его обеспечено. И действительно, «Эра», взявшая за правило не упускать из виду ни одного из актеров, написала: «Мистер Юстейс Мерроуби был на своем месте в роли Томми». В том же духе высказалась и «Сцена»: «Мистер Юстейс Мерроуби отлично сыграл Томми». Но даже и без этого он стал знаменитостью, чьей частной жизнью широкая публика интересуется куда больше, чем жизнью ученых, генералов и даже дипломатов.
У меня нет возможности проследить дальнейшую карьеру Юстейса Мерроуби. Возможно, она достигла расцвета, когда он стал членом «Гэррик-клуба». Во всяком случае, нет сомнений в том, что он был инициатором всех тонких шуток, которыми славился клуб. Именно он прицепил на спину одного из членов комитета, не пользующегося популярностью, лист бумаги со словами: «Дай мне пинка». А в другой раз выдернул стул из-под известного писателя, когда тот как раз хотел сесть. Об этом и сейчас со смехом вспоминают ветераны клуба.
Наконец, для более убедительного доказательства его известности напомним, что каждый из нас наверняка слышал эти имя и фамилию: Юстейс Мерроуби — пусть даже некоторые и думают, что это название соуса. Надо ли добавлять, что в Юстейса влюбилась добрая половина молодых женщин из Уэндсворт-Коммон и Уинчмор-Хилл. Что же это, если не успех?
Нелегкая судьба выпадает младшему сыну древнего, но обедневшего рода. Когда львиная доля наследства достается старшему брату Томасу, младший довольствуется лишь двумя тысячами фунтов дохода в год, а чистота крови не позволяет восполнять недостающее тривиальным жалованием. Не может Сент-Веракс быть врачом, полицейским или архитектором. Он должен найти более благородные средства к существованию.
Три года Роджер Сент-Веракс жил выигрышами на скачках. Сент-Вераксы издавна славились любовью к спорту. Отца Роджера узнала вся Англия, когда его лошадь пришла первой и в Дерби, и на кубке Ватерлоо, правда, оба раза чудом избежав дисквалификации. Роджер установил другой рекорд, сумев обратить ставки на ипподроме в доходный бизнес. Его книга с подробными советами начинающим уже готовилась к печати, когда Роджера захлестнул поток неудач.
