— Тогда, может, ты оставил его при себе, в кармане халата?
— Какая разница? — вздохнул Адельфин. — Факт остается фактом: мой трахтрахфей помыли...
— Как? Он же у тебя!
— Имей терпенье дослушать. Я сказал: трахтрахфей помыли... бы! Воровской жаргонизм в сослагательном наклонении, — подколол корешка насмешник Адельфин.
— Тогда извини. — И Серафимьо густо покраснел.
— Верни мне трахтрахфей, — потребовал Адельфин.
— Вуаля! — сказал Серафимьо и протянул ему... пустую ладонь.
— Видишь теперь, недоносок, к нему все же приделали ноги! — ледяным тоном произнес Граф, достал револьвер и выпустил в Серафимьо целую обойму. Шмалял он так скверно, что его недруг ничего не заметил. Разрядившись, Граф успокоился.
— Меня обокрали... — прошептал Серафимьо. И потерял сознание.
— Нервишки-то лечить надо, — процедил Граф, подбирая трахтрахфей с кресла, куда он выскользнул из рук Серафимьо, когда стрелял неизвестный.
— Кроме всего прочего, — добавил Адельфин чуть погодя, после того как Серафимьо для разнообразия и поправки здоровья опрокинул в себя добрый стакан вискаря, — трахтрахфей поддельный. Так что, сам понимаешь, вся эта бодяга мало кого колышет
Он позвонил, смекнув, что тот, к кому он обращается, больше его не слушает.
— Дюузл, препроводите моего друга в соседнюю комнату. Одна нога здесь, другая там.
По возвращении видок у прочухавшегося Серафимьо был аховый.
— Живорез твой Дюузл. — раздраженно буркнул он. — Кальсоны как-никак стоили семьдесят семь франков!
Он чувствовал себя униженным и раздавленным: и как же он, варвар до мозга костей, мог так опростоволоситься и уступить под натиском холодного позитивизма какого-то вшивого метрдотеля.
— Все лабуда и к делу не относится, — неожиданно сообщил Адельфин. — А вот с бандой пора кончать.
Он поймал телефонную трубку в геральдических виньетках, болтавшуюся на красношелковом, как орденская лента, шнуре, и набрал на хрипатом диске номер из не менее чем одиннадцати цифр.
— Алло! — сказал он. — Полиция? Позовите-ка Майора.
И покамест сквозь черты Серафимьо с блаженством проступали все признаки глагола совершенно неприличного вида в прошедшем времени, Граф затеял велеречивый разговор со своим невидимым собеседником.
7 января 1464 года деревенька Сен-Мартен Кровоточивый подверглась нападению части взбунтовавшихся наемго комментария, сжато подводившее итог всему, — в общем, ключевое слово. Он сказал:
— Гм.
И прервался. Потом продолжил:
— Впрочем, может статься, что я ошибаюсь. Засим встал и поспешно покинул комнату. Пересек прихожую.
— Где здесь сортир? — осведомился он у проходившего мимо Дюузла.
По возвращении в комнату Майор закурил вторую сигарету «Голд Флейк».
В тот день он был упакован в довольно длинный и слишком широкий в плечах пиджак в розовую и желтую клетку. Красивая тряпка, что там говорить. По ткани прошелся рукой мастера модный портной, оставив неизгладимый след. Он добился поразительного эффекта. Можно было голову дать на отсечение, что пиджак грязный.
— Вы, Альвабред, — ни с того ни с сего раскомандовался Майор, — спрячьтесь за ту штору. Вы, Граф, лезьте под сундук. Вы, Дюузл, идите-ка куда подальше. А я, — заключил он, — так и быть, размещусь вон там.
Он протиснулся внутрь необъятного шкафа, куда в перерывах между застольями складывались вставные столовые доски. Было слышно, как пролетает муха, похожая на комнатного буревестника.
В передней тихонько пискнула дверь из стекла и железа, и трое мужчин напряглись в своих укрытиях, вследствие чего штора трепыхнулась, а сундук затрещал. Что же касается шкафа, то он был настолько громоздким, что не шелохнулся и стоял как пень. Здесь имеется в виду такая разновидность пней, что находится на достаточном удалении от тех районов Южной Америки, где частенько наблюдаются волнения пней и пеньтюхов, вызванные толчками либо ударами, которых кое-кто из числа никогда не болевших полагает сейсмическими, поскольку их улавливают сейсмографы.
Словом, шкаф не дрогнул.
Дюузл распахнул дверь и впустил Постороннюю.
Постороннюю звали Амели Дироколь. Папаша ее горбатил плотником, и на вопрос: «Чем занимается ваш отец, мадемуазель Амели?» — у нее вошло в привычку остроумно отвечать деревянным голосом:
— Древосексом. Он у меня сексапилыцик.
И всяк ухохатывался от этакого потешного каламбурчика.
Тут-то оставивший укрытие Майор и обнаружил, что очутился в обществе незнакомки.
— Кто вы? — пролепетал он. — И куда Ш дели Амели?..
— Амели? — пожала плечами Посторонняя. — Впервые слышу.
Тогда Майор легонько треснул себя ладонью по темечку и поддержал беседу:
— Продолжайте, Мадемуазель, я весь внимание.
— Меня зовут, — проворковала девица, — Арьель Ра-гадарю. Я родилась на Севастопольском бульваре 16 мая 1926 года в одиннадцать часов. Я уже имела честь прислуживать в домах Финансиста Франкососа, Барона Лепузана и Папского Нунция. Дипломированная специалистка, рекомендательные письма одно другого лучше. Как по-вашему, я могу на что-то надеяться?
Майор позвонил.
— Дюузл, — бросил он входящему слуге, — здесь одна Мадемуазель спрашивает насчет места горничной. Займитесь девушкой.
— Повезло, что нашелся предлог ее сбагрить, — с облегчением присовокупил он, когда она очистила помещение от своего присутствия. — Серафимьо и Адельфин, выходите из засады, — добавил бравый Майор.
С неимоверным скрипом Граф выполз обратно в комнату и принялся энергично растирать поясницу, чтобы вернуть затекшим чреслам природную гибкость. Серафимьо же и след простыл.
— Какого члена! — заголосил Граф.
— Не иначе как Клуба Ветеранов Союзнических Войск, — съехидничал язвительный Майор.
— Кстати, о друзьях-однополчанах... — прошептал Адельфин.
И свистнул в два пальца. Он вытер затем пальцы о спинку кресла, так как напустил сиреневых слюней. На свист притащилась левретка; следом, не спуская с нее глаз, семенил Серафимьо.
— Ты меня спас, — проскулил Альвабред, — эта густопсовая сука из породы ненасытных!
— Кончай базар! — взорвался Майор. — Мы сюда не в бирюльки пришли играть, а вкалывать. Покажите трахтрахфей.
Когда он взял драгоценный прибор, его будка неожиданно просияла.
— Вот оно что, — протянул он. — Подделочка. Не надо быть шибко умным, чтобы допереть, кто...
Он снял трубку вместе с телефоном.
— Алло! Антиох Тамбретамбр? Здорово, дружище. Хватай Кадиллуху, обе наши пушки и дуй ко мне. Куда? Сюда, разумеется, хорош ослом-то прикидываться.
Он повесил телефон на место.
— Через некоторое время, — посулил он, — мы выясним, что к чему. Граф и вы, как вас там, Херувим, собирайтесь в путь-дорогу, форма одежды походная.
В тринадцать лет Антиох Тамбретамбр ходил в лицей. Он носил портфель — без ручки — под мышкой левой руки. Именно под мышкой, а не в самой левой руке, ибо она должна оставаться свободной, чтобы успеть перехватить перчатку с правой руки, каковую (перчатку) принято снимать, прежде чем пожать руку знакомого. А также чтобы держать головной убор, который стаскивают при появлении какой-нибудь дамы либо лица преклонного возраста.
Антиох клал железнодорожный проездной билет в левый наружный кармашек, находящийся в верхней части тужурки; оттуда его гораздо удобнее вынимать правой рукой, которая — даже будучи в перчатке — нимало не теряет в ловкости при проникновении за пазуху пальто, застегнутого на правую сторону (Антиох был мужеского пола).
В более вместительном и тоже левом кармане снутри все той же тужурки он мог так же легко нашарить авторучку — предмет, чаще всего достающийся и бросающийся школьниками, как говорят иностранцы; а из подобного отделения с правой стороны вышеуказанной тужурки, — менее доступного, как мы убедимся ниже, поскольку для проникновения внутрь было необходимо последовательно: 1) переложить портфель из одной руки в другую, 2) стащить перчатку с левой руки, каковая (перчатка) довольно плотно прилегала к фалангам пальцев, отчего ее надевали и снимали несколько реже, — он имел возможность небрежно вытащить свой бумажник.
Впрочем, школьнику лишь раз в год по обещанию предоставляется счастливый случай воспользоваться переносным атрибутом экономики, и если уж он за ним лезет, то лишь с целью показать корешкам фотку своей телки. В этот миг удачник пребывает либо на школьном дворе, либо в классе, когда на нем нет ни пальто, ни перчаток, что позволяет нам прийти к выводу о наличии определенной логики в выборе места для его хранения, наиболее безопасного притом, поскольку полы пальто и тужурки защищают бумажник от пронырливой лапы карманника, с которым надо ухо держать востро.
