Но особый кайф Женя ловил, разглядывая странствующих соотечественников. К ним относил он всех, кто прежде населял огромный и неустроенный Союз, — общих повадок у нас осталось куда больше, чем добавилось различий. И потом, чужая среда объединяет. Высокомерные и заносчивые отечественные миллионеры за границей вдруг становятся обычными людьми. Пробегая мимо львов на Гран-Плас в Брюсселе, можно случайно наступить на ногу какому-нибудь селитренному барону, растерянно топчущемуся в окружении семейства, извиниться и в ответ получить счастливую улыбку: «Вы говорите по-русски?! Боже мой, объясните, где этот чертов Манекен-Пис. Дети так хотели на него посмотреть». Живой человек, кто бы мог подумать?! Словно и не он буквально накануне, игнорируя все светофоры, проносился в бронированном «мерседесе» по Обуховскому шоссе. Словно не его охрана рвет в клочья каждого, кто без разрешения приблизился к хозяину.
Рудокопову, безуспешно пытавшуюся выудить из банкомата свои деньги, Женя заметил не сразу. А заметив, не узнал и еще долго разглядывал, как стройная бизнес-леди, по виду — менеджер среднего звена какого-нибудь транснационального концерна, исполняет ритуальный танец у невысокого металлического ящика. Сперва она танцевала одна, потом взяла в партнеры человека в униформе, но тот, исполнив три с половиной па, оставил ее солировать. Дама куда-то звонила, но было видно, что звонками в этой ситуации не помочь, и наконец, она села прямо там, где стояла, — возле банкомата — на небольшую кожаную сумку с выдвижной металлической ручкой. Вот тут, по тому, как она сидела, подперев рукой голову, не зная, как быть, куда идти и что делать, Женя признал в ней свою.
«Сюда бы Васнецова, — подумал он, — и была бы нам еще одна «Аленушка». В следующее мгновение Женя понял, что это Рудокопова.
— Что, банкомат бастует? — минуту спустя поинтересовался у нее Женя.
— Карточки не принимает, гад.
— И что говорит обслуга?
— А ничего не говорит. Говорит, чтобы в свой банк обращалась.
— Понятно. А «свой банк» — в Киеве?
Рудокопова поднялась с сумки и хмуро посмотрела на Женю:
— Мы знакомы?
— Можно считать, что нет.
— А как еще можно считать?
— Можно — что да.
— Тогда напомните. Я вас не узнаю.
— Ну, еще бы. Полгода назад в «Оранжерее» отмечали начало вашего компьютерного бизнеса.
— Не совсем начало. Но допустим. И что же?
— Я вам крутящуюся Бессарабку показывал. Если, конечно, помните.
— Че-ерт! — засмеялась вдруг Рудокопова. — Я не знала, что этот бред не мог мне самой прийти в голову! Она у меня потом целый день, то есть всю ночь крутилась. Я спать не могла. Насилу прошло. Мне друзья даже фотографию потом подарили, на ней Бессарабка — вид сверху. Не из какого-то окна, а с вертолета. Она, кстати, совсем не круглая, у нее только два угла срезаны.
— Надо же, — удивленно качнул головой Женя. — Я ведь просто пошутил.
— Шутник. Думать надо, когда с женщиной шутите.
— Хорошо, — с готовностью пообещал Женя, — буду думать. А вы сейчас в город или дальше?
— Я сейчас сижу на чемодане и лапу сосу. Банкомат не принимает ни одну из трех карточек. Такого со мной еще не было! И машину не прислали. Почему нет машины — непонятно, связаться я могу только с Киевом, но и они оттуда на нужных немцев выйти не могут.
— А куда ехать — знаете?
— Конечно, знаю. Вы уж за полную-то дуру меня не принимайте. У меня номер в «Маритим».
— Так возьмите такси, их тут полно.
— Я же объясняю вам, у меня наличными от силы пара евро, и те — мелкой мелочью. Понятно?
— А-а… То есть денег нет никаких вообще. Ну, тогда могу вам одолжить сотню.
— Сто евро?
— На такси хватит, а дальше, думаю, разберетесь.
— Сто евро, — повторила Рудокопова. — Пожалуй, они и правда решат проблему.
— Держите, — Женя протянул ей две розовые бумажки. — Дома вернете.
— Уж в этом можете не сомневаться, — улыбнулась Рудокопова.
— Ну что, тогда — по пиву, и поехали.
— Я лучше чаю. Че-ерт! Вы меня здорово выручили. Даже не знаю, сколько бы пришлось тут торчать без денег. — Они устроились за столиком того же кафе, где перед этим Женя сидел один. — Вы тоже сейчас во Франкфурт?
— Да нет. Жду самолет. Через два часа улетаю на Кипр.
— Отдыхать?
— Работать. Японцы представляют новые телевизоры, ну и позвали.
Рудокоповой принесли чай. Жене — пиво.
— Как хорошо-о, — протянула Рудокопова, сделав несколько глотков. — У меня даже в горле пересохло от всего этого. Чтобы посреди Европы и без денег — такого еще никогда не случалось. Даже в девяностом, когда первый раз летела в Италию, а с работой там еще ничего не было известно, и то. Да-а, — покачала она головой, — я уже успела забыть, как это, когда денег нет.
— Такие вещи быстро забываются, но и вспоминаются легко, — кивнул головой Женя.
— Вы думаете?
— Я знаю.
— Откуда? — подняла на него глаза Рудокопова.
— Да-а. Неважно, — замялся Женя. — За друзьями наблюдал.
— За друзьями? Вы ведь журналист? Журфак заканчивали? — Женя вдруг почувствовал хватку Рудокоповой. Он понял, что теперь она не успокоится, пока не выспросит о нем все.
— Боже упаси, — деланно ужаснулся Женя. — Только не журфак.
— Не журфак? Тогда что?
— Образование тут ни при чем. Журналистами кто угодно становится, и часто совсем случайно. Мы с приятелем, например, торговали компьютерами. Фирма маленькая, конкурентов море, и, чтобы экономить на рекламе, я писал обзорные статьи: что почем на украинском рынке компьютеров. Хотя какой тогда был рынок? Я писал под псевдонимом, даже под несколькими.
Ну а когда нас все-таки задавили, работу я смог найти без труда.
— Забавно. — Рудокопова улыбнулась, внимательно разглядывая Женю. — Но даже статью о компьютерах нужно суметь написать. Я, например, не смогу.
— Да дело нехитрое.
— Ну, как сказать.
— Хорошо, сознаюсь, — поднял руки Женя. — Я несколько лет на филфаке проучился.
— Я же чувствовала что-то такое, — засмеялась Рудокопова. — У меня чутье.
— Должен сказать, что филологи и журналисты — совсем не одно и то же.
— Это филологи так думают. Или журналисты. А со стороны — все едино. И что? Почему не закончили?
— Диплом не защитил. Я себе тему выбрал — по Гоголю. Называлась «Эволюция образа Чичикова в трилогии Гоголя «Мертвые души».
— А-а… Интересно, — безразлично протянула Рудокопова, отодвинула чашку и глянула на часы. Было заметно, что Чичиков ее не интересует совершенно. — Ого. Вы самолет не пропустите? Да и мне уже пора. Подождите, — Рудокопова медленно подняла голову и посмотрела на Женю: — Какой еще трилогии?
— «Мертвые души».
— Та-ак. Кажется, вы решили на прощанье сделать из меня дуру. Не выйдет. Я хоть на филфаке не училась, но еще со школы помню, что второй том Гоголь сжег, а третьего не написал.
— У вас хорошая память. Но несколько глав ранней редакции второго тома сохранилось, а о том, каким будет третий том, Гоголь много раз рассказывал. Не бог весть что, но на диплом хватило бы. — Женя тоже поднялся. — Ну что, идемте, посажу вас на такси.
— Хорошо, — согласилась Рудокопова. — У вас есть при себе визитка? Дайте мне. Надо же вам как-то сотню возвращать.
Женя протянул ей карточку.
— Любопытный вы тип, обозреватель Евгений Львов, — покачала головой Рудокопова, разглядывая визитку Жени. — Эволюция образа Чичикова. Ну, пошли.
Подхватив сумки, они направились к выходу.
— Кстати, — поинтересовалась Рудокопова, — а почему вы диплом не защитили?
— Да потому что некоторые, как и вы, решили, что я из них дураков делаю. Все руками разводили: какая может быть эволюция образа, если нет текста?
— Их можно понять.
— С чего это я должен их понимать, если они не желают понимать меня? И потом. Как это Коровьев у Булгакова сказал: в открытый предмет каждый может попасть.
— Ого! Похоже, я вас задела. Извините, не хотела.
— Да ладно, — криво усмехнулся Женя. — Дело давнее.
Такси они нашли без труда. Меланхоличный длиннобородый пакистанец в большом белом вязаном картузе открыл багажник, Женя затолкал в него сумку Рудокоповой, и они распрощались.
— Я вернусь через десять дней и сразу же вам позвоню, — пообещала Рудокопова.
Но не позвонила.
* * *
Говорить Рудокоповой, что нынешнюю свою работу он считает временной и всерьез к ней относиться уже не может, Женя не стал. Внешне у него все было по-прежнему неплохо: ему нравилось писать о новой технике, было любопытно следить за тем, как от поколения к поколению меняются модели устройств, как в новых образцах реализуются идеи, о которых всего год-полтора назад говорилось как о далеком будущем. В неотвратимой поступательности этого процесса была логика и чувствовалась мощь человеческого интеллекта. Одним словом, работа была интересной.
