Ознакомительная версия.
— Так все–таки, мам, чего наденешь–то? – снова задала животрепещущий вопрос Олька.
— Отстань! — отмахнулась устало Ксюша. — До воскресенья далеко еще – чего–нибудь придумаю…
А чего она могла придумать? Денег–то на покупки у нее отродясь не бывало! Да и вообще… Хотелось ли ей и в самом деле купить себе что–нибудь новое и красивое? Она и сама бы себе на этот вопрос не ответила. Наверное, хотелось. А может, и нет… Все желания за последние годы атрофировались в ней окончательно, скукожились и затянулись пыльной паутиной. Она видела, конечно, как одеваются другие женщины, всегда замечала что–то новое и модное на девочках из магазина, только к себе это никак не прикладывала. Не получалось проецировать почему–то. Загуляли где–то в пространстве все положенные для восприятия окружающего мира проекции! Правда, если честно признаться, была у нее одна невинная игра… Только никому и никогда в жизни она не посмела бы рассказать об этом! Вот бы засмеяли, правда! А заключалась эта игра в том, что, видя вдруг идущую ей навстречу по улице какую–нибудь худенькую девушку в короткой норковой шубке и сапожках на высоком каблучке, она зажмуривала глаза, делала глубокий вдох и – тут же видела себя в этой самой шубке и сапожках! Это у нее на спине нежно переливается тонкий перламутровый мех, это на ее тоненьких ножках каблучки модельных сапожек нежно и хрупко цокают по стылому асфальту… И так захватывало дух – аж дышать трудно! Порой она подолгу шла след в след за этой красотой, будто вплывала в волну марсианского, фантастического какого–то состояния. Нет, такая шубка не была ее мечтой – разве она посмеет… Это было всего лишь наваждением, игрой воображения, маленькой такой фантазией… Она – и в короткой норковой шубке! Она – и в сапожках на тонком каблучке, по асфальту – цок–цок! — перебирает тоненькими ножками…
— Мам, а как без бабушки хорошо, правда? – громко втянув в себя с ложки горячий бульон и причмокнув, обратилась к ней Олька. – Никто над ухом не ноет о загубленной жизни, никто куском хлеба не попрекает… Красота!
— Ольк, ну когда ты научишься есть нормально? Некрасиво же…
— Да ладно! Горячо ведь! И вообще – как умею, так и ем! Не приставай!
— Ты уроки сделала?
— Ой, мам, ну какая ж ты зануда! Какие уроки? Знаешь, как меня тошнит от этих учебников? Все эти функции да интегралы с теоремами – хренотень отстойная! И без них мне мою тройку поставят, подумаешь… А физик – тот вообще четверку обещал за четверть! Представляешь? Запал на меня окончательно…
— Оля! Не пугай меня! Он что – пристает к тебе, что ли?
— Да на фига он мне сдался, нищета очкастая! И даром не нужен!
— А кто нужен?
— Крутой, богатый, с тачкой, и чтоб женился…
— Мечтай, мечтай… — Ксюша невольно улыбнулась, глядя на смеющуюся дочь. — Где ты такого себе найдешь? На улице, что ли? Ты ж бутылку пива из руки не выпускаешь, и куришь, и жвачкой чавкаешь… А вид у тебя какой? Все юбки по самое ничего, колготки эти в сеточку… Это вульгарно, Оля! Такая красивая девочка — и все впечатление о себе портишь!
— Ну, завелась! Еще себя в пример приведи! Можно подумать, от твоей мышиной серости да правильности сплошное впечатление получается! Только и знаешь, что в книжку уткнуться да стихи про себя талдычить! Кому это надо–то? Ноги об тебя вытирают все, кому не лень – вот и все твое впечатление! А я так не хочу! И жить здесь не буду! Вот увидишь — все равно найду богатого мужика, еще и тебя к себе жить заберу!
— Спасибо на добром слове, доченька… — Ксюша оторвала взгляд от стола. — Может, посуду помоешь? Устала я – ноги не держат…
— Ой, ну ма–а–а… Они ж меня на кухне опять воспитывать хором начнут, ты ж знаешь! А потом ты же сама извиняться побежишь за мое хамство… Оно тебе надо?!
— Ладно, сама помою… А ты садись за уроки! Нечего опять к зеркалу пристраиваться!
— Да ладно… — отмахнулась Олька, выкручивая помаду из тюбика, — посмотри лучше, какую я себе мазилку классную купила! Цвет – просто отпадный!
Тяжело вздохнув, Ксюша вышла в плохо освещенный коридор коммуналки и медленно побрела в сторону кухни, неся перед собой грязную посуду.
— Ксюш… — тихо прошелестел из–за приоткрытой двери Витин голос. – Зайди–ка на минутку…
От скрипа старой инвалидной коляски опять екнуло сердце, будто вздрогнуло жалостью к этому парню, единственному ее наставнику и помощнику, опоре и поддержке… Хотя опорой Витю никак нельзя назвать – кощунственно даже и звучит–то! Какая из него опора? Вон руки совсем ослабли – сил нет даже колеса у коляски крутить. Сохнет на глазах человек, и ничегошеньки с этим не поделаешь! Тело умирает, а голова ясной и умной остается, да еще какой умной! Она иногда часами его слушает, открыв рот. Про что ни спроси – все знает! И так все умеет разложить по полочкам, что кажется, и в самом деле дальше жить хочется, не смотря ни на что…
— Ксюш, помоги мать на кровать перетащить, а? – тихо попросил Витя. — А то она не дошла – видишь, у окна свалилась? А там дует сильно – простынет еще!
— Да, конечно, Вить… Сейчас, только посуду отнесу!
Мать Витина, Антонина Александровна, являла собой пример классического женского алкоголизма, тихого и безысходного. Пила она с молодости, с тех самых пор, как выписала ее сюда из деревни пожилая тетка, бывшая хозяйка этой большой комнаты, чтоб, как она говорила, «скрасить старость» и осчастливить племянницу городской пропискою – не пропадать же добру, в самом деле! Тетка же и устроила ее на работу на ликеро–водочный завод, на линию розлива… Правда, администрация завода — надо отдать ей должное – с пьянством на предприятии нещадно боролась! Однако боролась странными, одной администрации понятными способами, позволяющими принимать в себя алкогольную продукцию только на своей территории – хоть залейся! А на вынос – ни–ни! Вот и старались все впихнуть в себя халявного побольше! И привыкали, и спивались… А как иначе? Это ж вам не конфетная фабрика, где по тем же правилам можно есть шоколада, сколько влезет! Только сладкого–то много не съешь: два–три дня – и тошнит уже… Тетка умерла через несколько лет, Антонина Александровна тихо жила себе одна, пока не пришло вдруг ей в голову родить себе ребеночка – тоже захотелось «скрасить старость», наверное… Вопреки всем прогнозам, Витя родился здоровым и крепеньким – Галия Салимовна рассказывала, она свою старшую, Асию, в одном роддоме с ней рожала. Только не повезло Вите – уронила его Антонина Александровна в трехмесячном возрасте по пьяному делу, причем сильно уронила, на копчик, да еще и к врачу сразу не обратилась – испугалась чего–то… Так и не удалось Вите встать на свои ножки – всю свою сознательную жизнь провел в инвалидном кресле. А к тридцати годам еще и сохнуть начал. Так и живет – согнутой пополам злым ветром тростиночкой, только глаза живыми и остаются — большие, умные, теплые, всепрощающие… И все его любили и жалели… И Антонина Александровна тоже любила и жалела, только по–своему, через алкогольный туман. И вину свою чувствовала. Нельзя, говорила, мне трезветь ни на минуту — от горя сразу помру… И деньги все заработанные до копеечки Вите старалась отдавать – пропить боялась! По утрам тихой мышкой встает – и бегом на работу. А они, соседи, все Вите помогали! И в магазин сходить, и пол помыть, и постирать, когда мать совсем уж не в состоянии – это всегда пожалуйста! Ну, разве что кроме Ксюшиной мамы… Она всегда себя особняком ставила, поверх голов смотрела – не место ей здесь, и все тут! Решила выбраться из «вонючей трущобы» — и добилась–таки своего! А интересно все ж посмотреть на этого ее нового мужа, или как его там еще называют… Сожителя… Хоть бы все у нее получилось, Господи! Уж они бы с Олькой и правда зажили в свое удовольствие!
Поставив посуду в раковину, она быстро вернулась в Витину комнату и, напрягаясь из последних сил, перетащила неподвижное тело Антонины Александровны на кровать, заботливо прикрыла старым байковым одеялом.
— Ксюш, а в церковь в это воскресенье меня свозишь? – тихо спросил Витя извиняющимся голосом. – Леха вроде тихий пока ходит, и меня с коляской вниз спустит…
— Ой, Вить, а ведь не могу я в воскресенье! – спохватилась Ксюша. — Мама велела нам с Олькой в гости приходить, с ее мужем знакомиться. И даже время назначила! А с ней спорить – сам знаешь, как… Давай в следующее воскресенье, ладно? Или хочешь, я кого–нибудь из девчонок Фархутдиновых попрошу? Хотя они ж не пойдут – они в мечеть ходят… А Васильевна старенькая уже, ей тебя не довезти…
— Да ничего страшного, Ксюш! – успокоил ее Витя. — В следующее, так в следующее! Чего ты огорчаешься так? Не волнуйся! Иди лучше спать ложись, устала, наверное! Вон под глазами синяки какие, будто били тебя. В библиотеку завтра заскочишь? Надо книги поменять, я тут список тебе составил…
— Обязательно заскочу, Вить! Давай свой список и книги тоже, — обрадовалась Ксюша возможности хоть чем–то помочь соседу. — Надо у порога положить, а то выбегу утром и забуду, как в прошлый раз…
Ознакомительная версия.
