Такси остановилось у дома из серого кирпича, выглядевшего более или менее чисто. Гостиница имела статус молодежного общежития. Курчавый черноволосый юнец в кипе и с удивленными глазами за толстыми линзами очков показал ему комнату. В ней пахло теплой пылью. Том отвернул покрывало и с сомнением посмотрел на желтоватую простыню. Юнец заверил его, что белье недавно меняли, а внешний вид ничего не значит. Том снял номер и расплатился фунтами стерлингов, за что получил скидку.
Когда молодой человек удалился, Том распахнул ставни. Длинные лучи послеполуденного солнца пронзили комнату, высветив поднятую им пыль. Том ничего не имел против пыли. Это была древняя, мистическая пыль. Пыль Авраама, Иисуса и Мухаммеда. Легкий неуловимый сор, оставленный мировыми религиями.
За окном рос куст жасмина, чей освежающий аромат смешивался с сухим запахом пыли. Он устал после дороги и к тому же не выспался прошлой ночью. Ему хотелось лечь и погрузиться в дремоту, но он боялся, что снова начнется стук в дверь. Может быть, это осталось позади, в Англии?
Но мысль об Иерусалиме действовала на него, как сильное тонизирующее средство. Он чувствовал чуть ли не эротическое возбуждение. Том решил, что не будет ложиться. Ему не терпелось пройтись по самому священному городу мира.
— Приветствую вас, monsieur! Добро пожаловать! Enchanté![8]
В первый момент Том подумал, что ошибся дверью, — таким по-хозяйски радушным было приветствие. Выходя из комнаты на улицу, он должен был пройти через большую общую кухню, где какой-то тщедушный человек с седыми волосами, склонившись над раковиной, мыл чашку с блюдцем. Человечек повернулся к нему:
— Это общественная кухня, да-да. Пожалуйста, пользуйтесь ею. Кофе — слабый, чай — жидкий. Но все бесплатно. — Он широким жестом указал на пыхтевший электрический чайник, словно это было одно из несметных сокровищ Соломона. Затем он сунул Тому крошечную руку. — Давид Фельдберг. Вы еврей?
— Нет.
— Что ж, не каждому в жизни выпадает быть евреем.
На плечи у него была накинута шерстяная кофта, ноги утопали в теплых войлочных шлепанцах размера на два больше, чем надо. Брюки, доходившие почти до подмышек, поддерживались тонким кожаным поясом, завязанным узлом. Нижняя челюсть то и дело опускалась, обнажая в улыбке несколько желтых корешков, которые воинственно торчали во влажном розовом рту, как потрепанные в боях, но стойкие ветераны. Фигура у него была как у подростка, а манеры выдавали неунывающего профессора. Тому он понравился сразу.
— Отсюда можно пройти в Старый город?
— Пешком лучше всего. В прихожей у нас есть путеводители. Позвольте… — Он достал туристскую карту и, разложив ее на столе, выудил из брючного кармана карандаш и стал отмечать на карте маршрут. — Вот наша гостиница, где мы влачим скромное существование. — Он лизнул кончик карандаша. — Если вы направитесь сюда, то непременно прибудете к Дамасским воротам.
Дамасские ворота! Каждое название в Иерусалиме было точно электричеством заряжено. Старик стал отмечать другие достопримечательности, но прекратил это занятие, заметив, что Том сидит как на иголках.
— Не волнуйтесь, все это стоит тут уже несколько тысячелетий и никуда не денется. — Улыбнувшись, он сложил карту и проводил Тома до дверей. — Вы случайно не собирались прогуляться к стене, месье?
— Зовите меня Том. А что? Почему вы спрашиваете?
— Не хочу попусту пугать вас, но в этот час лучше этого не делать. Там уже случались инциденты. Нападения на людей. Арабы нашли еще один способ подорвать нашу экономику, отпугивая туристов. Лучше пойти туда утром, когда там больше народу. Конечно, если бы я был моложе, то для меня было бы огромным удовольствием сопровождать вас. Но с моими ногами…
Том улыбнулся, представив старичка в качестве своего защитника.
— Понятно. Спасибо за предупреждение.
Давид Фельдберг решил, что уж до входных-то дверей он в состоянии проводить Тома.
Том поднялся на холм, и перед ним открылась панорама Старого города. Зубчатые стены цвета слоновой кости. Золотой купол. Божественно-голубое небо. Город был подобен ограненному драгоценному камню, парившему в жемчужной дымке, которая уже несколько тысяч лет укрывала его. История минувших веков окутывала его как теплое марево, породившее город и до сих пор продолжавшее акт творения.
Странно, флагов и вымпелов больше не было видно. Подумав, он решил, что они, возможно, лишь привиделись ему из окна такси. Возможно, испытывая душевный подъем, он просто вообразил их. Он знал по собственному опыту, как легко представить себе то, чего нет в действительности.
Дамасские ворота неизменно были центром коловращения людских толп, калейдоскопом красок, движения, разноязычного гомона. По обеим сторонам моста, перекинутого через древний ров, выстроились торговцы. Одни предлагали прохожим чай, водрузив на спину огромные, украшенные чеканкой серебряные баки. Другие расхваливали свои пряности наперебой с продавцами фруктов и цветов. Над лотками с медовыми лепешками поднимались горячие маслянистые облачка. Рядом были разложены ковры и бусы. Уличный запах нагретой пыли сменялся здесь ароматом пряностей и горячего оливкового масла. Гортанные фразы на арабском языке фейерверком взлетали к небесам.
Он почувствовал чей-то пристальный взгляд. Подняв голову, он увидел на стене силуэт израильского солдата со свисающим вдоль бедра автоматом. Палящее солнце опускалось за его спиной, так что лицо и детали амуниции находились в тени и создавался некий извечный образ. Вместо автомата у него мог быть короткий римский меч. Он мог быть крестоносцем или стражником Саладина. Это был все тот же солдат на стене. Он стоял там всегда.
Кто-то прислонился к спине Тома. На него пахнуло крепким мужским потом. Он переложил кошелек в более глубокий карман, и в это время чья-то рука прошлась по его ягодицам. Он оглянулся, но все, казалось, были поглощены куплей-продажей. Только маленький арабский мальчуган, изо всех сил дувший в дешевый свисток, в упор смотрел на него. И лишь ступив под арку ворот, Том осознал, что задержал дыхание при этой внезапной попытке ограбления.
Улица за воротами, более прохладная и менее запруженная народом, расходилась сетью переулков. У одного из торговцев возле ворот он купил фалафель. Наверное, это было неблагоразумно, но ему хотелось наполнить себя подлинными соками и ароматами Иерусалима.
Сквозь толпу, кишевшую на арабском рынке, «соуке», пробирались стайки арабских женщин, занавесившихся от мира чадрой, — привидения под черными вуалями. В домах закрывали ставни, улица пустела. Чья-то рука вновь коснулась его бедра. Он гневно обернулся, но поблизости все, как и прежде, были заняты своими делами.
Он оставил в стороне «соук» и углубился в мрачный лабиринт переулков, выйдя по ним на Виа Долороза — Дорогу скорби, по которой Христа вели на Голгофу. Священная тропа! Он заметил табличку, оповещавшую о том, что здесь была одна из остановок Христа на крестном пути.
К Тому приблизился красивый молодой араб.
— Здорово, да?
Том потрясенно озирался:
— Да, это поражает.
— Англичанин? Я люблю англичан. Но то, на что ты смотришь, — ерунда. Пойдем, я покажу тебе кое-что действительно поразительное.
Это немедленно заставило Тома насторожиться.
— Что?
— Доверься мне. Это совсем рядом, всего каких-нибудь пять метров.
Араб сделал несколько шагов вверх по наклонной обочине дороги и указал на что-то на земле Том опасливо подошел к нему. У ног араба на брусчатке виднелись какие-то полоски.
— Вот, — объявил он с гордой улыбкой, — это то место, где римские солдаты бросали жребий, кому достанется одежда Иисуса.
— Ты шутишь! — воскликнул Том и присел на корточки, чтобы разглядеть рисунок.
Перед ним были разделенные на сегменты квадраты и круги, выцарапанные на камне, несомненно, очень давно.
— Я не шучу, — ответил юноша. — Это знаменитый рисунок. Он показывает, как они играли в кости.
Том провел пальцем по бороздкам в нагретом камне. Когда он выпрямился, подошли еще два мальчика, чтобы выяснить, что они разглядывают.
— Тебе нравится? — спросил юноша, появившийся первым.
— Это удивительно.
— Я рад. Я люблю показывать это друзьям из Англии.
— Спасибо.
Юноша широко улыбнулся. Его друзья тоже улыбались, одобрительно кивая.
— Тебе нужен гид?
Том наконец понял, что к чему, и сделал шаг назад:
— Нет. Сожалею, но у меня нет денег на гида.
Юноша все еще улыбался.
— Правда? Я хороший гид. Я знаю все в этом городе.
— Спасибо, но гида мне не надо.
Лицо юноши омрачилось. Лица его друзей омрачились тоже.
— Ты не дашь мне что-нибудь за это? — спросил он.
