— «Я китаец», — прочел Чез вслух. — Какая разница, сопляк, ведь Рождество ты все равно не празднуешь?
Раздался второй звонок.
Генри громко рассмеялся.
«Сколько можно молчать? И Рождество мы празднуем, и Чуньцзе, лунный Новый год. Но Перл-Харбор — для нас не праздник».
— Твое счастье, что мне опаздывать нельзя, а то разжалуют из знаменосцев.
Чез сделал вид, будто бросается на Генри с кулаками, но тот и бровью не повел. Чез отступил и скрылся в дверях. Генри, вздохнув, зашагал вдоль пустого коридора в класс, где миссис Уокер выговорила ему за опоздание и велела остаться на час после уроков. Генри принял наказание, не выдав своих чувств ни словом, ни взглядом.
В тот день, прибежав на школьную кухню, Генри увидел новое лицо. Точнее, почти увидел, потому что лицо было обращено к груде перепачканных свеклой подносов. Девочка, на вид его ровесница, примерно одного с ним роста, лицо закрыто челкой. Она обдавала кипятком поднос за подносом и складывала в сушилку, потом не спеша повернулась. Нежный овал лица, кожа чистая, гладкая, без конопушек, не то что у других здешних девчонок. Но особенно поразили Генри глаза — темно-карие, бархатные. В кухонном чаду ему на миг почудился аромат жасмина, сладкий, таинственный.
— Генри, это Кейко. Она здесь новенькая, но вы соседи, из одного района. — Миссис Битти, повариха, обращалась с девочкой, как с кухонным автоматом — швырнула ей передник, толкнула к стойке, рядом с Генри. — Да вы случайно не брат с сестрой?
Сколько раз Генри слышал этот вопрос!
Миссис Битти, недолго думая, выудила коробок спичек, свободной рукой зажгла сигарету и удалилась.
— Освободитесь когда, кликните меня.
Как почти любого подростка, Генри тянуло к девчонкам гораздо сильнее, чем он мог признаться себе, а уж тем более другим, особенно мальчишкам, — те будто не замечали девчонок, не считали за людей. И, по привычке стараясь изобразить безразличие, Генри в душе радовался, что теперь не один на кухне.
— Я Генри Ли. Живу на Саут-Кинг-стрит.
Странная девчонка шепнула:
— А я Кейко.
Почему он ни разу не встречал ее в китайском квартале? Может, приезжая?
— Что за странное имя — Кей-Ко?
Она молчала. Раздался звонок на перемену, захлопали двери в коридоре.
Девочка собрала длинные черные волосы и перехватила лентой.
— Кейко Окабэ, — пояснила она и стала молча завязывать передник, ожидая ответа.
Генри обомлел. Японка! Теперь, когда она откинула с лица волосы, стало видно. И она явно сконфузилась. Как же она сюда попала?
Знакомых японцев у Генри было круглое число — ноль. Отец не разрешал водиться с японцами. Отец в свое время, по рассказам мамы, был в первых рядах борцов за свободу Китая. Когда он был подростком, его семья принимала у себя прославленного революционера Сунь Ятсена, приезжавшего в Сиэтл собирать средства для молодой армии Гоминьдана, сражавшейся в Маньчжурии. Сначала — военными облигациями, потом — через представительство. Подумать только, представительство китайской армии — по соседству с их домом! Там отец Генри собирал тысячи долларов для освобождения родины от японцев. «Его родины, не моей», — думал Генри. Нападение на Перл-Харбор, жестокое, вероломное, меркло в сравнении с бомбардировками Шанхая или разграблением Нанкина — так говорил отец. А Генри не мог даже отыскать Нанкин на карте.
Как бы там ни было, ни с кем из японских мальчишек Генри так и не сдружился, хотя их в городе было вдвое больше, чем китайских, и жили они совсем рядом. Генри поймал себя на том, что смотрит на Кейко, чьи беспокойные глаза будто видели его насквозь.
— Я американка, — добавила она словно в оправдание.
Генри, не зная, что ответить, окинул взглядом полчища голодных школьников, которые все прибывали.
— Ну, за дело.
Они сняли крышки с пароварок и переглянулись, скривившись от вони. Бурое месиво мало напоминало спагетти. У Кейко был такой вид, будто ее вот-вот стошнит. Генри же, привыкший к кухонному смраду, и глазом не моргнул. Он показал Кейко, как орудовать старым половником, а конопатые, стриженные ежиком мальчишки, даже совсем мелюзга, завели: «Смотрите-ка, китаеза подружку привел!» и «Еще рагу по-китайски, пожалуйста!»
Те, кто понахальней, выкрикивали прямо в лицо, остальные лишь ухмылялись да поглядывали исподлобья. Генри было стыдно и обидно, как всегда, но он молчал, как будто не понимал по-английски. Если бы и вправду не понимал, было бы проще. Молчала и Кейко, следуя его примеру. Полчаса они работали бок о бок и то и дело с усмешкой переглядывались, нарочно наваливая побольше склизкого варева особо зарвавшимся, например рыжей девчонке, которая, скорчив препротивную рожу, взвизгнула:
— Да они по-английски ни бум-бум!
Так, улыбаясь друг другу, они обслужили всех, перемыли и убрали подносы и кастрюли. Потом вместе перекусили в чулане банкой груш.
Груши показались Генри необыкновенно вкусными.
И недели не прошло после появления Кейко, а Генри уже совсем привык к новому распорядку. Они вместе обедали, а после уроков встречались возле каморки сторожа и снова брались за работу: мыли школьные доски, выносили мусор, выбивали тряпки о старый пень за школой. Генри был доволен. Работы вдвое убавилось, и компания была приятная — ну и пусть японка. К тому же, когда они заканчивали, на школьном дворе никого не было — его обидчики, сев кто на велосипед, кто в автобус, успевали разъехаться по домам.
Так бывало обычно.
Но однажды, пропуская в дверях Кейко, у подножия школьного крыльца Генри увидел Чеза. На автобус опоздал, решил Генри. Или учуял волну счастья, что принесла Кейко. Перехватил случайный взгляд, улыбку. «Даже если он пришел мне врезать, — подумал Генри, — плевать, лишь бы ее не тронул».
Загородив собой Кейко, Генри двинулся вниз по ступенькам. Проходя мимо Чеза, он едва не поежился: этот тип ведь на голову выше.
— Эй, куда собрался?
Чез сидел в шестом уже третий год. Генри давно подозревал, что он нарочно заваливал экзамены: лучше быть королем над малышней, чем нулем среди старшеклассников.
— Куда прешь, япошкин прихвостень?
Кейко открыла рот, но Генри взглядом велел ей молчать.
Чез загородил им дорогу:
— Хватит придуриваться, ты понимаешь каждое мое слово. Я слышал, как вы болтали после уроков.
— И что?
— А вот что. — Чез схватил Генри за ворот и притянул к себе, дыша в лицо луком и порошковым молоком. — Я тебя навсегда отучу болтать, хочешь?
— Хватит! — закричала Кейко. — Пусти его!
— Не трожь его, Чарли, — вмешалась миссис Битти, появляясь на крыльце с сигаретой. Судя по будничному голосу, выходки Чеза были для нее не новость.
— Я вам не Чарли, а Чез.
— Ну так вот, Чез, еще раз тронешь его — займешь его место на кухне, понял? — Слова поварихи прозвучали почти сочувственно. Почти. Суровый взгляд не вязался с участливым тоном.
Чез, повалив Генри на землю, двинулся прочь, но все-таки успел сорвать с его рубашки значок «Я китаец», оставив на его месте дырку. Пришпилив значок себе на воротник, Чез ухмыльнулся и ретировался.
Кейко помогла Генри подняться, собрать книги. Генри хотел поблагодарить миссис Битти, но та уже исчезла. Даже не попрощалась. Все равно спасибо. Окажись на месте Генри кто-то другой, стала бы она его защищать? Неизвестно. Генри отряхнулся, отогнал прочь тягостные мысли.
Проработав неделю бок о бок с Кейко, Генри думал, что навсегда избавился от смущения, — нет, не избавился. Но если после стычки с Чезом он упал в глазах Кейко, виду она не показала. Даже мимоходом коснулась его руки, но Генри притворился, будто не заметил. При девчонках он обычно не робел, но японки были под запретом. Для отца они как красная тряпка для быка, — точнее, белая, с огромным красным солнцем. «Отец меня убьет, если узнает, — подумал Генри. — А в городе нас непременно кто-нибудь да увидит вместе».
— Ты здесь учишься с первого класса? — спросила Кейко.
До чего спокойный у нее голос! Чистый, звонкий. И по-английски она говорит так хорошо, как и не снилось знакомым девчонкам-китаянкам!
Генри мотнул головой:
— Нет, только с сентября. Родители хотят, чтобы я получил западное образование — поступил в университет, а не ехал доучиваться в Кантон, как все соседские ребята.
— Почему?
Генри не знал, как ей объяснить.
— Из-за вас.
Слова сами собой слетели с языка, и Генри тут же устыдился. Но ведь это отчасти правда, разве нет? Генри искоса наблюдал, как Кейко развязывает ленту. Длинные черные пряди упали на лицо, карие глаза спрятались под челкой.
— Прости. Ты тут ни при чем. Все из-за того, что японская армия заняла северо-восточные провинции. Кантон в глубоком тылу, но меня все равно не пускают. Почти все соседские ребята ходят в китайские школы, а потом едут доучиваться в Китай. Отец и для меня всегда хотел того же. Вернее, хотел до прошлой осени.
