— Премного вам благодарен. — Нил Петрович был обрадован, что решил донимавший его вопрос. Он обмяк и черты лица расправились, стали добрее. Лицо не стало выражать озабоченности. — Непременно счас и пойду за водичкой. Только ведёрко возьму.
Однако уходить не спешил. Внимательно оглядел помещение. Николай не заботился об обстановке дома, да и лишних денег не было приобретать что-то новое. Поэтому в доме всё было старым, доставшемся от родителей. Да в память о них он не стремился заменить мебель и предметы быта. Прихожая с одним окном была такая же, как и в обычном крестьянском доме. Сам дом был пятистенный, просторный и за капитальной стеной стояла белёная русская печка, видневшаяся в дверной проём, ведший на кухню. Передняя была отгорожена лёгкой тесовой перегородкой, не доходившей до потолка.
— Как же вы, купив дом, — простосердечно спросил Николай, — не позаботились узнать, какие удобства имеются в деревне?
Сосед слегка смутился, но, не задумавшись, ответил:
— Племянник мой дела оформлял. Не я. Сказал: свет, вода есть, а я ни о чём не спросил.
— Пока суд да дело, — проговорил Николай, меняя тему разговора, — попейте моего чайку. Я чайник поставлю… — И он сделал шаг на кухню.
Сосед ухватил Воронина за рукав:
— Не буду вас канителить. Вы тоже с дороги… устали поди…
— Ну какая канитель. Согреем водицы…
— Не беспокойтесь. В следующий раз. У нас будет время пообщаться… А вы в город ездили? — осведомился он, пытливо всматриваясь в лицо Николая.
— Да нет. Уезжал на этюды. Я художник.
— Худо-ожник! — протянул уважительно Нил Петрович. — Не знал, что с такими людьми соседствовать буду. И знаменитый, я полагаю?
— Ну какой знаменитый. Обыкновенный.
— Ну не прибедняйтесь. Художники хорошо живут. Бабки у них есть.
— Бабки! — удивился Николай жаргонному слову. — Какие бабки! Не все же могут хорошо заработать. Надо часто выставляться. А я… Я отшельник.
Нил Петрович пропустил его слова мимо ушей, целиком занятый своими мыслями.
— У вас машина, одеты вы так… прилично, я бы сказал. — Он оглядел клетчатую рубаху Николая, потёртые джинсы. — Телевизор у вас. Приёмник, мебелишка… не бедствуете. — И пристальным взглядом окинул помещение.
— Не бедствую особенно. Но денег лишних нет. Да и много ли мне надо. Что напишу — продам, тем и живу.
Сосед, видимо, удовлетворился ответом и замолчал. Производил он впечатление человека волевого, решительного, привыкшего любое дело доводить до конца. Говорил вкрадчиво и мягко, что никак не соответствовало выражению его глаз — острых и сверлящих. Николаю показалось, что мужик он с хитрецой, про каких говорят: «себе на уме». Он не казался размазней. Да так оно и было, вероятно. Решиться одному жить в неблагоустроенной деревне, за десятки километров от цивилизации, какой бы бедной она не была, мог только крепкий человек. А может, его подвигло на это нечто неординарное, как например, Николая?
— Вы извините за стариковскую назойливость, — прервав молчание, продолжал сосед, — может быть, навязчивость, но не удержусь от другого вопроса: разрешите дом посмотреть?
— Смотрите, — улыбнулся Николай. Он даже был польщён, что человек проявляет интерес к его жилью.
Сосед ступил в переднюю, осмотрелся.
— Хороший у вас дом, не запущенный, как у меня, — вздохнул он. Долго разглядывал иконы, висевшие в красном углу. — А вы чтите память предков? — спросил, указывая на образа.
— Они у меня не как предмет культа, — ответил Николай, — а как старинные произведения искусства.
— Старинные иконы?
— Старинные.
— Я в них не разбираюсь, — вздохнул гость. — А вы один живёте? — неожиданно поинтересовался он.
— Один. Была собака, но не выдержала такой жизни — убежала, — посмеялся Николай.
— Ну вы сразу про собаку, — заметил Нил Петрович. — Я не про это спросил.
— Я понял. Вдовец я, как и вы…
— Тогда мы с вами товарищи по несчастью, — вздохнул Нил Петрович. — Я понимаю вас. Сам такое перенёс. Извините. И давно здесь… в деревне?
— Два года.
— Два года один?
— На той стороне улицы, — Николай показал рукой в окно, — жили два старика, муж c женой… Друг за дружкой осенью прошлого года умерли…
— Печально, — покачал головой Нил Петрович.
— Что поделаешь!
— А вы местный?
— Детство и юность провёл здесь, потом уехал в Москву учиться. Теперь снова здесь. А вас чем привлекла деревня, притом вымершая, на отшибе? Сюда и дороги-то приличной нет.
— Да я не от хорошей жизни. Врачи прописали свежий воздух. Здоровье у меня… того, шалит. — Проговорив это, сосед посмотрел на Николая, узнавая, какое впечатление произвели его слова.
Николай согласно покивал, а сам подумал: «Глядя на твою красную физиономию, не скажешь, что здоровьем обижен». И посерчал на себя тотчас, что зря в мыслях обидел старика. Может, и впрямь худо со здоровьем. Бывают же люди — и краснощёки, и плотны, что гриб боровик, а невидимый недуг подкашивает силы. Ещё в народе говаривают: «Гнилое дерево стоит, а здоровое валится».
А сосед продолжал:
— Так что врачи прописали деревню… — И, оживившись, закончил: — На юг не могу ехать из-за сердца и из-за денег. Цены больно кусаются, а в деревеньку по грибы, по ягоды. Тишь, благодать, свежий лесной воздух, чего старику надо! Трудновато здесь будет без удобств, но я сам деревенский, сдюжу. Я буду только летом здесь, а на зиму опять в город.
— А я подумал, что навсегда.
— Ну что вы — навсегда! Зимой одному… Дом большой, зимой его не протопишь, дров сколько надо. Нет, я до зимы.
— Забот, конечно, много. Я — так привык уже. Мне нравится.
— Вы молодой… Кровь кипит, играет…
Сосед вернулся в прихожую, присел на стул.
— Ни с кем не общаетесь? Люди-то хоть поблизости есть?
— Как не быть. Есть. До села Спас-на-Броду прямиком километров около десяти, а так хутор поблизости, невдалеке, за полями, за дорогой, в леске.
— Значит, жильё поблизости есть. Будет у кого молочка купить? Или коров уже поди и не держат? А так молочка парного бы попить. Целебное, говорят. Все хворости снимает.
— Где ж его теперь взять. На хуторе двое осталось всего жителей. Дед Геронт да тётка Вера. Геронт корову продал давно, а тётка Вера по прошлой осени. Раньше я сам у неё молоко покупал, сметану, творог. Я в город раз в неделю езжу, иногда её захватывал на базар.
— Тяжело в таких условиях держать живность, — согласился сосед.
— Вот и она сказала — сена не накосишься, на базар не наездишься. Да и силы не те — на исходе седьмой десяток… Кстати, Геронт козу держит. Если уж так приспичит, у него можно молока козьего купить…
— А что за имя такое — Геронт. Ни разу не слыхал.
— Имя редкое. В старину людей по святцам нарекали, какой святой на день рождения ближе подходил, имя того и давали. Видно, Геронт родился в день Геронтия. Если был такой святой.
— И давно этот Геронт на хуторе живёт и эта… тётка Вера?
— Сколько я помню, всегда там жили.
— Я к чему спросил, — продолжал сосед, как бы предвосхищая вопрос Воронина, почему он этим интересуется, — хутор как бы не в почете был у советской власти… Это сейчас вновь испечённые фермеры стараются хутором обзавестись, чтоб наладить там единоличные хозяйства…
— Хутор существовал до революции, и советская власть его не ликвидировала.
Нил Петрович поозирался по сторонам и тихо спросил:
— Не шалят здесь разные?
Николай понял, что он имел в виду.
— Кому шалить. Если только приезжие. Оставшихся жителей по пальцам можно пересчитать. Старики одни… Правда, прошлым летом кто-то в селе церковь обворовал — иконы утащили, до сих пор не нашли. А у нас взять нечего.
— Я-то старый. И на лето всего приехал. А вы не собираетесь в город перебираться?
— Пока нет, — ответил Николай и замолчал.
Нил Петрович сказал, поднимаясь:
— Утомил я вас своим разговором. Вы уж не пеняйте старику. Наше дело такое стариковское. Не осерчаете, если я к вам когда-нибудь забреду. Я пока не привык к бирючьей жизни. Я очень рад, что не один буду в деревне. И за родник спасибо. Без воды нет житья… А кстати, воду для полива где берёте? — спросил он уже с порога.
— Пруд на задах на противоположной стороне улицы.
— Я к чему? Может, грядку-две вскопаю, зелени посажу…
Старик ушёл, пятясь задом, всем видом показывая, как он благодарен Николаю.
Двойственное впечатление произвёл он на Николая. Вроде бы благожелательный, но дотошный и вьедливый. Купил дом в деревне и заранее не узнал, а есть ли в ней колодец.
Глава третья
Предприятие «Экстра-лес»
Пауль Заг, или, как он себя просил называть на английский манер, Пол нажал кнопку. Высокие двери под красное дерево распахнулись и вошла молоденькая секретарша, с короткой стрижкой, встала у порога с блокнотом и папкой в руках, ожидая, что скажет хозяин.
