– Я тебя оставлю… дорогу ты знаешь.
Я тебя оставлю.
Жюльетта садится на ступеньку. Закрывает глаза, замирает.
…Лето, каникулы в Этрета́, ей восемь. Родители оставляют ее в «Клубе Пингвинов» на весь день – для ее же блага. Так они говорят.
Три – это число они недолюбливают. А ей хочется одного – сопровождать их повсюду, шагать между ними, крепко держась за их руки.
Возьмите меня с собой, я не буду шуметь.
Сыплет дождь, и клуб забит детьми. Те, что постарше, штурмуют на улице батут. Другие, не столь отчаянные, и не столь закаленные, остались внутри: будто вольера, полная воробьев, щебет и трепыхание крыльев. Забившись в темный уголок, Жюльетта наблюдает за ними. Это напоминает ей школу, на школьном дворе девчонки тоже болтают о всяких глупостях.
Их языки лживы. Хуже всех Элоди: «По утрам, чтобы разбудить меня, мама забирается ко мне под одеяло, поет песенку и щекочет мне перышком щеку». Чушь! Я вот просыпаюсь сама. Я уже большая, я знаю, хоть мне и никогда не удается задуть свечи. Элоди и все остальные – врушки, и только. Они говорят, что от их мам хорошо пахнет и что они называют их ласково по-всякому: «Моя принцесса, моя красавица, милая моя». Глупые квочки, маменькины дочки… ступайте в ад – и точка! Я-то даже не успеваю вдохнуть ее запах, взметнется юбка – и пффф… Она всегда проносится мимо с такой скоростью, с какой мы бегали мимо Жизели, буфетчицы из столовой, когда у нее все лицо было в болячках от ветрянки.
Игры в «Клубе Пингвинов» затихают. Одни дети вскрывают пакеты с печеньем, другие достают из рюкзачков галеты или куски пирога, все такое чудесное, красиво завернутое. А у нее ничего. Родителям и в голову не пришло подумать об этом.
Я хочу есть! Хочу есть! Хочу есть!
Белокурая девочка в полосатом комбинезончике протягивает ей яблоко. Жюльетта прикусывает губу, хмурит брови, пытается выдавить «спасибо», но молча опускает голову.
Перекусив, все с головой уходят в новую игру – вырезают и клеят цветную бумагу, которая превращается в смешных зверюшек, а затем расставляют зоопарк на столе и поют. Ее играть не пригласили.
Меня никто не видит. Я невидимка.
Один за другим дети расходятся, бегут навстречу своим родителям, которые радостно делятся планами на вечер: сходить в пиццерию или отправиться на ярмарку, где устроены гулянья. К половине шестого все разошлись. В вольере тихо. Не слышно воробьиного щебета. Игрушки уныло лежат на полках. Жюльетта одна. В большом пустом зале. Без четверти шесть, шесть…
Так же было и в «Клубе Микки» в Довиле, и в «Клубе Морских Свинок» в Ле-Туке, и в «Клубе Юных Моряков» в Аркашоне. Я не должна плакать, иначе так разревусь, что не смогу остановиться.
Пепита, воспитательница, – маленькая нервная брюнетка с конским хвостиком – поглядывает на стенные часы, будто ждет, что оттуда выскочат родители. Ее взгляд мечется туда-сюда, от Жюльетты к часам.
Может быть, в этот раз они вообще не придут.
У Жюльетты кружится голова. Она трет большой палец об указательный, все сильнее и сильнее.
Может быть, мне надо было попросить девочку с яблоком взять меня с собой? Могут тебя удочерить, если родители живы?
Половина седьмого, семь. Никого! Пепита нервничает, изучает листок с именами и телефонами. Ничего. Даже адреса не оставили.
А меня зовут «Тсс»! Нехорошо, но лучше, чем ничего. Хоть какой-то шорох в тишине. Тишина такая огромная. И холодная. Больно, когда она окутывает меня. Иногда я кричу громко-прегромко: «ЕСТЬ ТУТ КТО-НИБУДЬ?» Но звук остается внутри, ему не выйти. Тишина всегда побеждает.
Пепита бормочет сама себе:
– Так мы опоздаем в кино. Он терпеть не может ждать. Веселенький же у меня будет вечер.
Куда же она денет меня? Где оставит? В кассе кинотеатра? В жандармерии?
Пепита ходит взад-вперед… окно, часы, дверь, список, Жюльетта. И снова по кругу. Конский хвостик мечется во все стороны. Жюльетте хочется вцепиться в ее ноги, чтобы она остановилась. Вдруг застыв и прервав свой монолог, Пепита поворачивается к Жюльетте и кричит:
– ДА ГДЕ ЖЕ ТВОИ РОДИТЕЛИ?
Жюльетта не знает. Они никогда не говорят ей, куда идут.
Была бы я красивой, могла бы гулять с ними, а так я буду точно пятно на их шикарной одежде. Вдвоем чище.
Чтобы прекратить допрос, она рисует отель, большой-пребольшой, у самого моря. Мисс Пепита кидается к телефону:
– Маленькая девочка… одна… поскорее.
Потом достает из сумки косметичку, накладывает тени на веки, подкрашивает губы помадой, глядя в зеркальце.
Какие красивые краски. А меня хотят стереть. И у них это очень хорошо получается. Я – последняя, о ком им придет в голову хоть чуть-чуть позаботиться.
Жюльетта прижимается носом к стеклу.
Если она красится, значит, скоро уйдет… никого не останется… только тишина и я.
Она слышит, как подъезжает машина, хлопают дверцы. Перестает дышать. Потом узнает «цок-цок» маминых босоножек на высоких каблуках, в которых ее ноги выглядят особенно длинными, а лодыжки особенно тонкими. Ее звонкий голос отвечает отцовскому басу. Сердце Жюльетты барабаном бухает в груди.
Они приехали за мной.
Из окна она видит, как отец склоняется к маминой шее, целует, покусывает, шепчет что-то на ухо. Такие красивые. На нем небесно-голубая рубашка, расстегнутая почти донизу и открывающая загорелый торс. На ней струящееся платье, которое колышется при каждом движении.
Как будто артисты из кино.
Они входят, смеясь, легкие, точно мыльные пузыри. Жюльетта кидается к ним.
– Осторожней, ты помнешь мне платье!
– Ну как, весело было?
– Очень долго.
– Ты всегда преувеличиваешь.
– Я думала, вы про меня забыли.
– Тсс!
Пепита уже вся издергалась.
– Мы закрываемся в пять часов. Я вам не бебиситтер.
Родители Жюльетты целуются.
Пепита бросает на них злобный взгляд.
Жюльетта любуется прекрасным маминым лицом.
Может, когда-нибудь она все-таки обнимет меня.
– Ладно, пошли, нам некогда. Мы уже опаздываем в ресторан, а надо еще завезти тебя в отель.
– Я есть хочу. У всех был полдник.
– Тсс!
Артисты из кино идут впереди нее, переговариваясь вполголоса.
«Ты помнишь “Клуб Пингвинов”?» Родители часто напоминают ей о том эпизоде, это как хорошая шутка, как связывающее их воспоминание. А ведь они забывали ее столько раз, в стольких местах.
Да, Жюльетта помнит. Все до мелочей. Это всегда с ней, засело в ее голове крепко, не выкорчевать. С тех пор у нее всегда есть при себе шоколадка.
А можно ли запастись впрок любовью, как сладостями?
Жюльетте хочется постучать в дверь Королевы, рассказать ей это воспоминание. Она смотрит на афишу, встает, спускается на второй этаж, ополаскивает лицо холодной водой, откусывает кусок шоколадного кекса, подумав, доедает его и уходит.
Жюльетта закрывает за собой калитку. На другой стороне тупика в окне первого этажа отодвигается занавеска и виден чей-то силуэт. Занавеска падает, когда Жюльетта сворачивает за угол.
Она идет куда глаза глядят, по переулкам, окутанная неожиданным теплом ранней весны, смотрит на спешащих, с багетами под мышкой, оживленных прохожих и пытается припомнить, что рассказала ей Карла, когда предложила пожить у нее.
Они познакомились в Институте кинематографии Луи Люмьера. Карла устроилась туда секретаршей, Жюльетта заканчивала последний курс. Однажды первая нашла вторую в коридоре – в слезах; это было в день показа дипломных работ. Пришли все родители, кроме ее. Карлу тронуло горе этой хорошенькой девушки с потеками туши на щеках. До конца триместра они частенько встречались, чтобы поболтать, потом потеряли друг друга из виду. А пару недель назад столкнулись нос к носу в синематеке. Карла собиралась на несколько месяцев в Индию. Ее квартира будет свободна. Они договорились о встрече, чтобы это обсудить.
– …В конце улицы справа «Брюссельская капуста». Это владения Николь и Моники, две бывшие почтовые служащие сменили корреспонденцию на тыквенные семечки, крупу киноа и всевозможные овощи. Особенно хороша капуста, какой у них только нет – романеско, фиолетовая, красная, зеленая, китайская… Никуда не денешься, все перепробуешь, это их конек. Чуть дальше по улице… книжный магазинчик со старинными деревянными полками. Книжный – это Марсель. Поэт! Какие он составляет карточки типа «читать непременно». Его вкусу можно доверять. Рядом с ним флорист. Его фишка – икебана. Этих двоих частенько увидишь в дверях, обожают потрепаться друг с дружкой.
Карла продолжала, Жюльетта молча пила кофе, ключи лежали на столе.
– Еще подальше магазин сыров, туда я никогда не хожу, потому что все цены заканчиваются на 99 после запятой, и это сильнее меня, не могу удержаться чтобы не накупить всего-всего. Слева скобяная лавка братьев Леруа. По старинке, в серых передниках. Если идешь мимо, непременно помашут тебе. А если зайдешь, наверняка забудут тебя обслужить, потому что не до того – обсуждают мировые новости… «Сборная Франции разгромила новозеландцев на чемпионате по регби… Депутат лично пожимает руки, чтобы за него проголосовали в воскресенье».
