Впрочем, как уже было сказано, изменение направления Сашиного бизнеса произошло значительно позднее, уже после его развода с Иоганной и возвращения в Москву. К сожалению, или, как потом понял Сашка, к счастью для обоих, их брак не стал продолжительным. Когда бурная страсть немного поутихла, молодые супруги разомкнули объятия и перестали проводить в постели целые дни, Саня с удивлением обнаружил, что, кроме секса, их с Ваней ничего не связывает. Кроме обсуждения бытовой рутины да воспоминаний о совместных детских проказах, им и поговорить-то оказалось не о чем. Саша был полностью увлечен открытием и успешным стартом своей компании и готов был разглагольствовать о своем бизнесе целыми часами напролет – но Иоганна ровным счетом ничего в этом не понимала и поддерживала мужа лишь потому, что его занятие приносило деньги, которые она с удовольствием тратила. По приезде в Швейцарию Иоганна поступила на медицинский факультет, но, как наблюдал Саша, гораздо больше интересовалась студенческими вечеринками, чем учебой. Тусовки ее всегда продолжались до глубокой ночи, и на следующий день молодая жена дрыхла до полудня – а Сашу, человека занятого и к тому же стопроцентного «жаворонка» по биоритмам, такой образ жизни совершенно не устраивал. Им нравились абсолютно разные блюда, разные книги, фильмы и телепередачи, разная музыка – как правило, то, что смотрел, слушал или ел один, второй терпеть не мог. Неудивительно, что вскоре такая жизнь Саше надоела. Уже с первого года семейной жизни он не был верен своей, тогда еще любимой, супруге, так как не считал измены чем-то предосудительным, скорее, даже наоборот, видел в них проявление мужественности, нормальное поведение для представителя сильного пола. А разочаровавшись в семейной жизни, он и вовсе загулял, стараясь, конечно, чтобы жена не узнала о его «походах налево», – но стараясь не слишком усердно. Однако шила в мешке не утаишь – очень скоро Иоганна стала догадываться о неверности мужа, терзаться подозрениями, закатывать скандалы. Саша, как многие мужчины в его положении, выбрал политику отрицания и держался стойко, как партизан на допросе. Первое время это помогало, жена верила ему, но вскоре начала сомневаться в его честности, а потом и вовсе получила недвусмысленное доказательство, застукав его с очередной любовницей у выхода из ресторана. После этого семейная жизнь, прежде напоминавшая рай (ну, может, и не рай, а первое время сразу после грехопадения, когда Адам и Ева открыли для себя радость быть мужчиной и женщиной), превратилась в ад. Бесконечные сцены ревности, упреки, ссоры и истерики быстро привели молодую семью к разводу. Конечно, Саше разрыв был крайне невыгоден – по горло занятый работой и «активным отдыхом» с другими женщинами, он не успел обзавестись ни собственным жильем в Швейцарии, ни даже гражданством и теперь вынужден был покинуть страну. Однако он смирился и с этим, справедливо рассудив, что лучше вернуться на родину, чем терпеть бесконечные скандалы. С Иоганной, которую он давно уже не любил, Саня расстался без сожалений и опасался только одного – конфликта со Стефаном. Ну как старый друг встанет на сторону сестры, сочтет себя оскорбленным и эта размолвка отразится на делах? Подобного развития событий Сане очень не хотелось. Но Стефан, пусть и не сразу, понял его и простил. Таким уж он был человеком.
Три разные женщины с одинаковыми именами
Стефан Эггер с удовольствием называл себя «русским швейцарцем». Будучи западным человеком до мозга костей, он тем не менее очень гордился тем, что в его роду были русские, причем по двум линиям сразу – не только по материнской, но и по отцовской. Прабабушка Стефана и Иоганны по отцу, Елизавета Карловна Шульце, ровесница двадцатого века, хоть и была по национальности немкой, но родилась, провела детство и окончила гимназию в Москве, где ее предки обосновались чуть ли не при Петре Великом. После Октябрьской революции, или, как теперь принято говорить, переворота 1917 года, ее родители, зажиточные фабриканты, поспешно перебрались в Европу, немного поскитались по ней и в конце концов прочно обосновались в Швейцарии. Там Лизхен вышла замуж за состоятельного человека и зажила, не зная горя, но память о стране своей юности сохранила навсегда, хотя и понимала прекрасно, что, останься она в России, ее судьба уж точно не была бы такой безоблачной. А здесь, на юге Швейцарии, у самой границы с Италией, в солнечном курортном городе Лугано единственной большой заботой в жизни Елизаветы стала дочь. В восемнадцать лет девушка влюбилась в непризнанного художника-абстракциониста, который тотчас бросил свою подругу, узнав, что она ждет ребенка. Елизавета, как могла, утешила рыдающую дочь, запретила и думать об аборте и, когда на свет появился Мартин, сама взялась за его воспитание, предоставив дочке возможность спокойно заниматься собой и устраивать личную жизнь.
Так и вышло, что бабушка Лизхен, как он ее называл, стала для Мартина самым родным человеком в жизни – ближе матери, ближе всех трех отчимов, сменившихся в течение его жизни, и уж тем более ближе отца, которого он так никогда и не увидел. В детстве Мартин очень много времени проводил с бабушкой и больше всего на свете любил рассказы о ее юности, протекавшей, как уже было сказано, в России. Именно бабушка Лизхен выучила внука русскому языку и привила ему любовь к русской культуре, в частности, к литературе. К ее удовольствию, Мартин не только зачитывался прозой и поэзией, но и сам в юности пробовал сочинять по-русски стихи, по мнению Елизаветы – очень недурные. Став взрослым, будущий отец Стефана избрал дипломатическую карьеру, и никого особенно не удивило, что специализироваться он стал именно на отношениях с Советским Союзом.
Еще будучи студентом, Мартин решил навестить страну своих грез и отправился в туристическую поездку по СССР. Тогда его очаровало все – березовые леса, бескрайние просторы, сказочная красота старинных церквей и русские девушки… Особенно одна, высокая статная шатенка с завораживающим грудным голосом, которая была гидом их группы. Девушку звали Наташей, как жену Пушкина и героиню Толстого, – одно это, по мнению романтически настроенного юноши, заслуживало пристального внимания. Три дня Мартин не сводил с Наташи восхищенных глаз, впитывая, как губка, каждое ее слово. А на четвертый во время прогулки на теплоходе проказник речной ветер растрепал высокую прическу Наташи, бросив тяжелые шелковистые волосы прямо на лицо Мартина – и этого пустячного эпизода оказалось достаточно, чтобы молодой человек почувствовал себя по уши влюбленным. Он дал себе слово, что вернется в Россию и обязательно разыщет Наташу.
Вернуться довелось скоро, уже через несколько лет. По окончании обучения в университете Мартин был командирован в Москву, где получил скромную должность в консульстве. Жизнь в России, точнее, в СССР, уже не казалась ему столь прекрасной, как во время первого визита, но дело есть дело, а выполнять должным образом свои обязанности бабушка Лизхен учила внука не менее настойчиво, чем обучала русскому языку. Так или иначе, Мартин прижился в Москве, обзавелся знакомыми и даже приятелями и чувствовал себя если не счастливо, то более или менее благополучно.
Однажды он ужинал с одним из знакомых в ресторане гостиницы «Националь» и вдруг услышал за спиной низкий мелодичный женский голос, показавшийся смутно знакомым, и от этого ощущения вдруг отчего-то защемило в груди. Мартин обернулся – и сразу узнал Наташу. Ту самую Наташу, чьи развевающиеся по ветру волосы он столько раз видел во сне. Она ничуть не изменилась, все так же работала с группами интуристов, и даже это голубое мини-платье из синтетики он видел на ней четыре года назад. Ни минуты не раздумывая, Мартин торопливо извинился перед приятелем, поднялся и направился к Наташе…
Им долго не удавалось получить разрешение на брак, все тянулись бесконечные проверки и сборы документов. Но Наташа справилась. Шутя, что ходит в КГБ уже регулярно, как на работу, она моталась по Москве, с кем-то встречалась, проходила беседы, больше похожие на допросы, получала какие-то справки – и в конце концов добилась своего. Мартину оставалось только восхищаться настойчивостью и практичностью своей невесты и радоваться тому, что их международная любовь получила наконец одобрение властей. Молодожены поселились сначала в холостяцкой казенной квартире Мартина, а потом переехали в отличную четырехкомнатную на Ордынке, где быстро завоевали и навсегда сохранили репутацию прекрасной дружной семьи и произвели на свет двух отпрысков.
Обычно дети в семье «распределяются» так: девочки – «папины», а мальчики – «мамины». Однако у Эггеров все получилось с точностью до наоборот, и внешне, и по характеру каждый из детей больше походил на родителя своего пола. Иоганна (которую, как уже говорилось, русские подруги звали Ваней, и это имя со временем перекочевало и в домашний обиход) взяла от отца только белокурый цвет волос, во всем же остальном была точной копией матери. Стефан же пошел в отцовскую родню: та же широкая кость, те же круглые, чуть навыкате, глаза, та же белесость – сколько раз бабушка Лизхен жаловалась на то, что, рисуя ее портрет, природа явно пожадничала и пожалела красок. Аналогичное сходство наблюдалось и в характерах: Стефан – мягкий, впечатлительный, такой же романтичный и сентиментальный, каким был и Мартин в юности (а во многом и остался), а Иоганна – решительная, волевая, целеустремленная – вся в маму. Чуть не с первых дней жизни младшая сестра командовала старшим братом. Удивительно, но трехлетнему Стефану почти не пришлось объяснять, что новорожденная сестричка требует бережного отношения к себе – он, казалось, сам все понимал и трогательно пытался заботиться о ней. Став постарше, Иоганна все равно сохранила непоколебимую уверенность, что Стефан должен слушаться ее во всем. И тот всегда шел у нее на поводу. Бывало, они с другом Сашкой соберутся идти гулять во двор – и Ваня непременно увяжется с ними.
