– Я так беспокоилась о тебе.
Я киваю, но всерьез к ее словам не отношусь. Раз она так сильно беспокоилась, какого черта ничего не предприняла раньше? Одиннадцать лет от нее ничего не было слышно, а теперь она думает, что я поверю в ее обеспокоенность. Когда беспокоятся – что-нибудь делают. Она вновь берет меня за руки, на этот раз я даже не пугаюсь этого жеста, позволяю ей сжать их со всей силой. Мы сидим молча довольно долго, и я уже подумываю о том, чтобы уйти, но она вновь прерывает молчание:
– Как ты думаешь, ты когда-нибудь сможешь меня простить?
– Даже не знаю.
Она кивает. Мои слова для нее не неожиданность.
– Я бы очень этого хотела.
– Я тоже. Но это не так просто.
– Конечно. Но у других я уже не успею попросить прощения. – Она погрустнела.
Мы снова молчим. И опять, ровно в ту минуту, как я собираюсь встать, она говорит:
– Я гордилась твоей сестрой, когда она натравила на Лайфа рокеров. Он тогда не на шутку перепугался. Конечно, не стоило пытаться разлучить тебя с ней, но Лайф не хотел меня слушать.
Я бормочу, что ее намерения наверняка были благими, но мне они никак не помогли. Она печально кивает и повторяет, что я похож на мать.
– Нет, вот Сес была похожа.
Она упрямо качает головой:
– Нет, Санне была больше похожа на отца. А ты – копия моей девочки. Николай, мне так стыдно.
На этом она умолкает. Она такая маленькая и хрупкая. Она больше не хочет продолжать разговор, потому что он причиняет ей боль. Я встаю, но прежде, чем уйти, наклоняюсь к ней и впервые обнимаю. Просто мне так захотелось. Она словно старается впитать эти объятия в себя.
Бабушка постоянно размышляла о своей вине, о том, как можно все исправить. Мне приходилось ежедневно утешать ее и говорить:
– Что произошло, то произошло. Теперь уж ничего не поделаешь.
Она решила, что обязана мне помочь, прямо как сказал Иисус, но мне было хорошо просто оттого, что она рядом. Все шло своим чередом. Она уже пожилой человек и сама нуждалась в моей защите.
Я ждал, что опять объявится Иисус и скажет: «Отлично, Николай».
Но он все не приходил, и я терпеливо ожидал его много дней подряд. Не сказать, что я совсем уж всерьез пытался, но я никак не мог предугадать его посещения.
Нельзя было позволять страху меня остановить. И я связался с городской библиотекой, чтобы выяснить, интересует ли их мой доклад. Предложение оказалось настолько неожиданным для скромной библиотекарши, что она с трудом могла говорить. Я ободряюще ей улыбнулся, и она ответила мне заикаясь:
– Мы будем счастливы. Когда?
Я предложил день через две недели. К счастью, Тарм небольшой городок, и слух о моем первом публичном выступлении распространился довольно быстро. Итак, 27 января в библиотеке Тарма я должен был выступить с докладом под названием «Николай Окхольм – сын своей матери».
Подойдя в этот день к зданию библиотеки, мы обнаружили огромную очередь и с волнением переглянулись. Библиотека не вместит всех желающих. Мы пробрались к служебному входу, поздоровались с директором и мэром Тарма по имени Могенс. Он разводил норок и слыл приятным человеком. Едва услыхав о докладе, он тут же пожелал встретиться со мной и сейчас с завистью смотрел на очередь.
– Да уж, вот истинное доказательство того, что шоу-бизнес намного увлекательнее, чем политика. Я не видел такой очереди ни на одной из своих предвыборных встреч с избирателями.
Места в первом ряду были зарезервированы для моих «натовцев», которые тут же расселись. Мне необходимо было постоянно иметь их в поле зрения. Библиотекарша сказала, что им пришлось перенести половину книг в гараж, так что удалось освободить место для двухсот двадцати пяти человек.
– А этого достаточно? – поинтересовался я.
– Не думаю. Перед зданием уже более трехсот, а народ все подходит.
Я встал за небольшую трибуну. Двери открылись. Началась кошмарная толкотня, с которой сотрудники библиотеки никак не могли справиться. Возможно, в зале и было двести двадцать пять мест, но в итоге внутри оказалось гораздо больше народу. Когда двери закрылись, оказалось, что уйти домой в глубоком разочаровании пришлось немногим. Народ теснился. Кое-где в зале возникли перепалки. Мэр и директор библиотеки тщетно пытались усмирить собравшихся. Наконец я взял в руки микрофон и громко и решительно сказал:
– Если аудитория не успокоится и собравшиеся не проявят друг к другу должного уважения, мне придется уйти, так и не выступив. Ясно? Нас тут много, но нам придется на несколько часов смириться с теснотой.
В зале установилась полная тишина. К сожалению, из-за столпотворения я почти не видел «натовцев», только когда народ перед ними двигался. Но я решил вести себя мужественно. Откашлявшись и сделав глоток воды, я приступил к докладу.
– Я всегда ненавидел мамины песни… И вот сегодня я перед вами. Я дико рад тому, что я сын своей матери. Спасибо за внимание.
Я говорил не останавливаясь в течение часа, в горле жутко пересохло. Я не следил за реакцией зала, потому что сосредоточился исключительно на собственной речи. Но все прошло отлично. По крайней мере, аплодировали мне очень-очень долго. Мне удалось-таки взглянуть на моих друзей, включая бабушку. Их глаза излучали гордость. Да я и сам испытывал гордость. Я не верил в такой триумф. Минут через двадцать мне удалось успокоить публику, чтобы предложить им задать свои вопросы, и тут же в воздух поднялась как минимум сотня рук. Могенсу сложно было пробираться с микрофоном к каждому желающему, так что в итоге микрофон просто передавался из рук в руки.
– Почему ваша мама никогда не выступала в Тарме?
– Мама очень хотела тут выступить, но она боялась, что ей что-то не удастся, так что ей проще было отказаться от этой идеи.
За моим ответом последовало всеобщее облегчение. То есть она не приезжала не потому, что не любила Тарм, а потому, что любила его слишком сильно.
– То есть она боялась провала?
– Ну да. Она опасалась и еще кое-чего, но это пустяки.
Все поняли, что я говорю о своем деде. Злобный старикашка, недовольный всем и вся. Я упоминал о нем несколько раз, но не говорил, что он бил маму. Просто рассказал, что он выжил ее из города. Кроме того, я рассказал, что бабушка ушла от него, умолчав о том, что она перебралась ко мне. Эти слова вызвали большое оживление.
– А у вас есть любимая песня из ее репертуара?
– Да, мамина единственная рок-композиция «Шторм». Это была и ее любимая песня. Мама не очень любила попсу. Когда ей хотелось расслабиться и отдохнуть, она слушала тяжелый рок. Она была без ума от «AC/DC» и «Металлики».
У публики вырвался вздох изумления. Как неожиданно.
– А вы думали о музыкальной карьере для себя?
– Нет, никогда. Я не унаследовал мамин талант. У меня даже никогда не получалось спеть песенку про «Паучка Питера», не убив своим исполнением этого самого паучка.
Народ засмеялся, не так чтобы очень сильно, но вполне адекватно моей шутке, и тут я услышал голос деда. Он прятался в толпе и слышал все, что я о нем говорил.
– Ты знаешь, где моя жена?
Смех резко прекратился, волнение аудитории нарастало. Я пытался отыскать взглядом бабушку и наткнулся на ее испуганные глаза. Она пряталась, как только могла. Но деда я не видел. Его загораживала толпа. Тут я заметил, что люди слегка расступаются, чтобы я все-таки мог его разглядеть. И вот он предстал передо мной.
– Привет, дед. Да, знаю, но домой она не вернется.
Он представлял собой печальное зрелище: весь в грязи, жидкие волосы растрепаны.
– Но ей придется. Она мне нужна.
– Да нет, она никому ничего не должна.
Двести пятьдесят человек затаив дыхание наблюдали за нашей беседой.
– Я найду ее, – сказал он упрямо.
– Оставь ее в покое. Ты уже достаточно натворил бед. – Я оглядел толпу и сказал: – Я хочу рассказать вам о последнем дне, проведенном мамой в Тарме. В тот день дед избил ее до крови, и побои прекратились только потому, что вовремя вмешался мой отец.
Настроение толпы резко поменялось. Люди были разъярены. Дед поторопился уйти. У него не было выбора. Зал принялся насмешливо хлопать, кричать ему вслед, несколько человек выпихнули его на улицу. Какая подлость – бить собственную дочь! И все же это лучше, чем слухи о педофилии, распространившиеся несколько месяцев назад. Теперь все поняли, почему мама так и не вернулась в родной город.
Как только вопросы иссякли, мэр завершил мероприятие. Он поблагодарил меня и сказал, что весь город очень рад моему переселению. Какое облегчение.
– Мы искренне надеемся, что ты еще долгие годы будешь помогать росту популярности Тарма.
У нас не было лучшей возможности для привлечения всеобщего внимания. Я вновь взял микрофон, поблагодарил мэра, библиотеку, всех пришедших и в целом город Тарм:
