– Мы искренне надеемся, что ты еще долгие годы будешь помогать росту популярности Тарма.
У нас не было лучшей возможности для привлечения всеобщего внимания. Я вновь взял микрофон, поблагодарил мэра, библиотеку, всех пришедших и в целом город Тарм:
– Я хотел бы выразить свою благодарность Тарму, и это больше чем просто слова. Я чувствую, что вы дали мне очень много. Я здесь как рыба в воде. А потому я рад, что сегодня пришло столько народу и что вы почтили нас своим участием, – обратился я персонально к Могенсу. – Мне очень нужна ваша помощь.
Все притихли.
– Вы хотите знать? – смело воскликнул я.
Зал заревел.
– На Пасху я собираюсь организовать в городе фестиваль в честь мамы.
Тут все бешено зааплодировали.
– Музыка по всему городу в течение праздника. Мы хотим пригласить все группы, которые поют мамины песни, – Томаса Хельмига, Лиз Серенсен, всех, ну и конечно, лучшую датскую кавер-группу, «Грит Окхольм Джем». Это будет благодарностью вашему фантастическому городу от меня и моей мамы. Как вам такая идея? – крикнул я.
Рев нарастал.
– Вы поможете мне? Мне потребуется помощь. До Пасхи не так много времени. Нам понадобятся палатки, пиво, школы, разрешения. Все-все. Вы «за»?
Зал заревел еще громче. Я передал микрофон мэру. Он удивленно смотрел на меня, и мы с нетерпением ждали его ответа. Он пробормотал:
– Спасибо. Идея прекрасная, но, видимо, придется потерпеть до осени, когда у нас будет не так много дел.
Публика издала вздох разочарования, несколько человек крикнули:
– Но Грит родилась на Пасху!
Вообще-то это был мой аргумент, но лучше, что его высказал кто-то другой. Это было совпадением. Просто Пасха – ближайшая возможность провести фестиваль. Мы не хотели ждать до осени. Могенс понял, что отговорки бесполезны, и обещал, что праздник состоится на Пасху во что бы то ни стало.
Карен встала у дверей. Она проследила, чтобы никто не ушел из библиотеки без задания. Весь город загрузили работой на ближайшие несколько месяцев, а Карен контролировала выполнение. Мы потратили кучу времени на тщательное планирование этого мероприятия, и вот теперь нашим мечтам предстояло воплотиться. Все были взбудоражены моей идеей, пока спустя несколько дней не объявилась другая «бомба».
Йеппе не такой уж безвредный
Я мою посуду, а Йеппе с Великом вытирают. Мытье посуды в нашем доме – мужское занятие. А бабушка с Марианной занимаются другими делами. Если бы не они, наш дом превратился бы в сплошной бедлам. Только за последнюю неделю Марианна уже три раза просила Велика почистить за собой унитаз. Мытье посуды – единственное закрепленное за нами домашнее дело, причем я всегда мою, а они всегда вытирают. Вот они хлещут друг друга по заднице кухонными полотенцами. За окном бродят по залитому зимним солнцем саду бабушка с Марианной и о чем-то разговаривают. И мне кажется, что все так прекрасно и умиротворенно. Но вдруг идиллия разлетелась вдребезги. Дед возник перед ними словно из ниоткуда. Он был в ярости. Они даже не успели скрыться. Он со всей силы ударил Марианну в лицо кулаком и оттащил от нее бабушку. Но уже через секунду я вмешался в происходящее.
– Не подходи! – орет он, но я буквально выдрал у него из рук бабушку, схватил его одной рукой за ремень, второй за шею – и кинул головой в кусты.
Он пытается подняться, но я толкаю его снова. Он заплакал.
– Уходи и не возвращайся. Проваливай! Ясно? – Я повернулся к нему спиной и спрашиваю бабушку: – Ты в порядке?
Она кивнула – и вдруг завизжала. Оказывается, дед встал, подобрал с земли палку и собрался врезать мне по голове. Йеппе успел отвести удар левой рукой, а правой огрел деда чугунной кастрюлей. Тишина.
Мы все в шоке стоим и смотрим на повалившегося деда. Я вижу его мозги. Я поворачиваюсь к Йеппе:
– Ты его убил.
– Он хотел тебя ударить.
– Да, но ты убил его.
Я слышу крик Марианны и, преодолевая дрожь, иду к ней. Она все еще лежит на земле, вся в синяках, ей страшно. Я улыбнулся ей, обнял, поднял с земли.
Тогда бабушка, как ни в чем не бывало, подошла к Йеппе, взяла у него из рук кастрюлю. Сначала он не хотел отпускать ее, но бабушка настаивала. Все надежды Йеппе обрушились в один миг. Он старается выплеснуть свою боль в крике, но Велик схватил его с силой и яростью, каких я в нем прежде не замечал. Йеппе не смог вырваться, мы его не отпустили. Не потому, что хотели его наказать, а потому, что не хотели его лишиться. Наконец он выбился из сил.
– Я положу его на диван, – говорит Велик, продолжая удерживать ослабевшего Йеппе.
Мы все киваем. Я заметил, что бабушка счастливо улыбается, что кажется мне диким и странным. Наверное, дед был тем еще ублюдком, и все же могла хотя бы сделать вид, что боится или раскаивается.
– Нам нужно позвонить в полицию, – говорит она с улыбкой и идет в дом отмывать кастрюлю от крови и мозгов.
Пошел снег. Я еще несколько минут постоял, держа в объятиях Марианну. Я тоже хотел зайти в дом, но ее нельзя было отпускать.
Мы не звоним в полицию, а звоним Карен, которая в свою очередь связалась с Йенсом. Она ворвалась к нам в дом, потрясенная, как и все мы. Когда пришел Йенс, мы все, удрученные, сидели в гостиной, кроме бабушки, которая держалась особняком. Мы молчим уже больше часа. Йеппе прячется под одеялом. Йенс со своим молодым коллегой с удивлением смотрят на труп деда, уже наполовину засыпанный снегом. Мы не сказали, почему вызвали их. И теперь для них сюрприз: мертвый дед на моем газоне. Они входят в дом. Не выглядят взволнованными. Наоборот, они очень спокойны.
– Что случилось? – осторожно интересуется Йенс. Карен как-то стыдливо отвечает, что деду на голову угодила чугунная кастрюля.
– И как же она туда угодила?
Мы все молчим, и Йенсу приходится повторить свой вопрос. Я смотрю на окружающие меня лица – все они выражают страх. Я обещал Иисусу защищать своих друзей, и поэтому я говорю:
– Я его ударил. Я не хотел, но так получилось.
Все смотрят на меня так, словно я сделал им промывание желудка. Йеппе вдруг скидывает с себя одеяло и кричит:
– Неправда! Это сделал я.
Как будто это были важнейшие слова, которые он когда-либо произносил.
Я качаю головой:
– Не прикрывай меня, Йеппе, не надо.
Йеппе краснеет как рак, но возразить дальше не успевает, потому что в гостиную вошла бабушка:
– Йенс, Йенс.
Йенс оборачивается к ней:
– Да, Улла.
Его голос становится еще более спокойным. Ему очень нравится бабушка. Он несколько раз приходил к ней в гости уже после того, как она переселилась ко мне.
– Это я его ударила. Кастрюля в моей комнате. Они пытались меня защитить, но объявился Лайф, и я перепугалась. Сначала он ударил Марианну (щека у нее действительно опухла и приобрела фиолетовый оттенок), потом Йеппе (на руке у него был синяк размером с ладонь) и хотел меня утащить. Я так испугалась и разозлилась, что ударила его кастрюлей.
Йенс кивает и следует за бабушкой в ее комнату, чтобы принести кастрюлю. Йеппе продолжает протестовать, но полицейский убеждает его, что защищать бабушку бессмысленно, раз она сама во всем призналась. Йенс возвращается с кастрюлей и бабушкой:
– Мне очень жаль, но я надеюсь, что не будет серьезных последствий, ведь этот урод сам заслужил такую участь.
Карен встала и обняла Йенса. Он улыбнулся:
– Теперь нужно позвонить в полицию, а мы пока пойдем вместе с Уллой в маленькую комнату и побеседуем. Как только мы с ней закончим, естественно, поговорим и с вами.
Он подмигивает Карен, тем самым как бы говоря, что оказывает нам большую услугу. За десять минут мы успокоили Йеппе и выстроили историю: дед пришел, буянил, бабушка ударила его, потому что не сдержалась. Она сделала это ради всех нас.
Остаток дня был просто сумасшедшим. «Скорая», политики, журналисты, просто зеваки, непрекращающийся снег и чертов стресс. Наконец все закончилось, бабушку увезли. Я попрощался с ней, обнял так сильно, что у нее захрустели кости. Как только ее увезли, снег закончился.
Когда все оставили нас в покое, мы вздохнули с облегчением. Прекрасно понимая, что это еще не конец, мы пока что оказались предоставлены сами себе, а значит, можно было расслабиться. Все удивленно посмотрели на меня.
– Почему ты сказал, что ты это сделал? – спросил Йеппе.
Я взвешивал каждое слово, но все равно лучшего объяснения не нашел:
– Потому что ты мой друг.
Все молчали, взгляд Йеппе озарился благодарностью. Я заметил, что он держит за руку Велика, и обрадовался, что Велик по-прежнему заботится о нем. Велик вошел в образ. Марианна как-то по-особенному посмотрела на меня. Я смутился:
– Что такое?
Она не ответила, а затащила меня в свою комнату.
