Он предлагает мне «обмыть» Твое Рождение. Богохульник, наверное. Или просто ему неведомо, что он вмешивается в наш разговор, что вот сейчас Ты можешь обидеться и отвлечься и тогда…
И что тогда? Сбудется извечная мечта деловой женщины: избавиться от мужа, который похож на чемодан без ручки – нести тяжело и бросить жалко.
Неужели я так о нем говорила? Или думала? Неужели?!!
У меня есть подруга. Она банкир. Волевая, решительная, как говорили у нас на родине – «ховайся». На другие языки это не переводится, а Тебе, Тебе одному все понятно и так – без перевода. А муж у нее… Просто муж, и сказать больше нечего. А она его любит и не стесняется.
А я – стеснялась. Ужасно! Сильно-пресильно! Я стеснялась, особенно на людях, так сильно, что мне хотелось зажмуриться, схватить его за руку и убежать из всех тех мест, где он был просто «муж госпожи N».
Я же… Я же выходила замуж за инженера. Он брал в жены товароведа. Со средним специальным образованием. Его мама была недовольна. Торговка – это не интеллигентно.
Его маме хотелось созвучия. Потом созвучия захотелось мне.
Все ли женщины – тупые, слепые кошки?
Потом, когда мне, а не его маме, хотелось созвучия, в нашем доме (триста квадратных метров жилых плюс технические помещения, гаражи и бунгало для гостей) существовали только мои проблемы, только мои успехи, только мои поражения и удачи. А он, между прочим, тоже работал… работает… Но я была главнее. И все, что было связано со мной, становилось симфонией, а все, что с ним, – частушкой.
Шубу, машину и дом в Испании я купила себе сама. А в Париже я купила квартиру. Студию. И мне было до слез обидно, когда мои подруги получали все это в подарок. Мне так хотелось, чтобы он, мой муж, мог легко бросить к моим ногам что-нибудь очень дорогое и очень ценное.
…Господи, у меня все было. У меня все есть. Я все заработала себе сама, потому что вместо всей этой тленной пыли он подарил мне меня. Ты смотрел, Господи, фильм «В моей смерти прошу винить Клаву К.»? Ты должен помнить эту формулу: «Он подарил мне меня». Меня, способную свернуть горы, осушить болота и получить беспроцентный бессрочный кредит у старика Гобсека. Правда, петь я так и не научилась.
Другие мужчины предъявляли мне только собственные хвосты из поддельных павлиньих перьев, инкрустированных мобильными телефонами и автосигнализациями, а также рассказы о тяжелой жизни миллионера. Ты один, наверное, знал, как мне было с ними скучно. Уныло. Смешно. Противно.
Я хочу, чтобы он выжил, потому что только с ним мне было хорошо. Весело. Интересно. Спокойно.
Господи, он Тебе не нужен. Правда. Поверь мне. Он сломает у Тебя все, что до этого работало тысячелетиями. Он взорвет все, что Ты считал пожароустойчивым. В Эдемском саду заведется колорадский жук, которого потом не сможет вывести ни одна попавшая в рай санитарная станция. Хотя, судя по тому, что санстанция делает с моей фирмой, она к Тебе не попадет. И жук съест все яблоки.
И потом, Господи, судя по всему Ты – не фанат футбола, во всяком случае нашего. И Тебе придется туго. Ведь если Ты заберешь его, то он попадет к Тебе прямо на День Рождения. А стоит ему только немного выпить, как футбол становится Главной Темой дня. Этой теме невозможно закрыть рот. Ее нельзя перекричать. Ты будешь просто вынужден все бросить и смотреть футбол. Ты будешь смотреть его каждый день – в записи и в прямой трансляции. Ты будешь знать в лицо каждого форварда и хафбэка. И я даже не представляю, что будет, если вы с ним станете болеть за разные команды. Что будет с миром? Что будет с нами со всеми?..
Поверь мне, Господи… Он сумеет заразить Тебя этим безумием.
А потому он Тебе там совершенно не нужен. Пусть уж состарится здесь, пусть улягутся страсти, мы – как страна, а не как клуб – наконец выиграем что-нибудь достойное, он обрадуется и тогда…
А лучше пусть будет так: «Они жили долго и счастливо и умерли в один день». Я сумею его успокоить. Он меня боится. Со мной он иногда забывает о футболе.
Я хочу, чтобы он выжил. Потому что сегодня я не готова. У меня дети. У меня корпорация. У меня куча обязательств. Я просто не могу.
Господи!!! Не отворачивайся от меня!!! Видишь?!! Коридор озаряется светом неоновых ламп, потому что оттуда, из операционной, выходит тот, кто объявит мне Твою волю. Давай услышим это вместе…
«Что это у вас с лицом?» – говорит он почти весело.
«Погода, возраст, образ жизни». Я лезу в карман и достаю деньги. Здесь бесплатная медицина, что означает – врачам почти не платят. Так что это не взятка, это надбавка за работу в праздничный день.
«Он – везунчик», – улыбается доктор.
«Да, – соглашаюсь я. И снова достаю деньги. – Мне нужна хорошая, грамотная сиделка. Лучше – молодая и приятная».
Ты удивлен, Господи? Доктор тоже.
Но уже утро. А в Европе Рождество было две недели назад. Мои партнеры вышли на работу. Поэтому мне пора. Кто-то же должен зарабатывать деньги.
А когда мой муж очнется от наркоза, рядом с ним будет красивая молодая и нежная женщина. Она поможет ему быстро встать на ноги.
Я буду приезжать. Но чаще будет приезжать мой водитель. Или мой заместитель. Или кто-нибудь еще.
Возможно, мой муж влюбится в свою сиделку. Влюбится из благодарности, из одиночества. А его мама скажет, что из хама (то есть из хамки) никогда не будет пана, и вздохнет с облегчением. Сиделка будет объявлена принцессой. И все это станет очень похожим на сказку о Русалочке. А я тогда стану пеной. Хотелось бы, конечно, океанской, чтобы не видеть этого его нового счастья, с которым он будет сидеть в огороде и окучивать картошку. Хотя… Когда-нибудь, быть может, я выпарюсь, вступлю в круговорот воды в природе и прольюсь на их картошку дождем. Пусть у них будет урожай.
Это все пустяки. Это – ничего.
Ничего, Господи. У меня к Тебе была только одна просьба.
Я хотела, чтобы он выжил.
И если что, я буду самой счастливой океанской пеной, которую Ты когда-либо создавал.
Очень хочется, чтобы кто-нибудь меня о чем-нибудь спросил.
Очень хочется, чтобы уже было утро. Ну, то самое, в которое можно проснуться знаменитой.
Еще хочется бутерброд.
У Леши Грицака есть бутерброд. И жена. Жена сделала ему бутерброд, зная, что на презентации может быть голодно. Это их двенадцатая презентация. По числу написанных книг.
А моя – первая. Именно поэтому очень хочется, чтобы кто-нибудь меня о чем-нибудь спросил.
Ну, или просто подошел за автографом.
«Что вам написать?» – спросила бы я.
Нет, ни в коем случае! Леша Грицак сказал, что это самый дурацкий вопрос, который только может задать автор. «Надо спрашивать имя! Только имя!»
Очень хочется спросить у кого-нибудь имя. Но как дать знать? Как дать знать всем этим людям, которым мы до лампочки? Мы – это книга и я. А не я и Леша Грицак.
Потому что у Леши Грицака все в порядке, все хорошо. Ему даже некогда съесть свой бутерброд. Люди толпятся рядом с ним и со стопкой его книг. Он – первый русскоязычный автор Европы. По количеству переводов и объему тиражей. Все это написано в аннотации к сборнику его рассказов.
Я завидую, хотя и сомневаюсь. По объему тиражей первым должен быть Ленин. Однако… Его, наверное, чаще переводили для Китая, чем для Европы. А еще я читала, что первый русскоязычный автор Европы – это Достоевский. Черная, черная, черная зависть. Стыд и позор.
Зато Леша может позволить себе рассказы. Сейчас каждый хотел бы позволить себе рассказы, но «выходить с ними на рынок» – не принято. Нет экономической целесообразности. «Читатель, он как человек, его надо подманить на объем, – сказал наш редактор Петр Семенович. – Читатель не может двадцать раз вникать, чтобы потом снова вникать. Читателю надо привыкнуть к автору. Полюбить его. Вот вы, Маруся, могли бы полюбить за пятнадцать страниц? В смысле, за пятнадцать минут? А?.. Полюбить… А запомнить то, что вы полюбили?»
Наш редактор Петр Семенович был абсолютно прав. Он очень хороший человек. Он подобрал меня «на улице». То есть я пришла к нему с улицы с очень дурной детективной репутацией. Многие редакторы могли бы от меня отвернуться. Такое трудно простить в приличном мире литературы. Это все равно что свиное рыло в калашном ряду. Стыд, стыд, стыд… И позор. Хорошо, что в детективных сражениях у меня было другое сценическое имя.
А по поводу пятнадцати минут – совершенно согласна. Мне хватило десяти. Без десяти восемь я увидела Игоря Савельева. В восемь началась пара. В восемь ноль пять я думала, какое количество родственников мы пригласим на свадьбу. У меня всегда были абсолютно рядовые и очень банальные мысли. Но Петр Семенович, наш редактор, сказал, что рядовые и банальные мысли – это тоже хорошо. Потому что мир, он как читатель – устал от собственной гениальности и хочет отдыха и превосходства.
Возле Леши Грицака устанавливают две телевизионные камеры. Если их никто не сдвинет, то кусок моего уха, полщеки и левое плечо, а возможно, и часть груди попадут в сегодняшние вечерние новости.
