Диди привыкла к такого рода разговорам. Все ее знакомые называли свои яхты «суденышками» и «скорлупками», все упоминали прежних владельцев и все сетовали на необходимость ремонта — так было принято в их кругу.
— Ты любишь ходить под парусом? — спросил он.
— Да, очень люблю, — ответила Диди, вспомнив прогулки на яхтах в Каннах.
— С тобой так легко общаться, — сказал он, — обычно я столько о себе не рассказываю. Мне бы хотелось встретиться с тобой снова… Знаешь, обычно я выхожу в море около пяти. До половины девятого света на воде достаточно. Что скажешь, если в следующий погожий вечер я приеду и возьму тебя с собой? Если, конечно… — тут он смутился, — ты не будешь занята своим искусством и археологией.
Диди прекрасно поняла, что этот вопрос относится не к ее расписанию, а к ее согласию встретиться с ним снова. Ему не пришлось долго дожидаться ответа.
— Буду рада, — откликнулась Диди и торопливо добавила: — В любой вечер.
Проводив ее до общежития, он неожиданно спросил:
— Можно тебя поцеловать?
Диди повернулась к нему и кокетливо ответила:
— Нет. Нет, раз тебе приходится об этом спрашивать.
С этими словами она скрылась за дверью спального корпуса.
Уже на следующий день, подходя к общежитию, Диди услышала:
— Ну как, есть настроение поплавать под парусом?
Тони поджидал ее возле Тэйера под исполинским дубом. Он был в безрукавке, джинсах, кроссовках и солнцезащитных очках.
Отказавшись от попыток судить о нем по одежде, Диди взлетела к себе на третий этаж и облачилась в костюм для морских прогулок: белые слаксы, просторную блузу, позволяющую скрыть отсутствие талии и безупречные спортивные туфли.
— Ты точно знаешь, что тебе будет удобно? — с сомнением спросил Тони, увидев ее в этом наряде.
— Точнее некуда, — весело ответила она. — Для прогулок под парусом я всегда одеваюсь так.
Ее несколько удивила его машина — ободранный «понтиак», приобретенный, как пояснил Тони, на распродаже, устроенной департаментом полиции Бостона, а еще большее удивление вызвала пресловутая «Sereja do Mar». Оказалось, что это и вправду не модная яхта, а самая настоящая скорлупка — пожалуй, самое маленькое парусное суденышко, какое Диди приходилось видеть. Гораздо меньше любой из яхт, на каких ей случалось кататься в Каннах. Но зато ни одна из этих яхт не была отделана с такой любовью и не содержалась в таком безупречном состоянии. На сверкавшем от носа до кормы свежей краской судне невозможно было углядеть ни единого пятнышка. В крошечной каюте царил идеальный порядок, нарушавшийся разве что несколькими лежавшими то здесь, то там книжками в бумажных переплетах.
В считанные минуты Тони поставил парус и запустил двигатель, чтобы отвести «Русалку» от пристани. Выйдя на середину залива, он заглушил мотор и объяснил, что под парусом предпочитает ходить именно здесь, где не так опасно, как в открытом океане, но при этом всегда можно поймать подходящий ветер. С этими словами Тони вручил румпель Диди и принялся терпеливо учить различным маневрам, включая движение против ветра.
— Знаешь, — сказал он ей, управляясь с главным парусом, — что мне здесь по-настоящему нравится, так это свежесть океанского воздуха. После работы я иду домой, быстренько переодеваюсь, и, если только у меня нет в тот вечер занятий, отправляюсь прямиком сюда. Конечно, прихватив что-нибудь перекусить. О, кстати, вспомнил… — он нырнул в люк и тут же появился снова… — я приготовил это для тебя, на тот случай, если ты проголодаешься. Сэндвичи с курицей, — он бросил ей сверток в целлофане. Как ни странно, аппетита у Диди не было (с непривычки это ощущение казалось довольно приятным), но Тони старался для нее, и ей не хотелось его огорчать. Она съела сэндвич и, к немалому своему удивлению, нашла его очень вкусным — гораздо вкуснее всего того, что Вера приносила ей из французского ресторана Поля.
Тони снова исчез внизу и появился с изрядно потрепанной и основательно пострадавшей от воды книгой.
— Я люблю читать. Особенно здесь, в море. Эта книжка, — он любовно погладил истрепанную обложку, — моя любимая. Называется «Источник». Она про одного парня, Говарда Роарка, который хотел стать архитектором. Он ни за что, как бы плохо ни шли его дела, не брался за работу, которая была ему не по сердцу. Не соглашался потакать чужим вкусам. Он никогда не шел на компромиссы ни с мужчинами, ни с женщинами. Жил в соответствии со своими принципами. Вот так и должен жить настоящий мужчина.
Он раскрыл томик на странице с загнутым уголком и выразительно, вкладывая в это душу, прочитал вслух абзац. Звучал монолог героя книги, но Диди слышала голос Тони и восхищалась его, Тони, принципиальностью, его целеустремленностью, его решимостью самостоятельно распоряжаться своим будущим.
В тот вечер она услышала от него очень много, и услышанное, так или иначе, примеряла к себе. Почему она не может отвечать за себя сама, сама распоряжаться своей жизнью, как Тони? Ей было неловко из-за своего претенциозного поведения, хотелось освободиться от прошлого, от привычной манеры держаться и разговаривать, казавшейся теперь нестерпимо жеманной. Пусть все это сгинет, уплывет прочь, смытое солеными морскими волнами.
Стремительно пролетала неделя за неделей. Диди посещала лекции, вечерами, по большей части, выходила с Тони в море, а потом до утра пересказывала Сьюзен содержание их разговоров. Она даже стала регулярно ходить на утренние занятия по психологии, в надежде, что это поможет ей лучше понять Тони, хотя в глубине души понимала, что ни Сьюзен, ни психология в таком деле не помощники. И никто не помощник, кроме самого Тони. В конце концов она убедила себя в том, что не пропускает лекций ни по истории искусства, ни по психологии потому, что ей нравится учиться. Раз учеба столько значит для Тони, значит, это дело стоящее.
Как раз в это время у нее отчетливо наметилась линия талии, причем невозможно было определить, в какой степени это было вызвано желанием поддерживать форму, а в какой — невозможностью проглотить хоть что-то из хранившегося в холодильнике. Последнее обнаружилось в середине июля. Достав, как обычно, свой полуночный йогурт, Диди установила, что он определенно несъедобен — запах такой, что с души воротит. Взятый взамен йогурта творог оказался ничуть не лучше. Быстро проведенная проверка показала, что то же самое относится и к цыплятам, и к персикам… — короче, ко всему содержимому холодильника. Вытащив из него все продукты, она обнаружила в глубине маленькую стеклянную бутылочку с какой-то жидкостью, на вид явно не предназначенной для питья.
— Сьюзен, — сказала она, — в нашем холодильнике что-то… даже не знаю что. У всех продуктов какой-то странный запах.
— Ой, — откликнулась Сьюзен, глядя куда-то в сторону, — должно быть, это мои «Шалимар». Я поставила духи в холодильник, чтобы не выдохлись. Использую-то по капельке. Так мне их надолго хватит… Ты ведь не против, правда?
Диди просто не могла сказать, что она против. Холодильник был единственным полезным предметом, который ее отец не убрал из спальни Сьюзен. Подруга между тем продолжала убеждать ее с горячностью человека, уверенного в своей правоте.
— А насчет продуктов не беспокойся, это только поначалу. Вот увидишь, скоро запах выветрится.
Но он и не подумал выветриваться. Напротив, стойкий аромат «Шалимар» проникал решительно во все, что Диди ставила в холодильник. Он перебивал все другие запахи, да так, что у Диди появилось ощущение, будто духами благоухает ее собственный желудок. Ей пришлось отказаться от пончиков, фруктов, творога, йогурта и полуфабрикатов, заменив все это не слишком аппетитными консервами. Еда утратила для нее привлекательность, и она сама не заметила, как отвыкла наедаться на ночь. «Да и стоит ли попусту тратить время на обжорство, — рассуждала Диди, — когда можно заняться куда более интересными вещами». Она выбросила холодильник из головы и думала теперь главным образом о Тони, благодаря чему ей удалось стабилизировать вес на ста восемнадцати фунтах и даже похудеть до восьмого размера, которого она не носила с семнадцати лет.
— Чудный сегодня денек, в самый раз для парусной прогулки, — сказала Диди Сьюзен в субботу, ближе к концу июля.
К вечеру духота в Гарвард Ярд стала нестерпимой: по радио без конца повторяли, что влажность достигла рекордной отметки. Плотный, тяжелый воздух затруднял дыхание. Кожа покрывалась потом, и вытирать его было совершенно бесполезным занятием.
Диди надеялась, что в заливе, где всегда дул ветерок, будет посвежее. Сегодня она надела футболку и шорты цвета хаки.
Тони завел мотор, чтобы вывести «Русалку» в залив. Воздух в гавани казался почти неподвижным: ветерок, правда, имелся, но слишком слабый, чтобы принести с собой прохладу. Когда они добрались до горловины, представлявшей собой выход из залива в открытое море, Диди сказала:
