— Этот нахал мне совсем не нравится. Он все уговаривал меня выпить, а я ему говорю: да не пью я, а он: слушай, мне смерть хочется выпить, а ты отказываешься, это нечестно с твоей стороны. Не могу же я сидеть тут и пить один. А я ему: хорошенькое дело! Во-первых, ты тут не один сидишь, а хочешь выпить, так пей, говорю, я-то тут при чем? Тогда он подозвал официанта и заказал бутылку имбирного пива и чтобы два стакана, и я выпила чистого пива, как всегда пью, а он подбавил себе в стакан самогона. Уж так хвалился своим самогоном! Говорит, сам его гнал из картошки. Отличный, говорит, самогон, свеженький, только что из аппарата. Добавишь три капли в имбирное, и вот тебе шампанское «Мумм»-экстра. Да не хочу я его! Поймешь ты наконец, глупая твоя башка, нет и нет! Он еще отхлебнул и говорит: слушай, милочка, не упрямься, выпей, вот и запляшешь. Мне надоело с ним препираться, и я ему говорю: я и без спиртного могу взыграть и от чая могу пойти в пляс. Почему же ты, говорит, не пляшешь? А я ему…
Она знала, что спала очень долго, когда неожиданно, даже без предупреждающего звука шагов, без скрипа дверных петель, Адам оказался в комнате, включил электричество, и она поняла, что это он, хотя сначала яркий свет ослепил ее и она отвернулась к стене. Он сразу же подошел к ней, сел на край кровати и принялся говорить, точно продолжая разговор, начатый ими раньше. Потом скомкал четвертушку листа и бросил ее в камин.
— Вы не прочли мою записку? — сказал он. — Я оставил ее под дверью. Меня срочно вызвали в лагерь, сделали массу всяких прививок. Продержали там дольше, чем я рассчитывал. Вот я и опоздал. Позвонил в редакцию, а мне говорят, что вы сегодня не будете. Потом позвонил сюда, мисс Хобб, а она сказала, что вы лежите и к телефону не подходите. Она вам ничего не передавала?
— Нет, — вяло проговорила Миранда. — По-моему, я весь день спала. Нет, помню, приходил врач. Его прислал Билл. К телефону я раз подошла, Билл тогда сказал, что пришлет за мной санитарную машину и меня отвезут в больницу. Врач меня выслушал, оставил рецепт и сказал, что заедет еще, но так и не появился.
— Где он — рецепт? — спросил Адам.
— Я не знаю. Но он его выписывал. Я видела.
Адам заходил по комнате, отыскивая рецепт на столе, на каминной доске.
— Вот, нашел, — сказал он, — Через несколько минут я вернусь. Пойду поищу дежурную аптеку. Сейчас уже второй час ночи. Ну пока.
Пока, пока, пока. Миранда долго смотрела на дверь, за которой он исчез, потом закрыла глаза и стала думать: «Когда я не дома, то никак не могу представить себе, какая она, эта комната, в которой я живу вот уже около года, помню только, что занавески тут слишком прозрачные, не спасают утром от яркого света. Мисс Хобб давно обещала повесить более плотные, но что-то их не видать». Когда Миранда вышла утром к телефону, мисс Хобб как раз проходила мимо с подносом. Эта маленькая рыжеволосая добродушная женщина всем своим озабоченным видом показывала, что ее заведение не оправдывает себя и что она просто на краю гибели.
— Милая моя, — резко проговорила она, взглянув на халат Миранды. — Что с вами такое?
Не отнимая телефонной трубки от уха, Миранда сказала:
— Инфлюэнца, наверно.
— Кошмар! — прошептала мисс Хобб, и поднос дрогнул у нее в руках. — Ложитесь в постель немедленно!.. Немедленно ложитесь!
— Сначала нужно с Биллом поговорить, — сказала ей Миранда. И мисс Хобб поспешила уйти и больше не возвращалась. Билл кричал по телефону, отдавая распоряжения, обещая ей врача, сиделку, санитарную машину, больницу, ее еженедельный чек — как всегда, обещая все на свете, только чтобы она легла в постель и не вставала. Она повалилась на кровать, подумав, что Билл единственный из всех, кого она знает, кто буквально рвет на себе волосы, придя в волнение… «Наверно, надо попросить, чтобы меня отправили домой, — подумала она. — Таков почтенный старый обычай — навязывать свою смерть родственникам, если удастся, конечно. Нет, дело касается меня одной, и я останусь здесь, только, надеюсь, не в этой комнате… Хорошо бы очутиться сейчас в холодных горах, среди снегов, вот чего мне больше всего хочется», — и вокруг нее поднялась размеренная цепь Скалистых гор, покрытых вечными снегами, до мозга костей пронизывающих своим колючим дыханием, увенчанных величественными голубыми лаврами облаков. «Нет, нет! Мне нужно тепло», — и память ее обратилась вспять и ушла в другой край, первый, который она узнала в жизни и больше всего любила, а теперь видела только в проплывающих мимо обрывках: пальмы и кедры, темные тени и небо… Оно грело, не ослепляя, тогда как здешнее, чужое небо ослепляло, но не грело ее. Долгое, медленное колыхание серого мха в дремотной тени дуба, парящий полет стервятников над головой, запах помятых водорослей вдоль берега — и вдруг широкий разлив спокойной реки, куда стекаются все известные ей доселе реки. Стены комнаты с двух сторон бесшумным, неспешным движением сошли на нет, рядом пришвартовался высокий парусник, и выветрившиеся до черноты сходни коснулись изножья ее кровати. Позади парусника начинались джунгли, и, как только они возникли там, ей стало ясно: вот оно, все то, что она читала или слышала о джунглях или чувствовала, думая о них. Перекрученное узлами и грозно кипящее потаенное обиталище смерти. Оно кишит путаницей пятнистых змей, радужно оперенных птиц с пронзительно-злобными глазами… леопарды с лицами по-человечьи мудрыми, львы с причудливым хохолком на шлеме, визжащие длиннорукие обезьяны, кувыркание их среди разлапистых, мясистых листьев, горящих сернистым огнем и выделяющих сукровицу смерти, и трухлявые стволы неведомых деревьев, полегшие в тину, где копошатся гады. Нимало не удивившись, она увидела с подушки, как сама быстро сбежала вниз по этим сходням к наклонной палубе и, став там, облокотилась о поручни и весело помахала самой себе в постели, а стройный парусник расправил свои крылья и ушел в джунгли. Воздух дрожал от оглушительного визга и хриплого рева голосов, звучащих одновременно, взрывающихся и, как рваные тучи, сталкивающихся над ней, а все слова сливались только в два слова, которые взлетали, и падали, и гремели у нее над головой. Опасно, опасно, опасно, кричали голоса, и война, война, война. Дверь к ней в комнату была приоткрыта. Адам стоял на пороге, держась за дверную ручку, а мисс Хобб с искаженным от ужаса лицом кричала пронзительно:
— Слышите? Пусть сейчас же увозят, или я выброшу ее на улицу!.. Слышите? Господи! Это же как чума, чума! А у меня полон дом народу, о них тоже надо подумать!
Адам сказал:
— Да, знаю. За ней приедут завтра утром.
— Завтра утром? Господи! Сейчас нужно, немедленно!
— Санитарных машин не хватает, — сказал Адам. — Свободных коек тоже нет. И ни врача, ни сестры мы тоже не нашли. Все заняты. Вот так обстоят дела. В комнату вы не заходите, ухаживать за ней буду я.
— Да оно и видно, кто за ней будет ухаживать, — сказала мисс Хобб каким-то особо неприятным тоном.
— Вот именно, — сухо ответил Адам. — И попрошу вас не входить сюда.
Он осторожно прикрыл за собой дверь. В руках у него была целая охапка растрепанных свертков, лицо выглядело на редкость бесстрастно.
— Слышали? — спокойно спросил он, наклонясь к ней.
— Почти все слышала, — сказала Миранда. — Ничего себе перспектива.
— Вот лекарство, — сказал Адам, — примите сейчас же. Она не посмеет вас выбросить.
— Значит, плохи наши дела, — сказала Миранда.
— Хуже некуда, — сказал Адам. — Все театры, почти все магазины и рестораны закрыты, днем на улицах похороны за похоронами, ночью санитарные машины…
— Только не за мной, — сказала Миранда, чувствуя душевный подъем и легкость в голове. Она села в постели, взбила подушку и потянулась за халатом. — Как я рада, что вы здесь. Меня измучил кошмар. Дайте сигарету, закуривайте сами, откройте все окна и садитесь ближе к ним. Вы ведь рискуете, — сказала она. Вам это, должно быть, известно? А чего ради?
— Ладно, — сказал Адам. — Примите лекарство. — И дал ей две большие таблетки вишневого цвета. Она сразу же проглотила их и тут же отдала обратно.
— Извините, — сказала она и засмеялась. — Простите, ради Бога.
Не говоря ни слова, сосредоточенно Адам протер ей лицо мокрым полотенцем, дал колотого льда из одного пакета и решительно протянул еще две таблетки.
— Так у нас всегда дома делали, — пояснила ему Миранда. — И ничего, получалось. — Страдая от унижения, она закрыла лицо руками и через силу снова засмеялась.
— Еще два лекарства надо принять, — сказал он, отводя ей руки от лица и поднимая подбородок. — А вы ведь только начали. У меня тут есть еще кое-что — апельсиновый сок и мороженое. Мне велели давать вам мороженое. Кофе в термосе и градусник. Придется все это осилить, так что крепитесь.
