Разговор зашел о всяких приятных воспоминаниях — о прошлом лете, о каких-то незначительных счастливых событиях. Как бы нехотя мы возвращались к созданному миру, но сразу перескакивали на другую тему. Жена кормила меня вкуснейшим супом, мягкими булочками и улыбалась. Я бы просидел все оставшееся Время на крыльце дома, на небольшом диванчике, с ней, обнимая и поглаживая ее волнистые волосы, погрузившись в блаженную дремоту этого летнего дня, и ни о чем не думал. Счастье нужно вдыхать, впитывать, словно солнечный свет, словно влагу. Наслаждаться каждым его моментом, каждым бликом. И я решил сделать новый мир счастливым. Пусть он не знает ни голода, ни болезней, ни нищеты.
Однако увиденное по возвращении повергло нас в ужас. На столе царили ужасный бардак, гвалт, склоки и драки. Люди дрались, пьянствовали и предавались разврату прямо на улицах своих городишек. Глядя, как я переменился в лице, жена сочувственно положила руку мне на плечо.
— Ну, может, есть хоть кто-то приличный?
И мы, превозмогая отвращение, уничтожая наиболее противных субъектов каждую секунду, принялись внимательно оглядывать стол. В самом дальнем уголке жена заметила странное сооружение, тщательно замаскированное, — я бы сам не заметил. Мы заглянули внутрь. Там, тесно прижавшись друг к другу, сидели двое — юноша и девушка.
— Почему они спрятались?
— Не знаю, наверное, не хотят всего этого видеть.
Мы аккуратно вынули их маленький домик, а стол очистили, полив из шланга сильной струей воды.
Затем поставили спасенный ковчег на место и принялись тихонечко за ним наблюдать. Двое вылезли изнутри, тревожно озираясь вокруг. Потом забрались обратно и больше не выходили. Нам надоело пялиться на пустой стол.
— Может, украсить его чем-то? — предложила жена.
И мы занялись сбором камней, цветов, веток, собрали разлетевшиеся стеклянные чашки и наполнили их голубоватой водой. Когда мы вернулись, на столе было то же самое, что и после обеда, только в два раза хуже. Тут я и впрямь расстроился. Мне так хотелось порадовать жену хорошим красивым миром.
— Нужно все время следить, чтобы мир получился хорошим, — сказала она мне без упрека, скорее, стараясь утешить.
Она меня очень любит и потому всегда думает о том, чтобы нам было хорошо, приятно и весело. Я купаюсь в лучах ее любви, греюсь в них, живу ими. Потому и чувствую себя немного виноватым, что не смог сегодня ее порадовать.
— Ты меня сегодня уже порадовал, — читает она мысль, обнимает, прижимается ко мне всем телом. И я перестаю думать о неудаче, целую ее в щеку, в шею. Она отвечает мне маленькими мягкими поцелуями, которые я чувствую не кожей, а душой. Порывисто сжимаю ее в объятиях и вдыхаю аромат ее тела, впитавшего в себя это солнце, это лето, мою любовь, заботу и нежность.
Близится вечер. Мы кидаем последний взгляд на неудавшийся мир.
— Оставим его здесь до утра, — говорит жена и тянет меня за локоть к дому.
В свете лампы, устроившись на софе, мы читаем одну книгу. Я читаю у нее через плечо. Иногда мы останавливаемся, чтобы что-то обсудить или просто поцеловаться. Незаметно сгустившаяся темнота черным бархатом окутывает наш дом, потерянный где-то во времени и пространстве, как что-то невозможное, нереальное, не существующее во Вселенной. Нас отвлекает резкий хлопок и взметнувшийся во дворе столб пламени. Мы выбегаем наружу. Во дворе удушливый дым. Я зажимаю нос и кричу жене, чтобы она не выходила, но это бесполезно. Через несколько секунд она выбегает во двор и выносит мне смоченную тряпку. Горит, конечно же, на столе. Все разворочено, собранные нами камни и растения раскиданы на несколько метров вокруг. Люди, населявшие новый мир, мертвы. Их обугленными фигурками завален весь стол.
— Как их много! — восклицает жена, увидев эту чадящую кучу.
— Много, а толку-то! — отвечаю я сердито, смывая шлангом мусор. — Испортили стол.
— Извини…
Я бросаю шланг и обнимаю ее за плечи.
— Что ты! За что извинить?
Она всхлипывает.
— Нужно было сразу все убрать, это же я предложила оставить их на ночь…
Я обнял ее и улыбнулся.
— Ничего… ты же не виновата, что я создал такой ужасный мир.
— Но у тебя теперь не будет стола.
— Так это даже хорошо! Мы отдохнем от этих дурацких забот. Посмотрим на мои удавшиеся миры. А?
Я приподнимаю ее подбородок и целую эти восхитительные, пахнущие зеленым яблоком губы, мягкие, нежные, манящие. Она улыбается и больше не плачет, а я уже ненавижу этот погибший мирок только за то, что она заплакала. Слава мне, что он погиб.
Мы идем в оранжерею, где среди диковинных растений под большими стеклянными колпаками стоят мои лучшие миры. Все разные, прекрасно организованные, с монументальными строениями в мою или ее честь. В некоторых мирах мой культ, а в некоторых жены. Она сама смотрит за своими мирами, подкармливает их чем-то, развивает. Главное — радуется.
Насмотревшись на мои удавшиеся творения, мы идем спать. И плоть моя томится от сладостного предвкушения блаженства. От предвкушения мягкости ее тела, округлости его контуров, жаркого дыхания, любви. Ее любви, что сводит меня с ума, пьянит, делает самым счастливым Богом во Вселенной. Я люблю все больше и больше, жажду прикосновений, хочу быть с ней, видеть, касаться, вдыхать ее запах! Хочу всего этого еще более нежно и страстно, чем в день нашей свадьбы, хотя женат я уже миллионы лет.
ОНА писала эту книгу, глядя в человека. ОНА писала эту книгу, глядя в каждого из нас. ОНА написала про НАС. Какая разница, что мы делаем, чем заполняем свою опустошенную жизнь? ЕЙ безразлично, ЕЕ беспристрастный взгляд чувственен, ОНА наслаждается естеством. Притворство разоблачено, маски сброшены, голый король назван голым, жизнь пробивается сквозь боль и страдание.
ОНА пишет так, словно бы время остановилось, сосредоточилось в одном мгновении «сейчас», в одной точке пространства — в самом потаенном уголке души ЕЕ ЧИТАТЕЛЯ. Наваждение жизни, наваждение страсти, наваждение счастья — таков ЕЕ текст, потому что ОНА пишет его для НАС.
ОНА рисует картину подлинной реальности люминесцентными красками. ОНА играет нашими чувствами, ОНА забавляется, завораживает, наслаждается, удивляет. Как на ладони ОНА видит то, что каждый из нас считает глубоко потаенным. ОНА бескомпромиссна и одновременно щедра. ОНА разрушает и воссоздает по крупицам. ОНА насыщает и очищает одновременно. ОНА любит и порождает любовь.
Мы узнаем себя в ЕЕ героях, их необычные имена — названия наших судеб.
«На всей земле был один язык и одно наречие», — гласит Ветхий Завет. Это объяснимо, поскольку речь в сказании о Вавилоне идет о «сынах Ноевых», а кроме них не было никого на земле, после известных бесчинств Всемирного Потопа. С какой целью «сыны Ноевы» стали воздвигать знаменитую Вавилонскую башню из Библии — понять трудно. Одни говорят, что планировалась своего рода «дамба» на случай нового потопа, другие полагают, что «сыны Ноевы» просто обнаглели.
Так или иначе, но Господь этой затее рад не был, порешил, что все беды от единства языка у «сынов Ноевых» и что от цели своей они не отступят, а потому «смешать» надо «язык их, чтобы один не понимал речи другого». В сущности, таким образом Господь Бог сделал то, что, по мнению нобелевского лауреата Конрада Лоренца, обеспечивает «внутривидовая агрессия» — расселение живых существ по земле-матушке. «Посему дано ему имя: Вавилон; ибо там смешал Господь язык всей земли, и оттуда рассеял их Господь по всей земле».
«Внутривидовая агрессия» рассматривается достопочтенным Конрадом Лоренцом как высшее благо, как удивительное изобретение эволюции и действующего лица его — естественного отбора. ОНА пишет о людях, для которых «внутривидовая агрессия» стала не спасением, а приговором. ОНА рассказывает о нас, говорящих на одном языке и не понимающих друг друга. ОНА свидетельствует Новый Вавилон: «То, что они говорят друг с другом на одном языке, в сущности, ничего не меняет».
В течение двадцати лет на израильскую землю совершали частые набеги воинственные филистимляне. По сути, наступила пора рабства, а потому возникла необходимость в авторитарном предводителе. Это стало совсем очевидно, когда правящий царь Саул фактически отрешился от дел, занявшись так некстати огородничеством. Однако лишить его царского сана было делом и опасным, и весьма затруднительным.
Слава же о Самуиле, который был одним из первых пророков Израиля и последним из его судий, по стране множилась. Понимая всю трагичность сложившегося положения, Самуил стал подыскивать кандидатуру нового царя. По внушению свыше Самуил отправился в Вифлеем к некому Иессею, внуку Вооза и Руфи, у которого было к тому времени восемь сыновей. Среди них-то и следовало Самуилу отыскать потенциального царя.
