Скоро не стало ни домов, ни кораблей, ничего, один лишь просторный пустырь, переполненный ржавыми сетками, битыми ящиками, кривыми листами железа, щитами алюминия, сваленными в кучу на зеленую траву, и сиреневый кипрей, мешанина разорванных и покрытых плесенью тройных рыболовных сетей.
Он остановился. Он высморкался и сплюнул далеко. Провел вялой рукой, очень неспешно, по влажному лбу, вытер пот. Он робко улыбнулся:
— Мы могли бы сесть там… У воды — это вполне удобно.
— Да, — сказала я.
Мы сели на ящики напротив друг друга. Перед нами был фарватер, по которому проходил корабль, уходя все дальше и дальше. Я подумала, что они могли нас увидеть, наши два темно-пунцовых лица, которые торчат из травы, и, возможно, могли удивиться этим двум маякам, затерявшимся в груде металлолома, в двух шагах от каркаса большого моста, который соединяет дорогу с бухтой Собак.
Почти под самым мостом я заговорила подавленным голосом. Он не ответил. Не было такого, на что надо было ему отвечать. Он открыл пиво, протянул мне одну банку. Он зажег сигарету, его сотряс приступ кашля, затем он сплюнул далеко, очень мощным выдохом мужчины, которого я хорошо знала, мужчины, который выкрикивал, стоя на палубе в море.
Нами было выпито все пиво. Мы выпили его быстро, потому что не знали, о чем говорить. Мы очень страдали от жары. Пиво закончилось, и нечем было занять наши руки, наши рты. Он неловко подвинул ко мне свою руку. Он обнял мои плечи, заставив меня упасть в его объятия.
Солнце светило ему прямо в лицо. Он растянулся на траве. Я разглядела все: блеск его желтых глаз, красные сосуды на радужной оболочке, тяжелые веки, очень тонкие сосуды под его сожженной кожей. Я закрыла глаза. Я очень крепко поцеловала его в рот, такой теплый и живой. Он был таким горячим. Я была маленькой и мягкой, и я шевелилась на нем. Он вскочил, потом придвинулся ко мне. Он раздавил меня всем своим весом и вздыхал. Он улыбался.
— Мой Бог… Мой Бог, — повторял он.
Мы идем по белой дороге, щеки полыхают под лазурным небом. Он выпрямился, после повернулся в мою сторону и сказал:
— Мы не можем оставаться здесь. Если кто-то нас увидел. Давай пойдем в мотель, ты хочешь?
Вновь сели. Я вытерла слюну со своих губ. Он посчитал деньги, обнаруженные им в карманах.
— У меня недостаточно денег.
Он обернулся ко мне и сказал, было видно, что ему стыдно:
— Если бы ты могла мне одолжить деньги, то я тебе вернул бы их этим вечером.
Я порылась в своих карманах. У меня был тридцать один доллар.
— Отель стоит больше, чем есть у меня в наличии?
Он мило посмотрел на меня, тихо улыбнулся.
— Следовательно, ты ходишь туда не так часто, в мотель я имею в виду. Я тебя уверяю, что этого будет недостаточно. Но я знаю кое-кого в маленьком порту. Еще недавно корабль был там, давай поглядим.
На палубе маленького сейнера, оборудованного для ловли на буксире, стоял очень высокий и стройный мужчина сурового вида. Его седые волосы спадали ниже плеч и были завязаны выгоревшей голубой косынкой. Дуновение ветра спутывало их с длиннющей бородой. Он смотрел на нас, не улыбаясь, пока мы приближались. У него был жесткий, стальной, немигающий взгляд. Джуд говорил с ним низким голосом. Я удалилась, мои щеки становились все более и более пунцовыми. То ли пиво, то ли стыдливость. Мужчина вытащил из кармана кошелек и протянул Джуду одну купюру:
— Пойдет?
Надо было видеть, как этот мужчина с бронзовой кожей смотрел на нас. Мы удалялись, а он оставался — неподвижный под солнцем, узловатые руки скрещены на худой костлявой груди, седые волосы сливаются с летящими птицами. Мы шли, не говоря ни слова, пока не вышли на улицу около порта.
— Я хотела бы купить попкорна… Я так хочу есть, — прошептала я, когда мы поравнялись с кинотеатром.
Он вошел в фойе и попросил самый большой рожок. Я вспомнила о виски в его сумке. Он его вытащил.
— У виски, должно быть, хороший вкус — вкус пластмассы?
— Этот виски был сделан не для того, чтобы долго храниться, он не успеет набрать вкус пластмассы.
Он улыбнулся.
— А затем мы пойдем в мотель. Их всего два в городе.
— Почему не в другой? Я спрашиваю, почему мы не пойдем в мотель «Звезда»?
— В «Звезду» я хожу с приятелями. Десятеро в одной комнате, возможно, что там сейчас большой праздник. С мотелем «Шелихов» нет ничего общего.
Женщины на ресепшене меня немного испугали. Мне не терпелось пройти в комнату, быстрее, подальше от глаз этих людей. В комнате мне вдруг стало холодно. Его большие руки вновь накрыли меня. Шероховатые ладони обхватили мое лицо. Мои ягодицы соприкасались с довольно холодной стеной. Беглянка была взята в плен. По этой причине я даже заплакала. Он снял мой пуловер, поднял мою футболку. Я схватила его голову, его мохнатую гриву, его мощный затылок. Я смотрю на него. Я сдерживаю рыдание. Он меня молча толкает к постели. Там было очень тепло и хорошо.
— Расскажи мне историю, — мурлычет он. У него низкий, медленный, бархатный и хриплый голос. Он повторяет: — Расскажи мне историю.
Позже он открывает бутылку зубами, он по-прежнему лежит на мне, он выпивает полный стакан.
— Ты хочешь? — говорит он вполголоса.
— Да, — отвечаю я еще более низким и хриплым голосом.
Тогда он пьет еще. Затем он принимается за меня. В его поцелуе немного чувствуется запах спирта, похожий на жгучий янтарь, который душит меня. И он возвращается ко мне, его глаза чайного цвета больше не выпускают меня из зоны своего внимания, они смотрят на меня внимательно, пронизывая меня насквозь, сжигая мою душу.
А потом он засыпает. Теперь мой черед разглядывать его.
Смотрю удивленно и смущенно. Тяжелая, очень белая грудь медленно поднимается и опускается. Курчавая шерсть на его широком торсе почти рыжего цвета. Неожиданно его сотрясает кашель, нарушая тишину в комнате. Даже это ужасное рычание не может его разбудить. Я вытягиваюсь на покрывале постели, потом ухожу как бы в свою норку. Настоящий лев спит рядом со мной. Чувствую его дыхание, сквозь полуприкрытые веки я наблюдаю за ним.
В этот час порт полностью меняется, появляется неповторимый запах, близится прилив. Вечерний ветер. Чайки. Все это известные факты. Я хочу есть. Я опускаю руку на свой совершенно пустой живот, чувствую острый изгиб бедер. На ночном столике лежит только попкорн. Осторожно двигаю рукой, нащупываю только пять белых зернышек, которые тут же засовываю в рот. Они скрипят на зубах. Вкус масла и крупинки соли на моем языке. Желтые глаза неожиданно открываются. Я вздрагиваю. Я сразу глотаю попкорн и улыбаюсь от неожиданности. Тяжелая рука обвивается вокруг моих плеч. Он приходит в себя и возвращается ко мне. Его крупные пальцы скользят по моей щеке.
— Ты — самое лучшее, что могло произойти со мной за последнее время.
Я думаю о набережной и чайках. Побежать бы сейчас на улицу, вдохнуть вечерний воздух.
— Я так долго, так ужасно долго не был с женщиной…
Он берет свободной рукой бутылку на ночном столике. Он открывает ее и пьет длинным глотком. Он кашляет.
— Ты хочешь выпить?
— Да. Нет. Может, совсем немного.
Слишком крепкий спирт. Я не люблю виски.
— Мы увидимся снова? — спрашивает он.
Я по-прежнему думаю о чайках.
— Я не знаю. Ты скоро уйдешь, и я сяду на судно, чтобы уехать на рыбную ловлю. «Мятежный» уплывет, как только в море появится лосось.
— Мы все же можем снова увидеться. Ты можешь приехать ко мне сюда.
— На пароме? В Анкоридж?
— В Анкоридж и на Гавайские острова. Да где угодно можно увидеться.
Я смеюсь своим низким голосом:
— Не на мысе же Барроу встречаться?
— Нет, не на мысе Барроу.
Он берет сигареты, зажигает одну мне.
— Спасибо, — говорю я.
На порт опускается вечер. Уже небо, которое я наблюдаю за стеклом окна, стало темным. Возможно, Гордон уже ожидает меня на корабле. Возможно, он меня ожидал. Неожиданно я почувствовала сильную усталость. Я не хочу больше садиться на судно. Я утомлена, и я хотела бы принадлежать себе самой. Либо мыс Барроу, либо бежать по набережной.
— Ты мне позволишь снова сесть на судно? — прошептала я.
Он меня не слышит.
— Ты мне позволишь снова сесть на судно? Я люблю быть свободной в своем решении отправляться туда, куда я хочу. Я хочу такого человека, который бы меня отпускал всегда.
— Да, — говорит он, — да, конечно…
Я поднимаю глаза, которые я раньше опускала, говоря при этом очень-очень быстро. Я наконец перевела дыхание.
— Я — вовсе не та девушка, которая бежит следом за мужчиной, вот именно, я хочу тебе сказать, мне глубоко плевать на мужиков, нельзя лишать меня свободы, иначе я уйду. Так или иначе, но я всегда ухожу. Я не могу измениться. Я слетаю с катушек, когда меня обязывают остаться, в постели, в доме, я делаюсь от этого совсем плохой. Я нетерпелива. Быть маленькой самкой — это не для меня. Я хочу, чтобы меня отпустили.
