Вивиан захлопнула дверцу такси. Закурила две сигареты, одну протянула Норману.
— Как бы меня не стошнило, — сказал он.
Она расстегнула воротник его рубашки. Норман отворил окно со своей стороны. Открыл рот, сделал глубокий вдох.
— Вам лучше?
Норман откинулся назад, закрыл глаза.
— Почему вам так важен этот шарик?
Он ничего не ответил. Но спустя две минуты открыл глаза.
— Темза, — сказал он.
— Да. — Она посмотрела в окно. — Точно.
— Я здесь бывал.
Вивиан глядела на свинцово-серую реку так, словно видела ее впервые.
— Однажды она замерзла зимой, — сказала Вивиан. — В елизаветинские времена.
— Что?
— Темза. Она замерзла.
— Вот как, — сказал он. — И когда?
— В елизаветинские времена. Я прочла про это в одной книжке.
X
— Что нового?
Салли сняла пальто, тяжело опустилась на кровать.
— Ходить в школу сейчас мука мученическая, — сказала она. — Меня не оставляет страх: вдруг я вернусь, а тебя нет.
Эрнст сидел у окна, латал рабочие брюки.
— Может быть, нам все-таки следовало бы сообщить в полицию, — сказал он, не поднимая на нее глаз.
— Ни в коем случае.
— Салли, его нет уже три дня. Подумай, какой у нас шанс найти его?
— Он вернется. Ты за него не беспокойся.
— Может, все-таки лучше…
— Нет, — отрезала она. — О полиции не может быть и речи.
Эрнст задумчиво улыбнулся.
— После Zusammenbruch[137] — капитуляция, — сказал он. — Я торговал из-под полы в кафешках вокруг Байерише-плац, меня замели, и тогда английский чиновник по делам несовершеннолетних дал мне совет. Каждому, сказал он, следует завести какой-нибудь конек, иначе как пить дать попадешь в беду. Вот видишь, — он поднял повыше иголку с ниткой, — я последовал его совету. — Салли, похоже, его не слушала. — Ты этой ночью не спала.
— Как и ты.
— Я думал: по-видимому, было бы лучше, если бы я ушел в день нашего знакомства, когда ты хотела меня выгнать.
— Жалеешь, что не ушел?
— Если не из-за себя, — сказал он, — так из-за тебя и Нормана…
— А я так не думаю.
— Ты в этом уверена?
— Ну в чем можно быть вполне уверенным? Не исключено, что мы стали бы… впрочем, что толку говорить об этом. А ты не думаешь, что порой и я об этом жалею? Но послушай, Эрнст, мы встретились, мы… Словом, что есть, то есть.
— Норман — хороший человек.
— Жалеешь? Ты был счастлив со мной?
— Счастлив во второй раз в жизни, — сказал он.
— А в первый? — с опаской спросила Салли. Ни о какой другой девушке он никогда не упоминал.
— В Jungvolk, — сказал он.
— В гитлерюгенде?
— Каждую среду на вечерних сборах мы пели берущие за душу песни.
Вокруг ночных костров на берегу Нуте[138], рассказывал Эрнст, нас знакомили с легендами, нравами, обычаями древних германцев, объясняли, чем низшие расы отличаются от нас. Там же ему вручили кинжал с надписью «Кровь и честь».
— Какой ужас! — вырвалось у Салли.
— Прости.
— Если бы ты не познакомился со мной, — сказала она, — ты никогда не встретился бы с Норманом. И давно бы уже жил-поживал в Америке со своей богатой толстухой.
— Теперь это уже невозможно.
— Вот как, и почему? — Она с нетерпением ждала ответа.
— Да потому что ты вроде как меня… — Он отвернулся. — Никак не подберу слово.
— Ты хочешь сказать, что теперь ты не свободен.
— Нет, нет. Я свободен, свободен впервые в жизни. — Эрнст сел рядом с ней, погладил ее по голове. — Наверное, ты права. Наверное, нам надо бежать.
— Милый, давай убежим. Убежим, прошу тебя. Нас никогда не найдут.
— Что, по-твоему, предпримет Норман? — спросил он.
— Ты боишься?
Он промолчал.
— Норман не имеет права судить тебя. — Салли привлекла его к себе. — Эрнст, у тебя есть долг и передо мной. Прошу тебя, уедем.
— Хочешь сидеть между двух стульев — не получится.
Салли залилась сердитым румянцем.
— Ты изменился, — сказала она. — Говоришь ну прямо как священник.
Но огорчиться она не огорчилась. Салли не хотела, чтобы Эрнст убежал, не хотела, чтобы он доставил им такую радость. Норман, думала она, Норман, подсказывало ей сердце, понял бы, что это трагическая случайность. И все образовалось бы. Так уже бывало: ты думала, что никогда не научишься делить столбиком или ездить на велосипеде, не верила, что попадешь в Европу, но вот попала же, думала, что на этот раз уж точно забеременела, а оказывалось, это всего-навсего задержка. В конце концов, все образуется. И Норман, когда разберется, все поймет. Это будет непросто. Но когда Норман узнает, что Эрнст, хоть у него и была возможность, не удрал, он проникнется к нему уважением. Норман, он такой.
— Ты, ты тоже изменилась, — сказал Эрнст. — Когда-то тебя потрясло, что я убивал. А теперь ты упрашиваешь меня удрать, чтобы избежать кары.
— Заткнись. Пожалуйста, заткнись.
— То, что я убил Ники, тебя больше не… Теперь это просто помеха, не более того. Но я, — он повысил голос, — я — отребье из гитлерюгенда. Ах вы, прекрасные, высоконравственные люди. Неужели вот этого-то мне и недоставало?
XI
Едва они приехали к Вивиан, Нормана начала бить дрожь.
— Хочешь выпить? — спросила она.
— Я хотел бы лечь.
Она помогла ему раздеться.
— У меня начинается озноб, — сказал он.
Вивиан рывком скинула туфли, стянула через голову платье.
— Прошу вас, — голос у него сел, — помогите мне.
Она прыгнула в постель, притянула его к себе.
— Какой ужас, — сказал он. — Бог мой, какой ужас.
Его пальцы впились ей в спину. Она поморщилась от боли.
— Меня пробирает озноб.
— Ради бога, — сказала она. — Ради бога.
— Я сейчас заплачу.
— Плачьте, — крикнула она, — валяйте.
Его рука машинально потянулась к ее плосковатой груди, Вивиан окаменела. Пожалуйста, не будь грубым, подумала она, ну, пожалуйста.
— Ваше колено, — сказала она.
— Что?
— Колено. Мне больно.
Он отодвинул колено.
— Господи, — сказал он.
Тут его так затрясло, что она еще сильнее прижала его к себе.
— Плачьте, — сказала она. — Валяйте.
Он заплакал. Безудержные рыдания клокотали, раздирали его грудь, он задыхался, дергался, у него тряслись руки, но в конце концов он обмяк, его прошиб пот, голова тяжело придавила ей грудь. Она шептала какие-то утешительные слова, и вскоре он заснул. Во сне он что-то бормотал, но она не разбирала слов. Чуть спустя, бережно переложив голову Нормана на подушку, она выбралась из-под него. Комбинация на ней насквозь промокла, измялась. Можно подумать, мы дрались, подумала она.
Кейт ждала ее в гостиной.
— Отыскала его? — спросила она.
— Кейт. — Вивиан говорила с трудом. — Кейт.
Кейт ласково улыбнулась. Полгода назад, обнаружив, что ее родственница снимает комнату с кухонькой в Эрлз-Корте, в доме, где живет одно старичье, Кейт настояла, чтобы Вивиан переехала к ней. Вивиан тогда работала в историческом обществе. Все ее знакомые были из тех, что водят на променадные концерты, а если заболеть, дарят книги в бумажной обложке. Кейт с ходу взяла над Вивиан шефство. Пристроила на работу в журнал мод, помогла толково составить гардероб. Сперва они ладили как нельзя лучше. Но с течением времени — неизбежно — начали действовать друг другу на нервы. Мужчин, навещавших Кейт, стесняло присутствие явно лишней, к тому же неприветливой, острой на язык девицы. Вивиан, со своей стороны, зло насмехалась над приятелями Кейт, чей умственный багаж был весьма небогат. Кейт надеялась, что нынешняя оказия снова сблизит их. Она достала из шкафа одеяло, укрыла Вивиан.
— Сегодня я переночую у Нэнси, — сказала она. И записала телефон. — Лапочка, обещай только одно. Если я тебе понадоблюсь, тут же позвони. Можешь звонить в любое время. Обещаешь?
— Спасибо. — Вивиан была полна благодарности.
— А сейчас я поднимусь наверх и предупрежу Полли, чтобы она не ходила сюда, не любопытствовала. — Кейт остановилась посреди комнаты. И, как всегда, Вивиан залюбовалась сестрой. — Знаешь, а ведь он может быть женат.
— Знаю.
Уже на выходе Кейт снова остановилась.
— Если хочешь, возьми мою… Я что хочу сказать; глупо было бы залететь, разве нет?
Вивиан вспыхнула.
— Она в кухне, — сообщила Кейт, — во втором ящике, под…
— У меня есть своя.
— А ты знаешь, как с ней…
— Разумеется, — отрезала Вивиан.
Она выкурила еще одну сигарету, после чего, вся во власти сомнений, отправилась на кухню в надежде, что Кейт что-нибудь перепутала и во втором ящике ничего нет. Но нет, она была на месте — завернутая в полотенце, вкупе с тюбиком и шприцем. Вивиан унесла все в ванную, поместила у себя за спиной — вдруг она да и решится… Затем, прикидываясь, будто не знает, к чему бы это, — помыла подмышки, подушила за ушами, расчесала короткие черные волосы. Накрасила губы, как учила Кейт, так, чтобы увеличить рот. Снова причесалась. После чего, обнаружив, что есть еще чем себя занять, обрадовалась. Выдавила угорь на носу. Почистила зубы. Обернулась: диафрагма — куда ей деться — лежала все там же. Вивиан дважды прочла инструкцию и не поняла ни слова. Почему бы и нет, подумала она, сделала глубокий вдох — мало ли что.
