— Песец котенку, — удовлетворенно сказал командир, и, уже не оглядываясь, они пошли за ведущим.
— Да, — сказал командир. — Как дураков вокруг пальца обвели — этот наводчик-самоубийца заманил на край страны, чтобы тут нас грохнули. Я только не понял, почему они так и не попали? Ведь и сверху на пляж кидали, и в упор сейчас этот абрек саданул. Фрол, признавайся, у тебя машина заговоренная?
— Да нет, — сказал борттехник. — Это я… Перед армией мама заговор сделала от лихих людей. Я смеялся…
— Ну и дурак, что смеялся. В это я верю, — сказал командир. — Передай маме наше спасибо.
Второй, — сказал он, — вы там с этим наводчиком разберитесь. Он нас конкретно подставил. Сейчас опять на ножи заведет.
— Да мы уже поняли, 851-й. С ним где надо разберутся. А мы сейчас присядем в одном месте, оружие прихватим — надо же что-то домой привезти.
…Садились в какую-то огромную воронку, спиралью уходящую вглубь метров на тридцать. Это было похоже на кимберлитовую трубку — может, лазуритовая выработка, а может, вход в аид. На каждом этаже толпились люди, приветственно поднимая автоматы. На дне приняли на борт кучу старых стволов — английских, испанских, китайских и американских гангстерских автоматов времен сухого закона. Медленно, по очереди поднялись из воронки, выволокли за собой хвост пыли и ушли. Борттехник так и не понял, кто были эти подземные жители — скорее всего, одна из дружественных прикормленных банд.
…Мчались, уже не разбирая дороги. Топливо кончалось. С ходу перепрыгнули двухтысячник, заскользили вниз по склону, разгоняясь до 250, оставляя позади шум собственных двигателей — только посвист лопастей не отставал. Пересекли дорогу, уперлись в одинокий хребет. Огибать уже не было топлива, пошли в набор.
— Что-то я местность не узнаю, — вдруг сказал командир, озабоченно вглядываясь в пейзаж. — Мы, вообще, точно идем? Вот сейчас перепрыгнем, а там Герата и нет!
— Ну да! — сказал правак, пугаясь, и начал смотреть в карту.
Перепрыгнули, увидели дымный Герат. Влетели в гератские кишлаки. Прямо перед носом борттехника откуда-то вырулила красная «Тойота», в кузове — три духа с пулеметом на треноге, — завиляла от неожиданности, духи присели, закрыв головы руками, борттехник нажал на гашетку, стегнув очередью по кузову и кабине, — и дальше, не задерживаясь, напрямик, к аэродрому.
Стрелка топливомера показывала 50 литров — невырабатываемый остаток. Сердца трепыхались — если двигатели сейчас встанут, никакая авторотация на такой скорости и высоте не поможет — вертолет мгновенно врежется в землю. Правда, пока молчит РИТА — но если скажет, то суши весла.
Вертолет пронесся над КДП гератского аэродрома, снизился над полосой, по которой уже катил ведущий, коснулся колесами, порулил поперек полосы, въехал на грунт — и РИТА тут же злорадно сообщила, что топливо кончилось! Двигатели захлебнулись, переходя на затухающий пылесосный вой…
Поздно вечером в Шинданде, после восьми часов налета за день, борттехник долго плескался в бассейне.
Организм был перевозбужден и перегрет.
Он опускался на кафельное дно и лежал там. Всплывал, переворачивался на спину, смотрел через маскировочную сетку на яркие звезды. Снова нырял, выныривал, выбирался из воды и, лежа на мокрых досках, курил, слушая, как в будке возится посаженный на цепь варан…
ДРУГ
На следующее утро борттехник Ф. почувствовал себя плохо — болела голова, горло, слабость охватила тело. Или простыл вчера в бассейне, или тепловой удар схватил, перегрелся. Он лежал на кровати в полузабытьи, когда в комнату ворвался инженер эскадрильи:
— Давай быстро на стоянку, четырьмя бортами повезете генерала Варенникова на переговоры с полевыми командирами!
— Я не могу, товарищ майор, — простонал борттехник. — У меня после вчерашнего — тепловой удар. Сегодня плохо себя чувствую…
— А я всегда плохо себя чувствую! — заорал инженер. — Давай вставай, уже три борта запустились, тебя ждут — и кто ждет? Первый замначальника Генерального штаба! Слетаете, вас сразу к орденам представят, даже предыдущих представлений ждать не будете, генерал обещал.
Борттехник встал и, шатаясь, пошел на стоянку. Возле машины уже ждал экипаж. Больной тяжело поднялся по стремянке, вздыхая, протянул руку и нажал на кнопку запуска турбоагрегата, моля о чуде.
Аишка сказала «пу-у» и затихла.
— Все, — облегченно сказал борттехник. — Ищите другой борт. У меня аишка сгорела.
На этот раз действительно был прогар лопаток. Нашел инженера, доложил, вернулся в комнату, сказал лейтенанту М.:
— Феликс, будь другом, сними аишку, отнеси ее в ТЭЧ — я умираю.
И упал в кровать.
«Спасибо тебе, моя милосердная машина! — подумал он, засыпая. — Ты меня понимаешь!»
ЛИШНИЕ ЛЮДИ
После 250 часов налета полагалось две недели профилактория в Дурмени под Ташкентом.
Лейтенанты Ф. и М. выбрались в Союз в конце мая. Ночной Ташкент был прекрасен — веяло влажной зеленью, на темных дорогах стояли тихие машины с открытыми дверцами, в машинах сидели добрые заторможенные ребята и курили травку. Таксист долго искал названное место — наконец перед рассветом они уперлись в железные ворота с крашеными звездами и постучали.
Двухместные номера, тенистый парк, пруд, маленькая столовая с ресторанным ассортиментом… Несмотря на все эти прелести, никто в профилактории не засиживался. Отметив прибытие-убытие, летчики ехали в ташкентский аэропорт, совали в окошечко кассы свой служебный паспорт с пятьюдесятью чеками, получали билет и летели домой, чтобы вернуться через две недели. То же самое сделали и лейтенанты — они улетели в Уфу, откуда лейтенант М. убыл в родную деревню Норки но.
Прошла неделя. Лейтенант Ф. в красно-зеленой футболке «Монтана», в джинсах-«бананах» той же фирмы и в кроссовках «Пума» сидел со своим старым другом на скамейке в сквере Ленина. Отдыхая в тени высоких тополей, друзья беседовали о сверхчеловеке Ницше и «Единственном» Штирнера. Лейтенант Ф. с трудом возвращался от простых радостей войны к сложному философскому прошлому. Трудности действительно были немалые — временами лейтенант Ф. невпопад отвечал, а то вдруг и вовсе замолкал, глядя вдаль. Его друг заглядывал в пустые глаза лейтенанта и раздраженно говорил:
— Нет, ты все-таки отупел. И зачем ты в армию пошел?
Во время одной из таких посиделок лейтенант Ф. увидел, что в сквер с улицы заворачивает не по сезону загорелый молодой человек. Это был лейтенант М. Он подошел, поздоровался, улыбаясь.
— Иду, вижу, что это за красно-зеленый петух сидит? А это ты.
— А это я, — сказал уязвленный лейтенант Ф. — А ты что здесь делаешь?
— К сестре приехал.
— Знаешь, Феликс, — морщась, сказал лейтенант Ф. — Я только-только войну забывать начал, а тут ты как живое напоминание…
— Ладно, — пожал плечами лейтенант М. — Я пошел. Только поздороваться завернул.
— Встретимся через неделю, — сказал ему вслед лейтенант Ф. и, обращаясь к другу: — Ну, вот, напомнил мне, кто я на самом деле и откуда. Скорей бы этот дурацкий отпуск кончился!
ФИНАНСОВЫЙ КРАХ
Через неделю лейтенанты Ф. и М. вылетели с военного аэродрома Тузель в Кабул. Там, на пыльной аэродромной пересылке они провели десять дней в ожидании транспорта на Шинданд. Наконец на десятую ночь, одуревших от безделья, их вывели на аэродром и загрузили в старый дребезжащий «Ан-12», который и доставил лейтенантов в родную часть. Инженер эскадрильи майор Иванов встретил их словами:
— Вот они — десять дней, которые потрясли мир!
У обоих лейтенантов после прибытия были неприятности. Лейтенант М. забыл в Кабуле свой отпускной документ — печати ставили прямо возле самолета, и лейтенант М. вспомнил о своей бумажке, когда самолет уже выруливал на полосу. Финчасть долго не верила, что он прибыл на территорию войны вовремя.
Лейтенант Ф. тоже принял страдание по финансовой части. Он привез с собой из Союза сто пачек фотобумаги. Перед отпуском, будучи в Фарахе, он увидел уличного фотографа с деревянным ящиком на штативе. На вопрос, нужна ли ему фотобумага, фотограф энергично закивал. Теперь, раскладывая пачки на несколько стопок — для Фараха, Заранджа, Геришка, Чагчарана, Турагундей — лейтенант Ф., будучи монополистом, рассчитывал обеспечить себе необходимую сумму для дембеля, который намечался в начале июля (но запоздал на два с половиной месяца).
Смок и Малыш с их морожеными яйцами оказались более удачливы, чем предприниматель Ф. Когда он прилетел в Фарах и нашел фотографа, тот, увидев двадцать пачек фотобумаги, замахал руками:
— Нэт, стока нэ нада! Адын пачка на адын год хватит!
За три с половиной месяца до замены борттехник Ф. смог распространить на всей западной половине Афганистана всего тридцать пачек фотобумаги по символической цене. Правда, и этого количества хватило, чтобы окупить все сто пачек.
