— Ты кто такой, парень?
У Антонио застучало сердце. Невероятно, какой-то дурной сон! Такого просто быть не может!
— Это моя студия. — Он шагнул вперед, потом отступил. Руки дрожали, и он спрятал их за спину. — Что тут происходит? Чем вы занимаетесь?
— Спокойно, приятель, спокойно, — ответил Альфредо. — Я метелю свою бабу. А ты что подумал?
Чаро подалась назад, упершись плечами в стену. Глаза ее были закрыты, лицо горело от возбуждения.
Она раздвинула колени, обнажив плоть, похожую на кровоточащий кусок мяса, вцепилась обеими руками в пах и принялась мастурбировать.
Потом сжала ноги и затрясла головой.
— Ой! Ой-ей-ей! — протяжно завыла Чаро и ударилась о стену. — Ой-ей-ей!
Она никак не могла остановиться. Руки судорожно сжимали низ живота, открытый рот издавал хриплые стоны.
Антонио зашел в ванную, где Ванесса продолжала водить полотенцем по телу.
— Ванесса! — гаркнул на нее Антонио. — Собирайте свои манатки и вон отсюда! Сию минуту!
Ванесса что-то напевала и насмешливо смотрела на Антонио.
— Не будь какашкой, парень? Дай девушке насладиться мужем, а то вломился и, как всегда, испортил самый сладкий момент. — Она захихикала.
В ванную вошел Альфредо и, потрепав Антонио по плечу, заставил его повернуться:
— Эй, мудак! Сейчас я начищу тебе физиономию, чтобы впредь неповадно было трахать мою бабу. Я слышал, ты давно увиваешься вокруг нее.
— Я не обязан давать вам объяснения.
— Фу-ты, ну-ты! Я не обязан давать вам объяснения, — с издевкой повторил Альфредо. — Где вы отыскали это чучело, Ванесса?
Та пожала плечами.
— У нас нет горячей воды и мы иногда заходим к нему мыться. Он ничего собой не представляет, Альфредо. Так, кусок дерьма, недоразумение.
— Если я узнаю, что ты дотронулся до моей жены хоть одним пальцем, от тебя мокрое место останется. Ты меня понял, сеньор Недоразумение?
— Вы это говорите мне?! — возмутился Антонио. — Мне?
— Тебе, размазня. И башку откручу в придачу. Могу попробовать прямо сейчас, хочешь?
— Послушайте, я вас знать не знаю. Вы в моем доме… Попрошу вас немедленно его покинуть.
Альфредо помахал перед самым лицом Антонио рукой, делая вид, что отпугивает мух. Антонио попятился, закрываясь папкой.
— А потом надеру тебе задницу, козел. Хочешь порепетируем?
Ванесса захохотала.
— Всыпь этому придурку пару горячих, Альфредо. Он трус… надавай ему оплеух по роже для острастки.
Антонио закричал:
— Вон из моего дома, животные! Вон!
Альфредо наотмашь ударил его по щеке. Пощечина прозвучала, словно удар кнутом. Антонио уронил папку на мокрый пол и поднес руки к лицу.
Альфредо обернулся к Чаро, продолжавшей сидеть на полу с открытым ртом.
— Ты, оденься! Сейчас мне пора обратно в тюрягу, не то опоздаю к перекличке. А завтра опять приду. Поняла, сучка?
Антонио подошел к нему вплотную и замахнулся, пытаясь достать его кулаком. Альфредо окинул соперника насмешливым взглядом.
— Только дотронься, и ты труп. Прирежу. Ну, давай, или тебе яйца почесать для смелости?
Антонио отступил. Лицо невыносимо жгло; грудь сдавило и стало трудно дышать. Он никогда не думал, что пощечина может быть такой болезненной.
Слова застряли в горле.
— Слабак!
Ванесса продолжала напевать однообразный мотив, собирая разбросанную по полу одежду. В ванную на четвереньках вползла Чаро и припала к ногам Альфредо.
— Постой. Не уходи! Побудь со мной еще немного, Альфредо!
— Говорю же, я должен идти. Если опоздаю хоть на минуту, мне крышка.
Антонио подхватил свою папку и, перепрыгнув через Чаро, побежал в комнату. Ноги ослабли в коленях и подкашивались. Дрожа от гнева, он сел на кровать и почувствовал, как глаза застилает кровавая пелена.
Чаро сидела у его кровати, опершись о стену. Мокрые волосы прилипли к голове. Короткое голубое платьице делало ее похожей на переросшую школьницу.
Время тянулось, как в замедленной съемке. Антонио потерял счет минутам. Наконец Чаро проговорила:
— Антонио…
— Уходи, нам нечего сказать друг другу.
— Конечно, я уйду, но прежде…
— Я ничего не хочу слышать. Отправляйся к Ванессе и твоему мужу.
Чаро стала раскачиваться взад-вперед. Короткое голубое платье задралось почти до пупка, обнажив бедра.
— Альфредо обошелся с тобой по-хамски. Он не имел права тебя бить. Было очень больно?
— Уходи, сколько раз можно повторять? Я хочу, чтобы ты ушла. У меня нет желания разговаривать со всякой…
— Ты хотел сказать шлюхой? Ты это хотел сказать, Антонио?
— Да, шлюхой. Вы с Ванессой шлюхи. Знаешь, что сказал мне Рафа, когда я сидел у него в комиссариате? Так вот, он сказал буквально следующее: «Остерегайся этих девок».
— Я не сделала тебе ничего плохого, Антонио. — Чаро продолжала раскачиваться. Свет лампы отбрасывал сверкающие блики на ее чисто вымытые волосы.
— Ничего плохого? Ты не сделала мне ничего плохого? Почему я не послушал полицейского? Он же ясно сказал: вы охотитесь за простаками и вытягиваете из них деньги.
— Я не вытягивала из тебя денег. Ты просто нас фотографировал.
— Оставь меня в покое. На сегодня с меня хватит.
— Я не смогла сдержаться, вот в чем все дело. Он застал меня врасплох, голую и… он ведь мой муж, к тому же бывает немного груб. Ты сам видел. А когда я пришла в себя, было поздно…
— Ты не обязана давать мне объяснения.
— Я не сдержалась, — повторила она. — Я хочу сказать, что до сих пор не понимаю, как это вышло. Послушай, давай начнем все сначала, словно ничего не случилось. Ты пришел на полчаса позже и никого здесь не застал. Увидел только мокрый пол… Когда я была маленькой и отец принимался меня бить, я сильно страдала и не столько от сильной боли, сколько от унижения. И воображала, будто ничего не произошло, будто за секунду до первого удара меня унесло на волшебном ковре-самолете далеко-далеко, в другую страну. Тем и утешалась. Просто внушала себе: ничего не было. Почему ты не хочешь последовать моему примеру, Антонио?
Антонио перестал ее слушать. Закрытое окно без занавесок выходило на Пласу, и он попытался представить, что происходит на ней в данный момент.
Чаро продолжала говорить:
— …заниматься любовью — не значит любить, Антонио. Ты ведь старше меня, а до сих пор этого не понял. Любовь — совсем другое.
Он повернул к ней свое лицо.
— Ты уже кончила?
— Я тебя люблю, Антонио. Люблю по-настоящему. Альфредо мне безразличен. Любовь к нему ушла, вернее, ушли последние крохи чувства. Я его любила как сумасшедшая, не отрицаю, но теперь люблю тебя. Только сейчас я это поняла. Глупо, правда?
Антонио встал. Он медленно прошел к окну и открыл его. Стояла ночь. На террасе у Пако, наверное, полно народу. Фонарные столбы отбрасывали на Пласу зыбкий молочный свет, сгущая сумерки и бередя душу.
«Почему так скверно устроен мир?» — подумал он.
В маленькой каморке, служившей офисом, было тесно. Огромный негр курил сигарету и пересчитывал стопку конвертов, на руке у него висел мотоциклетный шлем. Угрюмый тип, одетый в лайкровую водолазку, записывал что-то на листе бумаги.
— Хайме пришел? — спросил его Угарте.
Служащий, недовольно скосив глаза в его сторону, передал негру отпечатанный на машинке список и пояснил:
— Не забудь собрать подписи. Клиентов нужно уведомить: за ночное обслуживание взимается отдельная плата. Понятно?
— Да, — ответил негр. — Все ясно.
— Куда запропастился Хайме? Я ему несколько раз звонил, и мы договорились встретиться здесь, в офисе. Так, где же он? — опять спросил Угарте.
— Откуда мне знать? Оставь меня в покое, Угарте! — ответил тип в лайкровой водолазке и снова обратился к негру: — Ты можешь идти.
Негр сгреб в охапку корреспонденцию, нацепил на голову шлем и удалился.
Служащий принялся просматривать бумаги. Угарте нервно забарабанил пальцами по столу.
— Со мной произошел несчастный случай, поэтому я не смог предупредить Хайме… Было так плохо, что пришлось лечь в больницу, и до сегодняшнего утра я не имел возможности позвонить, хотя много раз пытался, честное слово! На этаже, где находилась моя палата, установлен только один телефон-автомат, и я каждый день выходил в коридор, чтобы занять очередь. Если бы ты видел эту очередь — длиннющая, как змеиный хвост! А я не мог долго стоять на ногах — из-за потери крови все время кружилась голова. Ты меня слушаешь? Такое головокружение, такой упадок сил… один раз я даже хлопнулся в обморок, и медсестра запретила мне выходить. Так и сказала: «Не вздумай в другой раз вставать с постели!» А сегодня мне стало немного получше, и, как только меня выписали, я сразу же пошел в кафе. Там тоже есть телефон-автомат.
