— Джордж, — с грустью промолвил Дважды-Растворенный, — даже слепому видно, что у могилы тебя будут поджидать какие-нибудь бандиты, только и мечтающие подать своим нанимателям твою задницу на блюде и обеспечить твоему маленькому приключению ужасный конец. Продолжай в том же духе, и вскоре присоединишься к Бопперу, а на твоем могильном камне будет начертано: «Чувак сам напросился».
На меня снова нахлынуло раздражение.
— А сам-то ты чего ищешь в этой жизни? — ехидно поинтересовался я.
— Эй, мэн, нечего направлять свет софитов на меня, если я прячусь в тени. Ты сбиваешь меня с ритма! — возмутился Дважды-Растворенный.
— Даже слепому видно, что это ты путаешь человеческое общение и музыку, не я.
— Ты отлично понимаешь, о чем я, Джордж. Ты же вкапываешь, что я не хочу давить на тебя и не люблю поминать мертвых дурным словом (особенно если они пока чертовски живы!), но… не верю я, что Боппер — твой герой. Сейчас объясню почему. Во-первых, как я уже говорил: если они собираются чпокнуть тебя, то лучшего места, чем его могила, не придумаешь. Во-вторых, я вообще не уверен, что Боппер заслуживает такой жертвы. Знаю, звучит бессердечно, но сам посуди: ну да, была у него пара зажигательных и веселых песенок, но ведь никакой глубины! Вот, сейчас найду пластинку, и ты убедишься…
— Не надо, — прервал его я. — Я его уже сто раз слышал. И твои доводы выслушал. Только я перегоняю машину вовсе не в знак признания музыкальных талантов Боппера и не из любви к его хитам. Я должен доставить подарок, потому что он был ему предназначен, от Харриет Бопперу, от одной души — другой, как обычно и бывает с любовью.
— Пора бы уже понять, что это все враки, — не отступал Дважды-Растворенный. — Та старая дева его и в глаза не видела. Так и представляю: какой-нибудь тип подкрался к ней в темноте и оттрахал по-собачьи, на четвереньках, а она вообразила, что это Большой Болт Боппера.
— Ее тронула музыка! Для меня этого вполне достаточно.
— Аллилуйя, брат! Я услышал тебя. Но попробуй-ка спросить себя, откуда взялась эта музыка.
— На пластинке написано, что ее исполняет Боппер, и сочинил ее тоже он, так что, полагаю, это его музыка.
— Ты путаешь вершки и корешки, — мягко упрекнул меня Дважды-Растворенный. — А скажи тогда, откуда вообще взялся рок-н-ролл?
— Эй, я, кажется, никогда не утверждал, что здорово разбираюсь в музыке, — ответил я, сердясь все больше.
— Неужели? — подчеркнуто вежливо осведомился Дважды-Растворенный. — Помнишь, я ставил пластинку, где Элвис поет «Donʼt Be Cruel»?
— Ну, помню, — настороженно ответил я.
— А другую его песню, «All Shook Up»?
— Да.
— А Джерри Ли Льюиса, вопящего «Great Balls of Fire»?
— Ага.
— Знаешь, кто написал все эти песенки?
— Нет.
— Один черный кекс по имени Отис Блэквелл.
— Значит, этот Отис — молодчина, — кажется, я начинал понимать, к чему он клонит.
— А помнишь «Hound Dog», хит всех времен и народов в исполнении Элвиса? Его написала черная тетка Мама Торнтон, и было это задолго до того, как пухлые губки и вихляющаяся фигура Элвиса появились в телике, и по всей Америке разом взмокли тысячи девичьих трусиков — папаши даже забеспокоились, что их дочки от такой музыки совсем обезумеют и начнут выть на луну.
Я улыбнулся, представив себе картинку, но промолчал — сейчас явно настало время слушать, а не говорить.
— Слышал ли ты когда-нибудь про Ти-Боуна Уокера? — продолжал допытываться Дважды-Растворенный. — А про Джо Тернера? Сонни Боя Уильямсона? Большого Билла Брунзи? Миссисипи Джона Харта?
— Что-то не припоминаю.
Они играли блюз и рок и сотрясали наш мирок, когда Элвис еще пешком под стол ходил.
— Погоди, — вставил я, утомившись, — я же сказал тебе, что ни хрена не смыслю в музыке. Я провел всю юность, крутя баранку и охотясь за официантками из придорожных забегаловок. Ни в одной из моих колымаг даже долбанного радио не было!
— И зря не смыслишь! Это знание может в один прекрасный день тебе ох как пригодиться, — заявил Дважды-Растворенный с неожиданной горячностью. — Всего лишь одна крупица информации может заставить тебя взглянуть на вещи по-новому, увидеть выход из тупика и просто избавиться от тоски и согреть сердце. Вот почему я подвожу тебя к тому простому факту, что если проследить историю рок-музыки до самых корней, то, миновав ритм-н-блюз, простой старый добрый блюз, джаз, уличный джагбэнд,[24] придешь к самому сердцу, к музыке, рожденной из простых радостей и горестей жизни, — к музыке церковных гимнов. Ты вернешься назад к чистым и резким голосам, полным хвалы и боли, и увидишь триллион черных лиц, которых никогда не показывали по телику, на концертах которых никогда не собирались огромные толпы, которые отродясь не разъезжали на роскошных машинах, у которых не было ни гроша за душой, чтобы записать свои песни на студии, однако они не теряли веры, когда кто-нибудь крал их музыку.
— Дважды-Растворенный, — сказал я, — это была справедливая речь, произнесенная с подлинной страстью и потрясающим красноречием, но этот «кадиллак» ты не получишь, как ни намекай.
— Но чувак, — широченно улыбнулся он, — я бы та-а-ак круто смотрелся, рассекая по улицам в этой тачке! Только, конечно, для начала пришлось бы перекрасить ее, перебить номера и выправить новые документы.
— Ну уж нет! Ты сам виноват. Если б ты не довел меня до паранойи, расписывая, как за мной гоняются люди Мусорщика, я бы не чувствовал такой ответственности и, может, и решился бы расстаться с машиной. — Отчасти это была правда, но невысказанная причина была куда проще, и мы оба отлично это сознавали: доставить «кадиллак» по месту назначения должен был я, а не он.
Дважды-Растворенный был само сочувствие:
— Ответственность — это тяжкий груз, брат. Позволь мне снять ношу с твоих плеч.
— Не будет этого, — заявил я ему. — И ведь сам знаешь.
— Джордж, ты просто купился на мою шутку, что, мол, я сам бы не отказался от такой тачки. На самом деле все не так. Она слишком хороша для выскочки вроде меня. Я бы отдал ее Чаку Берри, или Отису Блэквеллу, или Маме Торнтон, или кому-то еще из несостоявшихся звезд, выплескивающих свою страсть в хоре или на подпевках.
— Ну уж нет. Это посмертный дар, таким он и останется. Меня воротит при мысли, что Чак Берри или еще кто из той же шайки протянет свои жадные ручонки к этому роскошному «Эльдорадо».
— Я ведь не пытаюсь тебя обдурить, Джордж. Я и правда уверен, что те два типа вовсю разыскивают тебя. Ты того и гляди по-крупному влипнешь.
— Ты и про музыку все верно говорил, — примирительно заметил я. — Она принадлежит тем, кто ее сочинил…
— Ага, просек! Но не такой уж я и озверелый расист: церковные гимны не то чтобы принадлежат черным, просто мы лучше их чувствуем. Гимны, рок, Бетховен, кантри — вся эта музыка если кому и принадлежит, то только Святому Духу. Эта твоя Харриет через музыку почувствовала, что такое любовь. Так уж получилось, что это были песни Боппера, да упокоится его душа в роке, но если копнуть поглубже — окажется, что за его музыкой стоит Святой Дух. Ты задумал принести огненную жертву, возжечь во имя любви свечу на каменном алтаре, и я не имею ничего против. Но если у могилы Боппера будет слишком многолюдно — слышишь меня? — ты можешь передать подношение прямо Святому Духу. Уж он-то позаботится, чтобы Боппер получил свое.
Я хотел было возразить, но Дважды-Растворенный вдруг вскинул руку, призывая к тишине. Его ладонь дрожала.
— Есть! — ликовал он. — Господь — да будет Он благословен! — только что говорил со мной. Я ясно слышал Его голос прямо у себя в голове. Ну-ка, покрепче держись за баранку, Джордж, и слушай: ПРЕСВЕТЛАЯ ТВЕРДОКАМЕННАЯ ЦЕРКОВЬ СВЯТОГО ОСВОБОЖДЕНИЯ!
— Мне нравится, — закивал я, разделяя его радость.
И стоило мне только произнести эти слова, как в моем одурманенном мозгу тоже прозвучал голос (сильно напоминающий мой собственный). Он сказал: «Если не к его могиле, то к месту гибели». И передо мной открылась новая невероятная возможность: сделать свой жест шире и масштабнее, посвятить его еще и Ричи Валенсу (в честь Донны) и Бадди Холли (в честь миллионов его поклонников), ну и Святому Духу тоже. Принимая во внимание предостережения Дважды-Растворенного — дескать, Мусорщик мог нанять кого-то из своих нечистоплотных дружков, чтобы они поджидали меня на могиле Боппера, — имеет смысл подкорректировать планы и доставить «кадди» не к могиле, а на место авиакатастрофы, преподнести тачку в дар им всем и заодно избежать риска.
Я поделился своей идеей с Дважды-Растворенным.
— Да! — воскликнул он. — Хитро придумано! Ну, а теперь скажи: не я ли твердил твоей неверующей заднице, что Господь хранит нас? Не для того ли я проповедовал тебе о Книге Иова, чтобы твои уши открылись Его буреподобному гласу? О, слава, слава и аллилуйя Святому Духу! Ты услышал Господне Слово твердо, без сомнений и ясно, как божий гребанный день! Точно так же Он вложил мне в уши и название моей церкви!
