— Завтрак, сэр?
— Нет. Пиво.
— Пиво, сэр?
— Да. Пиво.
— Безалкогольное?
— Алкогольное. Похолоднее. Три бутылки.
— Три, сэр?
— О Господи! Да! Три бутылки пива! Завтрак не нужен!
Стюардесса скривилась и поплыла дальше. У нее была круглая, затянутая в серое задница.
Я перегнулся через проход.
— Нас в этом Лумпуре кто-нибудь встретит?
— Без понятия.
— У меня с собой меньше двухсот долларов.
— Не парься. Если что, переночуем у друзей ламы. У него друзья по всему свету.
— Даже в Малайзии?
— Я с ним несколько раз уже бывал на таких тусовках. Куда ни приедет — везде друзья.
— Блядь! Это чучело когда-нибудь принесет мне пива?!
Пол под ногами слегка покачивался. Я доковылял до кухни и сказал, что устал ждать.
— Пожалуйста. Вот ваше пиво. Извините.
— Я просил ТРИ бутылки!
— Почему три?
— Потому что!
Я сгреб со стола бутылки и вернулся в кресло.
— Хочешь «Хайнеккена»?
— Нет.
— Смотри. Холодное.
— С самого утра?
Жаркий сосед справа дожевал завтрак и с умным видом листал газету на языке урду. Я надел наушники и поискал что-нибудь веселенькое. Папаускас сходил побриться. Вернувшись, сказал, что в туалете висит три сорта туалетной бумаги.
— У себя в газете ты пишешь о религии?
— Какое там!
— А почему на Конгресс послали именно тебя?
— Поездку оплачивает какой-то Фонд. Редактор хотел поехать сам, но не смог.
— Здорово, что они проводят Конгресс в таком месте. Позагораем. Покупаемся.
— Малайзия — это буддийская страна?
— Мусульманская.
— Значит, с алкоголем там проблемы...
— Это плохо?
— Да нет. Наоборот. Это хорошо. Здорово оказаться в стране, где достать алкоголь — проблема.
Я допил последнее пиво.
— А буддистам можно пить алкоголь?
— По-разному. Есть такие тантрические школы...
— Твой лама пьет?
— Мало. Три пива за вечер. И то — не каждую неделю. Понимаешь, у буддистов это личное дело каждого. Никакого насилия.
— Было бы еще пиво, выпил бы за буддизм.
Потом я все-таки взял себе еще бутылку «Хайнеккена». Потом мы начали снижаться. В Москве было два дня, а снаружи уже темнело. Стюардессы раздавали бланки таможенных деклараций. Жирными черными буквами там было написано, что за ввоз в республику наркосодержащих веществ полагается смертная казнь.
Самолет мелко вибрировал. Когда стали видны огни аэропорта, свет в салоне погасили. Пассажиры прилипли к иллюминаторам. После того как шасси коснулись земли, все долго хлопали в ладоши и улюлюкали.
— Дамен унд херрен! Наш самолет произвел посадку в международном аэропорту Субанг. Температура за бортом 105о по Фаренгейту. Компания «Люфтганза» благодарит вас за...
— Сто пять это много?
— Как сказать? Больше, чем сто четыре. Пошли?
— А лама?
— Сказал, чтобы мы ждали его за таможенным контролем.
К двери «Боинга» подогнали ребристую трубу, сквозь которую все прошагали прямо внутрь аэропорта. Третий международный аэропорт за сутки. В этом на стене напротив входа висел плакат «Ваша безопасность гарантирована правительством Малайской республики».
Вдоль стен мигали и позвякивали игровые автоматы. В пластиковых креслицах сидели женщины в желтых сари и с точками на лбу. За громадными окнами лежала взлетная полоса. В самолетных силуэтах было что-то фрейдистское. На фюзеляжах желтели эмблемы незнакомых авиакомпаний.
После двадцати часов лету меня слегка покачивало. Хотя, может быть, это было пиво. К мундиру офицера паспортного контроля были пришиты красивые серебряные пуговицы.
— Цель визита?
— Я аккредитован на Конгрессе... э-э... на религиозном Конгрессе.
— О! IYC! Welcome to Malaisia, sir!
Папаускас ждал меня за турникетом.
— Что такое Ай-Уай-Си?
— Так называется наш Конгресс. Ты не знал? Internationale Youth Congress.
У женщин-пограничниц были злые, как у французских бульдогов, лица. Я прошел сквозь арку-металлоискатель. В ней что-то зазвенело. Женщины бросились на меня, оттащили в сторону и принялись прощупывать швы на одежде. Одна треснула мне по ногам резиновой дубинкой. На таможенном контроле меня спросили, не ввожу ли я в страну мясо? Я удивился и сказал, что нет.
Мы спустились по коротенькому эскалатору.
— Вон они!
Перед эскалатором стояло человек двадцать малайцев в одинаковых белых рубашках навыпуск. Над ними торчал плакатик «IYC-Delegates». Мы подошли поближе. Папаускас сказал, что «делегейтс» это мы.
Малайцы были маленькие и серолицые. Я несколько раз пожал руки и ответил, что прилетел из России. Шире всех улыбалась девушка с мелкими черными зубами.
— Меня зовут Денти. А тебя? Ты делегат? Давай я подержу твою сумку.
Лама показался не скоро. Он лодочкой сложил руки перед грудью и поклонился. Среди малайцев он напоминал побрившегося Санта-Клауса.
— Пошли?
— Они говорят, что нужно подождать. Хотят посмотреть, не прилетел ли кто-нибудь еще.
— Я буду снаружи.
Протиснуться сквозь потную толпу было сложно. Двери аэропорта открывались автоматически. Черт бы побрал этого Фаренгейта. В здании работал кондиционер, а снаружи, разумеется, нет. Вы когда-нибудь, будучи одетым в кожаную куртку, ныряли в чашку свежезаваренного бульона?
В обе стороны от ярко освещенного здания уходила эстакада. На асфальте было что-то написано. Машины и велорикши подплывали к надписи как-то неправильно. Только через минуту я понял, что это левостороннее движение.
В автобусе я все-таки стянул куртку. Мою футболку только что выстирали, но забыли отжать. Помимо нас, встречающие выловили в аэропорту нескольких сумрачных латиноамериканских типов. Последними в салон вошли двое молоденьких солдат с винтовками. У них была форма салатного цвета и сапоги с галошами.
— Ты не спрашивал, куда нас везут?
— Какой-то Конгресс-Центр.
— Мы будем там жить?
— Да. Говорят, это самый комфортабельный отель во всем Лумпуре.
Снаружи было как-то слишком черно. Проплывали пыльные пальмы, подсвеченные гирляндами, как новогодние елки. Потом мы въехали в город. Небоскребы были желтыми, а минареты бесконечных мечетей — ядовито-зелеными. Когда автобус тормозил у светофоров, я разглядывал крошечных пешеходиков.
Водитель посигналил, и нам открыли металлические ворота. Автобус долго ехал по узким аллейкам. Невидимые деревья ветками цеплялись за стекла. Сквозь листву мелькали окна. Я вылез наружу. Воздух пах пряностями и бензином. Даже на улице он казался немного прокуренным. Хотя, может быть, так и пахнут тропики?
Перед входом в корпус стояло несколько девушек с бейджами «Staff».
— Сюда, пожалуйста. Пожалуйста, потише, сэр. Делегаты уже спят.
Мы все прошли в большой, освещенный зал. Вдоль стен полукругом стояли столы. За каждым улыбалось малайское лицо. Проходя от стола к столу, я заполнил множество анкет. Мне кивали головами и говорили: «Welcоme!»
За последним столиком сидела девушка с жирной родинкой возле носа. На взгляд ей было что-то между двенадцатью и сорока пятью. Не исключено, что она была сестрой-близнецом девушек из-за предыдущих столов.
— Пожалуйста, ознакомьтесь с Правилами внутреннего распорядка, сэр.
Лист закатанной в пластик бумаги на трех языках извещал, что поскольку Конгресс «Религиозная Молодежь На Пороге Третьего Тысячелетия» является общественно значимым мероприятием и патронируется правительством Малайской республики, то делегатов настоятельно просят соблюдать следующие правила. Не курить в номерах, соблюдать тишину после 22:30, не подниматься на этаж, где размещаются делегаты противоположного пола, и все в таком роде.
— Вы принимаете эти требования, сэр?
— Полностью.
— Распишитесь, пожалуйста, вот здесь, сэр. Спасибо. Это жесткие правила, но они необходимы.
— Я буду счастлив хоть две недели пожить такой замечательной жизнью.
— Вот ваш гигиенический набор. Have a good time, sir!
В пакете лежали зубная щетка, мыло, футболка с эмблемой Конгресса и несколько флаконов со средствами от насекомых. Малаец в белой рубашке и пляжных тапочках выдал мне ключ от номера и пошел проводить.
— Пожалуйста, потише, сэр. Все уже спят.
— У меня в стране сейчас еще даже не вечер.
— Все равно, пожалуйста, тише.
Лестница была широкая, с дубовыми перилами. Дизайн кемпуса напоминал поликлинику в новостройках. Звук шагов метался в пустых коридорах.
Я отпер тяжелую дверь и зажег свет. Крашеные стены, письменный стол, две кровати. На одной кто-то, с головой укрывшись, спал. Из-под простыни торчала мясистая, довольно грязная нога. Я сказал: «Искьюзми» — и выключил свет.
Ощупью добравшись до кровати, я бросил на нее свой рюкзак. В нем лежали тишотки, плавки, шорты и два «Левайса» с пуговицами на ширинке. Практически весь мой гардероб. Помимо того, что лежало в рюкзаке, к своим почти тридцати я успел обзавестись разве что разводом.
