Утром Ицуми устроилась в кресле. На щеках у нее появились странные красные пятна. Словно на переносице уселась бабочка с расправленными крыльями.
Каждый день, каждый час она отдалялась от меня. Дальше и дальше.
– Я – Иуда, который плюет в собственную тарелку. Вот почему ты попросил меня плюнуть тебе в лицо.
Я склонился перед ней:
– Прости, я не имел права так поступать.
Как всегда, мне помогла Джина. Она направила меня на верный путь. Я уже стоял в пальто, как вдруг развернулся и сел на диван. А потом рассказал ей про странную бабочку на лице Ицуми.
– Yes, like a butterfly…[28]
Джина поднялась и поправила поленья в камине, хотя мы никогда не разводили огня. Нелепый жест, который она повторяла раз за разом. Я смотрел, как она пытается оживить покрытые пылью поленья. Мы сидели молча, погрузившись в себя, в собственную душу и желания, покуривая сигарету счастья, а камин воплощал собой потухший и бренный мир.
Она рассказала мне о колледже, где провела детство и юность, о ледяных полах, о том, как они воровали на кухне кусковой сахар и спирт. Именно тогда она начала курить и впервые услышала о мастурбации.
– Ночью мы таскали свечи и засовывали под одеяла. Другого тогда не было.
Я вслушивался в звук ее глубокого голоса, в котором иногда проскальзывали высокие нотки.
– У нас в пансионе была одна симпатичная девочка с толстыми косами, она никогда не сидела без дела. Потом стали ходить слухи, что она быстро устает, что вроде у нее сифилис. Никто толком не проверял, но для нас это стало настоящим шоком. Сестры поселили ее в отдельной комнате, куда никого не пускали. А потом выяснилось, что у нее сбой иммунной системы. Она вся покрылась красными пятнами.
– Как ее звали?
– Катарина Эбигейл.
– Как называлась эта болезнь?
– Тогда ее называли «the great imitator»[29].
Я улыбнулся, подумав о двусмысленности такого названия. Джина прозвала меня «the great pretender»[30], позаимствовав это из песни. Скуластое лицо Джины напряглось и выражало сочувствие.
– Эта болезнь имитировала другие, вот почему ее так называли.
– И сифилис тоже?
– Думаю, да. То, о чем ты говоришь, очень похоже на волчанку.
– Волчанку?
– Lupus[31] – одно из названий этого вируса. Но я называю его «волчица».
Она выключила свет, и мы спустились по лестнице. Я взял ее под руку и проводил до перекрестка.
– И что случилось с Катариной Эбигейл?
Она промолчала и вздохнула:
– Это было очень давно…
Я поцеловал ее и погладил по лицу.
– Угрызения совести, не переживай, милый. Доброй ночи.
В тот вечер к нам пришли Кнут и старушка Бетти. Ицуми накрыла на стол, расставила новые светло-серые тарелки, испекла хлеб на дрожжах. Бетти принесла ей в подарок всевозможные баночки с кремом: она держала в Фулхэме магазинчик натуральной косметики. Девушки закрылись в туалете, а когда вышли, лицо Ицуми было покрыто белесым кремом. Точно на ней была маска, какие надевают актеры театра «Но», когда наклоняются к зрителю, чтобы сообщить ему нечто страшное.
– Это похоже на солнечный ожог, милая, у меня было что-то такое в прошлом году после Испании.
– Или огонь святого Антония.
– Да нет, Кнут, антонов огонь нисходит на грудь или на спину, а не на лицо.
Бетти сильно поправилась, она почти ничего не съела, но выпила немало. Она все время бегала на кухню и смешивала себе коктейли. Ее роман с Харли подошел к концу. У них были потрясающие отношения, о таких можно только мечтать. Эти двое перепробовали все на свете: мужчин и женщин, обмен партнерами, садомазо. Бетти была из той, старой жизни, это она, рыжая красотка, стояла с Ицуми в вечер нашей встречи на пришвартованном у берега пароме. Тогда я бы с удовольствием пригласил ее пошататься со мной по клубам ночку или две.
Когда-то она была групи, из тех, что ездят за любимыми группами по всему миру и стягивают с себя майки прямо перед сценой. Глядя на нее теперь, меня разбирала безумная ностальгия по тем временам, когда выходные в дни выступлений Boomtown Rats казались бесконечными, и все вокруг было так прекрасно и вместе с тем непостоянно, и мы были сами собой, хотя все сидели на легких наркотиках.
– Всему свое время, так ведь?
– К черту время!
Кнут рассмеялся и протянул Бетти очередной стакан.
– Кнут, лапочка, мы – самые настоящие пионеры, и дело не в сексе, а в том, что мы были единомышленниками. У нас было много общего. А сегодня нас душат со всех сторон, политики галдят, повсюду сплошная дискриминация…
Да, и Бетти стала похожа на одну из тех дам, которые выходят из церкви с идеальной прической и черствым лицом примерной прихожанки. Если бы я не общался с ней все эти годы, если бы не видел ее давным-давно под струями дождя, я бы ни за что не узнал в ней прежнюю Бетти. И если бы эта женщина прошла сейчас мимо той прежней Бетти, растрепанной, стоящей перед прицепом любимой группы в мини-юбке, выставляя напоказ идеальные ляжки, точно приглашая попробовать клубничный пудинг, она бы с презрением отвернулась.
– Вот что значит старость, дорогие мои. Ты идешь на встречу с другом и делаешь вид, что все как прежде. Пойду-ка возьму с полки моего дорогого Музиля. Потому что, если продолжать разговор, придется передать микрофон другому себе – трусливому, лишившемуся иллюзий человеку, которым я и являюсь. Да, я пассивный и жалкий тип, зато у меня развита эмотивная память. Пожалуй, это мое единственное достоинство.
Бетти, шатаясь, поднялась с дивана и потянулась к вешалке, где ее ждала мягкая прокуренная шубка, похожая на старого пушистого кота. Она аккуратно поцеловала Ицуми, стараясь не дотрагиваться до ее лица:
– Не забывай увлажнять кожу, милая, не меньше трех раз в день. Смотри не забудь!
Кнут помог ей с неподдающимся рукавом:
– Ты немного перебрала, дорогая, уверена, что доедешь сама? Может, тебя проводить?
– Мы с тобой под ручку отправимся прямиком в ад, дорогой, но только не сейчас.
Кнут надел свою новую шляпу и обернул вокруг шеи шарф с надписью «Hammers». Он уже оделся, но медлил уйти, закинув длинные ноги на ручку кресла. Друг, с которым он жил в последнее время, умер в больнице несколько дней назад.
– Знаешь, что во всем этом есть один плюс.
– Да? И какой же?
– Ты не увидишь, как стареют твои любимые люди.
Он прикрыл глаза, сложил руки на груди и вытянул ноги.
– Мне очень жаль, Кнут.
Норвежский мертвец резко вскочил. Нандо заскулил и побежал к двери вслед за ним.
– Твоя собака преследует меня весь вечер. Может, мне ее вывести?
Он обернулся и улыбнулся мне загадочной северной улыбкой отверженного бога. Шатаясь, он побрел по дороге.
– Как ты?
– Так же, как и ты сам. В двух шагах от рая, в одном шаге от адовой пропасти.
Крем, который принесла Бетти, стал помогать, и лицо Мадам Баттерфляй снова стало светлым и чистым, бабочка исчезла. Но руки по-прежнему болели. Потом стали болеть еще и почки.
Тогда я понял, что именно болезни руководят нашей жизнью, даруют нам взлеты и падения. Пока болезнь молчит, мы чувствуем себя живыми и считаем, что тело – это всего лишь кусок мяса, и вдруг становимся сплошным телом.
До сих пор Ицуми была прекрасной англизированной японкой, хранившей восточные традиции. Теперь она стала сплошным телом и подавала сигналы тревоги. Кожа – марля, прикрывающая внутренний механизм, который Ицуми так хотела разглядеть в мельчайших деталях. Ее настроение полностью подчинилось легкому телу.
Однажды утром у ее домашних туфель порвался шнурок. Когда я пришел, она сидела на кухне, а туфли валялись в открытой мусорной корзине. Ее блестящие глаза словно остекленели: рваный шнурок – дурное предзнаменование.
Наконец ей поставили точный диагноз. Доктор-индианка с длинной косой и круглыми глазами казалась родной внучкой Ганди.
– У вас системная красная волчанка.
– И что это значит?
– Серьезное расстройство иммунной системы. Оно проявляется в том, что антитела, вместо того чтобы бороться с вирусами, борются со здоровыми клетками.
– Вы уверены?
– Сомнений нет.
Она была похожа на студентку колледжа Нью-Дели. Мы месяцами ходили от одного врача к другому, и вдруг эта юная девушка на тонких ножках, с шершавой кожей, одетая в белый халат, вышла из лаборатории и заявила, что у нее нет ни малейших сомнений.
– Эту болезнь сложно определить, она проявляется, только когда поражает не менее четырех органов. Помимо сильной головной боли, основные симптомы – кожный зуд, осложнение на почки, артрит и чувствительность к свету.
Она улыбнулась, и я никогда не видел человека, который выглядел бы так спокойно.
– А кроме того, ложноположительный анализ на сифилис подтверждает мои подозрения.
Ицуми стояла и сосредоточенно слушала. Она казалась озадаченной и вдруг неожиданно спросила, точно на мгновение очнулась:
