Я записала. Видимо, сработал инстинкт. Я и не подозревала, какую роль они сыграют в дальнейшем.
Я никогда не верила, что ты способен на зло. Меня шокировало известие о твоем аресте. Все мы считали его ужасным недоразумением.
А потом я связалась со следователем. Хелена оказалась удивительной женщиной. Мне кажется, она любит тебя. Я рассказала ей обо всем. Мы проговорили о тебе несколько часов подряд. И теперь мне известна, к примеру, твоя история с Делией. И я знаю, как ты мучился, работая журналистом.
Я послала тебе салфетку с надписью „Бразилия“, чтобы хоть ненадолго отвлечь от грустных мыслей.
Через несколько недель я опять встретилась с Хеленой в ее кабинете. Следователь выглядела серьезной и даже удрученной. Она спросила меня, хочу ли я, чтобы ты получил пожизненный срок? Я пришла в ужас. „Нет, конечно, нет“, — ответила я. „Даже если он действительно совершил умышленное убийство?“ — продолжала она. „Даже в этом случае“, — подтвердила я. Я не считала тебя плохим человеком, что бы ты там ни натворил.
Хелена вздохнула с облегчением. Она рассказала мне, как все было на самом деле. Она нашла ячейку и все прочитала. Теперь мы с ней знали, почему ты это сделал. Но не понимали, что это: болезнь, сумасшествие или нечто иное.
Поступай как знаешь. Хелена говорит, что ты можешь выдать нашу тайну и добиться повторного расследования. Снова сесть в тюрьму, наконец. Я рискнула.
Вот такая, Ян, вышла у нас история. Захватывающая, не правда ли? Я никому не рассказывала о ней. Я верю в тебя. Было бы здорово как-нибудь увидеться, и совсем не обязательно в Бразилии. На то она и свобода! Твоя Беатриче».
В горле у меня пересохло. Его надо было чем-нибудь смочить. Полная бутылка виски цвета багровой осенней листвы уже манила меня с верхней полки буфета. Рядом с ней я обнаружил записку со строгим предупреждением: «Сначала Оффенбах!»
Я обрадовался. Разумеется, я должен вести себя хорошо: сначала музыка, потом виски. Второе письмо оказалось под бутылкой. Я ожидал увидеть в нем продолжение первого. Налив рюмку, я устроился на диване и погрузился в чтение.
«Мой милый Ян, это Хелена. Мне жаль, что я разрушила твои планы. Я понимаю, какое серьезное преступление совершила. Сфабриковала доказательства, подделала документы и подкупила свидетелей, вынудив их лгать. Я больше не имею права работать юристом. Поэтому я решила сменить профессию. С тех самых пор, как ты появился в моей жизни, я потеряла способность различать добро и зло.
Юная официантка Беатриче открыла мне большую тайну.
Я набирала твой код в разных камерах хранения, пока наконец не дошла до аэропорта. Только там автомат выдал мне ключ. Я вытащила бумаги из ячейки и просмотрела их в электричке. Ночи напролет размышляла о том, что же мне делать. Я могла объявить тебя преступником, предоставив тебе тем самым „время дополнительной игры“, как ты это называешь, и наблюдать, как ты медленно угасаешь за решеткой, осужденный на пожизненный срок. Это оказалось выше моих сил, Ян. Ты слишком мне дорог.
Был и второй вариант действий. Замалчивать настоящий мотив убийства, направив следствие по ложному пути. Тем самым я „подарила“ бы тебе от пятнадцати до двадцати лет тюрьмы, которые не принесли бы никакой пользы, потому что ты и не думал раскаиваться. Ты ведь хотел стать бессмертным и превратить свое поражение в победу! Но и этого я бы не вынесла. Ты не Ксавер Лоренц, ты — Ян Хайгерер.
Оставалась третья возможность — убийство по просьбе жертвы. Рольф Лентц был наркоманом, конченым типом. Но он не болел. Это я приписала ему СПИД. Доктора Сабо я знаю с детства как любовника своей матери. В определенном смысле он ее у меня отнял, поэтому чувствует себя виноватым передо мной. Разумеется, его я посвятила в твою историю.
Собственно, он один из многих, кто не верил в то, что ты убийца. Мне удалось уговорить его помочь тебе незаконными средствами. Он подделал бланки с результатами анализов и медицинские заключения и выдал себя за лечащего врача Лентца. Сделал его ВИЧ-инфицированным на последней стадии болезни. Я завербовала в наши ряды и кузину Лентца, Марию, пообещав ей финансовую поддержку. Она мало общалась с братом. Чтобы подтвердить нашу версию, мы наняли и других свидетелей из окружения твоей жертвы.
С Анке Лир и Энгельбертом Ауэршталем — под их настоящими именами — я познакомилась через Интернет. Сейчас там имеется посвященная тебе страничка. Тебя чествуют как мученика, почти боготворят! Ты стал культовой фигурой, Ян! Мне удалось выйти на связь с этими двумя. Они на все были готовы, чтобы освободить тебя из тюрьмы.
За несколько ночей мы сфабриковали переписку между тобой и Рольфом Лентцем и зарегистрировали на вас почтовые ящики в Интернете. Письма в конвертах с красными пятнами — тоже наших рук дело. Мы же напечатали и вклеили в них объявления из газет. Это было рискованно, но мы надеялись, что проверять никому не придет в голову. Мы часами напролет готовили выступления свидетелей, пока, наконец, все не сошлось.
Нам без проблем удалось склонить суд к нашей версии. Аннелизе Штелльмайер, Бенедикт Райтхофер и почти все присяжные приняли ее с благодарностью. Никто не видел и не желал видеть в тебе убийцу. Зигфрид Реле оказался бессилен. Ты же выглядел воплощенным страданием. Никто не поверил твоей правде. После твоих признаний каждый считал своим долгом защитить тебя от самого себя.
Итак, зачем все это, Ян? Почему я выгораживала убийцу? Не думай, что я делала это ради себя или „нас“. Только ради тебя! Действовала ли я против твоей воли? Нет, разве что вопреки Ксаверу Лоренцу. Лишь на свободе ты сможешь осознать, насколько сумасшедшей была твоя затея. В том, чего нельзя исправить, можно раскаяться. Подумай об этом, Ян!
И еще. На кухонном столе ты найдешь содержимое твоей ячейки. Твое жизнеописание, или исповедь, если угодно. Делай с этим, что хочешь. Исполни задуманное или уничтожь все свидетельства. Принеси Яна Хайгерера в жертву Ксаверу Лоренцу или забудь о Ксавере Лоренце, чтобы Ян Хайгерер начал все сначала. Если выберешь второй путь, можешь на меня рассчитывать.
Ну а сейчас разрешаю тебе налить еще. Ведь твоя рюмка пуста, не так ли?»
Я выключил музыку, вылил рюмку виски в раковину, налил себе стакан воды и сел за кухонный стол, словно собираясь просмотреть материал перед началом выступления. Я должен прочитать это вслух и внимательно себя выслушать. Сейчас я сам себе и профессор, и аудитория, а это моя заключительная лекция. Я прощаюсь с собой, на сей раз окончательно. К счастью, я не депрессивный тип.
Сверху лежали письма из крупнейших немецких издательств. Четырнадцать листочков, аккуратно скрепленных степлером, как я и оставлял. Когда-то я распределил их на четыре группы, в зависимости от мотивировки отклонения. Я выбрал по одному письму из каждой группы.
Первую я определил как «категорические отказы». «Уважаемый господин Лоренц, мы с интересом прочитали вашу рукопись, однако вынуждены сообщить, что, к сожалению, она не вписывается в планы нашего издательства».
Ко второй группе принадлежали так называемые трусливые письма. «Глубокоуважаемый господин Ксавер Лоренц! За этим именем скрывается несомненный писательский талант. Советуем вам начать с какого-нибудь небольшого издательства у себя на родине, так вы сможете сделать себе имя. Не будем скрывать, что для новичка ваше предложение представляется нам слишком смелым».
Третья категория объединяла отклонения «из соображений морали». «Глубокоуважаемый автор, отдавая должное вашему языку, вынуждены сообщить, что ваш роман кажется нам слишком циничным и противоречащим нормам этики, к тому же совершенно нереалистичным. Ничего подобного у нас никогда не издавалось».
Четвертая группа состояла из одного-единственного письма, которое я получил 26.08.98, через несколько часов после того, как меня покинула Делия. Я глотнул воды. По крайней мере, сюжет мне удался.
«Уважаемый господин Ксавер Лоренц, или кто там вы на самом деле! Я нахожу не слишком оригинальной манеру прятаться за спину героя повествования. Таким образом, вы сами становитесь частью своей фантастической рукописи.
Мне необходимо немедленно лететь в Бостон, однако я нашел время дать вам подробный ответ. В ближайшие несколько лет я буду пропагандировать в США литературу. А сейчас хочу сказать вам то, чему, помимо всего прочего, собираюсь учить американскую молодежь: никогда не пишите о том, чего не знаете! Это первый смертный грех беллетриста. Хорошую книгу надо прожить. Только действительно великие романисты могут писать о том, чего не видели собственными глазами. Простите меня, господин Лоренц, но вы не из таких. А потому придерживайтесь фактов, которые наблюдаете в повседневности.
Вы внимательны, вам удаются описания. Вы демонстрируете прекрасное владение языком. Если ограничите повествование рамками жизненных реалий, обязательно найдете своего читателя. И прошу вас, забудьте о великом психологическом романе!
