Значит, подумал он, это в цветном районе. Возможно, она нашла комнату через знакомых в «Корольке». Скорей всего, через хозяина.
— И как туда идти?
— Нет, — ответила она.
— Что «нет»?
— Я не скажу тебе, где это.
Он ошибся. Он слишком на нее надавил.
— Хорошо, — согласился он, убирая блокнот, — не хочешь, не говори.
— И я ухожу.
— Из магазина?
— Я увольняюсь.
Он благоразумно кивнул.
— Хорошо. Как скажешь.
С этим он уже смирился. Он знал, что это неизбежно и ему придется это пережить.
— А как быть с деньгами?
— Денег у меня достаточно, — сказала она.
— Я дам тебе столько, сколько понадобится, — заверил Шиллинг. — На несколько месяцев вперед. Столько, чтобы хватило и на переезд, и на обустройство.
Она испуганно смотрела на него.
— Я попробую найти тебе подходящую работу, — продолжал он, — но в этом от меня проку мало. Я много лет не был в этих краях и растерял все контакты. Впрочем, я знаю кое-кого из оптовиков. Тут я еще мог бы попытаться. И ты можешь поговорить с Сидом Хезелем. Возможно, он поможет тебе по старой дружбе. Тебе в любом случае стоит к нему заглянуть, если ты туда поедешь.
— Я поеду в другое место.
— На восток?
— Нет, — она учащенно дышала, — не спрашивай меня.
Он был так осторожен и все-таки довел ее до этого. Значит, у него ничего не получилось. Он не сумел ей помочь. Теперь он мог только стараться вести себя так, чтобы не навредить еще больше.
Именно теперь, вдруг понял он, один штрих мастера, один верный ход мог бы все изменить, привести к решению, которое бы все прояснило. Но у него не было этого хода. Он сидел в полуметре от нее, он мог к ней прикоснуться, но ничего не мог поделать. Все его знания, вся мудрость и понимание, накопленные во многих странах за долгие годы, — все это было бесполезно. До этой тоненькой, напуганной провинциальной девочки было не достучаться.
— Дело твое, — сказал он.
— Какое?
— Боюсь, я не смогу тебе помочь. Прости.
— А я и не хочу, чтоб мне помогали, — сказала она, — я просто хочу, чтобы меня все оставили в покое.
— Мэри Энн…
Она сложила руки на столе. На клетчатой скатерти они казались еще белее.
— Я люблю тебя, — промолвил он и протянул ей руку…
…Но она отпрянула. Его рука, словно живое существо, подбиралась к ней, нащупывала ее. Она смотрела как зачарованная. Рука была уже совсем близко, а старик все бормотал что-то бессмысленное и напыщенное.
Когда его пальцы сомкнулись на ее коже, Мэри Энн пнула его по лодыжке острым носком туфли и в ту же секунду рванула назад, как можно дальше от стола. Кофе закружился и расплескался через край, а чашка упала набок, забрызгав ей юбку и ногу.
Сидящий напротив Джозеф Шиллинг сдавленно вскрикнул от боли; он нагнулся и ощупывал ушибленную ногу. По лицу видно было, что ему очень больно.
Какое-то мгновение она стояла поодаль, тяжело дыша, а потом развернулась и пошла прочь от стола. В голове ее было пусто — ни мыслей, ни напряжения, только огни свечей, силуэт официанта да взгляды посетителей. Ее как будто окружил густой, не пропускающий звуков туман. Люди вокруг, любопытствующие зеваки, казались уродливыми рыбьими мордами, которые раздувались, заполняя собой всю комнату. Ей было холодно. Очень холодно. В нее словно бы пробралось и обустраивалось внутри какое-то тупое безразличие; она с огромным усилием встряхнула головой, посмотрела вокруг и увидела, куда дошла.
Она была в самом углу ресторана, а рядом стоял одинокий стул. С прямой спинкой, покрытый лаком, блестящий, отставленный подальше от остальных. Она села и сложила руки на коленях. Отсюда ей был виден весь зал. Она была здесь зрителем. А там, вдалеке, корчилась за столом жалкая, сморщенная, скукоженная фигурка; то был Джозеф Шиллинг. Он не пошел за ней.
Джозеф Шиллинг остался за столом. Он не пошел за ней и теперь старался не смотреть в ее сторону. В ресторане все успокоилось: завсегдатаи ели, официант сновал туда-сюда. Открылись и захлопнулись двери кухни; поварята, звеня посудой, потащили тележку к выходу.
Возле кассы стояла, собираясь уходить, молодая пара. Мужчина надевал пальто, его жена поправляла шляпку перед зеркалом. Двое детей, мальчик и девочка, оба лет девяти, спускались по лестнице к парковке.
Поднявшись на ноги, Джозеф Шиллинг подошел к ним.
— Простите, пожалуйста, — произнес он хриплым неровным голосом, — вы ведь в город едете?
Мужчина с сомнением взглянул на него.
— Да, в город.
— Можно попросить вас об одолжении? — продолжил он. — Видите ту девушку в углу?
Он не стал указывать на нее, не пошевелился и даже не взглянул в ее сторону. Мужчина ее уже видел и теперь лишь слегка обернулся.
— Не могли бы вы ее подвезти? Я был бы вам очень признателен.
Подошла жена.
— Та девушка? — спросила она. — Вы хотите, чтобы мы взяли ее с собой? А с ней все в порядке? Она не больна?
— Нет, — уверил ее Шиллинг. — С ней все в порядке. Вас это не слишком затруднит?
— Да нет, наверное, — сказал муж, обмениваясь взглядом с женой. — Что скажешь?
Жена, ничего не ответив, подошла к Мэри Энн, наклонилась и заговорила с ней. Шиллинг стоял рядом с мужчиной, оба молчали. Наконец Мэри Энн встала, и женщины вдвоем вышли из ресторана.
— Спасибо, — сказал Шиллинг.
— Не за что, — ответил мужчина и зашагал за своим семейством; он был озадачен, но не протестовал.
Джозеф Шиллинг оплатил счет и по пустой парковке прошел к «Доджу». Он завел машину и посмотрел, не видно ли молодой пары, их детей и Мэри Энн, но их уже и след простыл.
И он поехал в город один.
Молодое семейство высадило ее в деловом районе, и оттуда она по вечерним улицам пошла к себе домой. На крыльце так и валялись бутылки из-под вина, которое пили негритянки; гладкие и блестящие, они загремели под ее ногами, когда она открывала дверь.
Сырой и узкий коридор вился перед ней, пока она пробиралась к своей комнате; она порылась в сумочке, нашла ключ и остановилась у двери.
В какой-то из соседних комнат послышалась танцевальная мелодия. За окном уборочная машина катила по своей сложной траектории между магазинами и домами. Мэри Энн вложила ключ в замок, повернула его и зашла.
В свете коридорной лампочки видны были только очертания картонных коробок с ее пожитками. Она их так и не распаковала. Она закрыла дверь, перекрыв слабый источник света. Комната сразу провалилась сама в себя, сжавшись в сплошную твердую поверхность.
Она прислонилась к двери и стояла так долго-долго. Потом сняла плащ, подошла к кровати и присела на краешек. Пружины застонали, но она их не видела, только слышала. Она сдвинула покрывала, скинула туфли и залезла в кровать. Накрывшись с головой, она легла на спину, руки по швам, и закрыла глаза.
В комнате все застыло. Уборочная машина проехала дальше. Пол слегка вибрировал от голосов и шорохов из других комнат, но это было скорее движение, нежели звук. Она уже ничего не видела, а теперь перестала и слышать. Она лежала на спине и думала о разных вещах, хороших и приятных, о чистоте, о дружбе и о покое.
В ее темноте ничто не двигалось. Но время шло, и тьма отступила. Сквозь потертые гардины комнату залил солнечный свет. Мэри Энн лежала на спине, руки по швам, и слушала гул машин и голоса людей за окном. За стенами в туалетах загремела вода, в комнатах начинали шуметь соседи.
Она лежала, уставившись на пятна солнечного света на потолке. И думала о разных вещах.
В девять утра Джозеф Шиллинг открыл свой магазин, нашел в стенном шкафу швабру и принялся подметать тротуар. В девять тридцать, когда он уже раскладывал пластинки, появился Макс Фигер в своих запачканных штанах и куртке.
— Не пришла? — спросил он, ковыряя спичкой в зубах. — Я и не думал, что она появится.
Не отрываясь от работы, Шиллинг сказал:
— Она не вернется. Так что я прошу тебя приходить теперь каждый день. По крайней мере, до Рождества. Потом, может быть, я смогу опять справляться один.
Макс приостановился, с умудренным видом облокотившись на прилавок; всезнающая сухость осыпалась с него, словно перхоть, и он со значением рассеивал свою сущность везде, где бы ни проходил.
— А я вам говорил, — сказал он.
— Неужели?
— Еще когда вы загляделись на ту девчонку с большими буферами. Ту, что пила молочный коктейль, помните?
— Все так, — согласился Шиллинг, продолжая работать.
— И почем она вас взяла?
Шиллинг проворчал что-то невнятное.
Макс продолжал:
— Пора бы уж поумнеть. Вы все думаете, что можете брать этих малышек, но они разворачивают все так, что сами берут вас за жабры. Так и будет. Они знают, что делают. Провинциальные девицы — это хуже всего. Они умеют заломить цену. И уж знают, где да как обналичить чеки. Вы хоть что-нибудь получили за свои деньги?
