Однако Понсиано, как хороший коммерсант, пытался найти выход из положения:
– Хорошо… Но все это относится к тем, кто владеет большим, чем я, чем мы… К тем, кто ворочает миллионами долларов или фунтов. Они обычно протестанты или масоны… Я уверен, что всевышний своей божественной мудростью определил размеры собственности, за которыми начинается ее осуждение…
– Да, он установил их. У кого есть кусок хлеба, должен поделиться им с голодным, у кого есть плащ, должен разорвать его пополам и отдать одну половину страдающему от холода. Ведь так?
– Следовательно…
– Следовательно, для господа бога богатство – это то, что остается после удовлетворения насущных потребностей каждого. Во времена, когда создавалось евангелие, богатый, которого так осуждает священное писание, не был ни королем кофе, ни акулой муки, а только жалким владельцем хижины, где жил, двух кусков ткани, прикрывавших его наготу, и около полусотни овец…
– В таком случае…
– Не спешите с выводами, мой дорогой Понсиано. С самого сотворения мира между небом и землей всегда заключались коммерческие сделки… То же самое происходит и сейчас. Подумайте о себе… Вы уже стары и больны, и вот однажды вы слышите адский грохот, кто-то стучит хвостом о забор…
– И затем появляется сам дьявол с кочергой?…
– Не будьте глупцом. Пока человек жив и находится в здравом уме, его долг содействовать благополучию ближнего. Так вот, если вы станете заботиться о благе других и проявите готовность пожертвовать для них своими личными интересами, то вы уже не будете заурядным грешником: перед голубыми очами небес вы предстанете мучеником, который пожертвовал своим собственным спасением ради спокойствия и достатка жены и сына, оставшихся на этой бренной земле. Хорошо, не правда ли?
– Базан, вы сам дьявол!
– Нет, Понсиано, я лишь несчастный бедняк, который хочет стать богатым, и ничего больше…
– Вы меня убеждаете…
– Послушайте, дорогой, вы страстно хотите, чтобы вас убедили, а в таком состоянии духа любые, даже самые слабые, аргументы всегда кажутся превосходными. Вы, блаженный бездельник, убедились бы, что должны объединиться со мной и без этих выводов… Кстати, вы не чувствуете приятного аромата свежего кофе?…
Понсиано не ответил. Базан закурил сигарету и дружески, примирительным тоном предложил:
– Совсем не обязательно касаться этих проклятых денег… На это есть банки, очень удобный финансовый институт – они служат посредниками между раем и адом. Мы создаем акционерное общество, даем делу ход, и пусть оно идет само собой.
– А угрызения совести, Базан?
– Помилуйте, вы слишком требовательны!.. Значит, вы не хотите, чтобы у вас были угрызения совести? Но угрызения совести – это наш священный долг! Это наша скромная дань богу за то богатство, которое мы добываем наперекор учению его сына и наиболее щепетильных апостолов. От этой дани никто не освобождается, вы должны уплатить ее до последнего сентаво!.. А чтобы забыть слезы Тьяны и кровь юноши, который бросился с четвертого этажа, вам нужно будет плясать и пить виски…
– Хорошо, я согласен пожертвовать собой ради семьи. Сколько конто вы вкладываете в основной капитал нашего нового предприятия?
Снаружи послышался глухой, бесстрастный голос Клелии:
– Выходите! Я уже накрыла на стол. Кофе остынет…
Клелия и Линда были немало встревожены этой затянувшейся конференцией при закрытых дверях. Когда Оливио и Понсиано вернулись в столовую, их жены уже готовы были взывать о помощи.
– Помилуйте, Бейжука! Что за бесконечный разговор? – воскликнула Линда.
– Что касается меня, я уже больше не ждала вас! Кофе успел остыть… – сухо добавила Клелия.
Придвинули стулья и сели за столик в середине комнаты перед подносом с алюминиевым кофейником и дешевыми чашками. Наливая себе кофе, посредник, сияя от удовольствия, торжественно заявил:
– Сообщаю вам, что мы только что основали фирму «Понсиано и Базан» по продаже в рассрочку земельных участков.
– В черте города? – полюбопытствовала Клелия.
– Где именно? – спросила Линда.
Понсиано встал, держа в руке чашку, с таким видом, словно ему не терпелось выболтать новость до конца:
– Мы будем продавать лучшие городские участки. Представьте себе, что…
Базан, делая последний глоток, успел помешать этой неуместной словоохотливости своего нового компаньона:
– Замолчите, дружище! О таких вещах не рассказывают даже зеркалу в своей ванной комнате, даже своей собственной тени. Секрет – залог успеха любого дела…
Улыбающийся Понсиано прикрыл ладонью рот:
– Застегиваю рот на «молнию»!
Присутствующие нашли это остроумным. Смеялись так заразительно, что Моасир и Тила очнулись от своих грез. Юноша повернул голову, пристально посмотрел на сидящих за столом и спросил:
– Не сошел ли кто-нибудь с ума?
Оливио направился к дивану. Сел, вынул из портсигара сигарету, поднес серебряную зажигалку – ту самую, которая так понравилась Пресс-папье, – и, закурив, важно объяснил:
– Моасир, вашему отцу улыбнулось счастье, поэтому он расположен шутить. Не так ли, Понсиано? Но пока что определилось немногое: ваша свадьба назначается на середину июня. Если хотите, можно ее отпраздновать в день святого Антония, этот день, согласно высоким замыслам торговцев драгоценными камнями и товарами для подарков, именуется «днем влюбленных».
Все несказанно удивились. Моасир подошел к отцу и со свойственной ему прямотой потребовал разъяснения:
– Вы говорили о женитьбе… но прежде подыскали ли вы для меня хорошую должность?
– Мы подумали и об этом… – сообщил Оливио. – Вы и Жоржи будете работать в фирме «Понсиано и Базан» и получать солидные оклады.
Экспансивный Понсиано не удержался. Улыбаясь, он встал со стула, раскинул свои короткие руки, возвел к потолку круглые глаза и, уже представляя себя на будущем собрании акционеров или перед клиентами, расположенными к заключению сделки, заговорил со всем красноречием посредника:
– «Понсиано и Базан» нарезают и продают лучшие земельные участки в Сан-Пауло без задатка, без процентов, только в счет месячных взносов, доступных для любого кармана…
Поскольку пять пар глаз вопросительно смотрели на него, Понсиано, улыбаясь, дополнил свое сообщение, перечислив те районы города, где будут продаваться участки. И, как это делал добрейший падре Мануэл, осенил своим веселым благословением всех присутствующих.
Куика – бразильский музыкальный инструмент, издающий резкие, неприятные звуки. Здесь и далее примечания переводчика.
«Тыквой» в странах португальского языка называют робкого, боязливого, не верящего в свои силы человека.
Татуапё, Моока – окраинные районы Сан-Пауло.
Кокада – сладкое из кокосовых орехов.
«Эспланада» – гостиница в Сан-Пауло.
Кашаса – водка из сахарного тростника.
Жамбо – коричневатый плод дерева жамбейро.
«Жардиндас-Флорес» в переводе означает «цветник».
Катон Младший, Марк Порций Утический (95–46 гг. до н. э.) – государственный деятель древнего Рима.
«Lacrima Christi» – вино лучшей марки.
Самба – бразильский танец с пением.
Эсперанса – по-португальски «надежда», Дезесперо – «отчаяние».
Куадра – бразильская мера длины, равна 132 м.
Автор имеет в виду служащего столовой или ресторана, разносящего в судках завтраки и обеды.
Пиран – густая каша из маниоки.
Тьяна – уменьшительное от Себастьяна.
Борокошо – грубиян, невежа.
Копакабана – пляж в Рио-де-Жанейро.
«Пиза» (pisa) – повелительное наклонение от глагола «пизар» (pisar) – давить, жать.
Анзойс – рыболовные крючки, карапуса – колпак. Здесь – набор слов.
Жарарака – вид ядовитой змеи.
Сигареты с вкладышами, в которых приведены пословицы и поговорки
Катете – дворец президента в Рио-де-Жанейро.
Фадо – португальская народная песня.
