— Настоящая историческая летопись! — восхищался Тэйсин.
Сайто довольно кивнул. Намного более значительные гости, чем этот простой священник, следовали вот так же за ним из зала в зал, но даже не обратили внимания на такой ценный экспонат.
— В те времена, — пояснил он, — замки непрерывно подвергались опасности со стороны враждебных кланов, и властям приходилось вести строгий учет жителей, среди которых могли оказаться шпионы.
— В таком случае, — обрадовался Тэйсин, — фамилия женщины, чьи кости нашли в пруду, также должна быть в этих записях.
Директор опешил. Ему совсем не хотелось возвращаться к досадной теме, тем не менее замечание монаха было не лишено смысла.
— Скорее всего, — кивнул он и, не удержавшись, добавил: — А если бы здесь описывалась еще и внешность жителей, то мы имели бы шанс идентифицировать останки точно.
— Каким же образом?
— У погибшей девушки было только одно ухо. На правой стороне черепа отсутствовало слуховое отверстие. Такой дефект встречается крайне редко.
— Надо же, — удивился монах, — первый раз о таком слышу. Бедняжка. — Он покачал головой и перевел взгляд на стеклянную витрину с изысканными лаковыми шкатулками и столиками. — Неужели такую красоту запросто использовали в хозяйстве?
Сайто с облегчением вздохнул. Уже в который раз, встречаясь с одним из священников, он говорил или делал что-нибудь, о чем потом сожалел. В его намерения вовсе не входило разглашать информацию об особых приметах девушки. К счастью, монаха она явно не заинтересовала. Попросить его сохранить разговор в тайне? Нет, это лишь привлечет его внимание. Пусть любуется лаковыми шкатулками.
*
Тэйсин вспомнил о разговоре с директором лишь несколько дней спустя, во время ежемесячного собрания старейшин. Пожилые прихожане, восемь женщин и трое мужчин, расселись кружком на татами, угощаясь чаем и сладостями. Общество старейшин было основано Учителем еще десять лет назад, но в последнее время деятельность его значительно оживилась. На этот раз члены общества обсуждали предстоящую групповую поездку в Дейю на горячие источники, радостно предвкушая, как они погреют свои старые косточки и устроят пикник.
— Поблизости есть и другие интересные места, — заметил Тэйсин. — Недавно директор музея Симидзу устроил для меня замечательную экскурсию. Может быть, он согласится повторить ее для всех нас?
— Да ну, музей… Я была там много раз, — скривилась бабушка Сугимото. — Слишком близко к дому. Мне нравится ездить куда-нибудь на автобусе.
— И что, директор тоже сам рассказывал?
— Нет, конечно! Мы люди простые, нам не положено, — рассмеялась старушка, прикрыв рот рукой.
Она оглядела присутствовавших, ища поддержки. Тэйсин присоединился к всеобщему смеху.
— Я тоже не такая уж большая шишка, — сказал он. — Просто мне повезло. Вы не представляете, как там интересно, и господин Сайто столько всего рассказывал… Вы знаете, к примеру, что в музее есть карта Сибаты, где обозначен каждый дом да еще написано, кто в нем и когда жил?
Старики оживленно заговорили. Никто о такой карте не слышал, и возможность увидеть в музее собственную фамилию привела всех в восторг. Тогда-то Тэйсин и рассказал о костях, найденных в саду, и девушке с одним ухом — вовсе не для того, чтобы поднять курьезной сплетней свой авторитет, просто пришлось к слову.
— Маа! Надо же! Вот дела! — послышалось со всех сторон.
Если бы не скрипучие старческие голоса, можно было подумать, что здесь собралась группа детского сада. К немалому удивлению Тэйсина, оказалось, что жители городка почти ничего не знают о находке. До него наконец дошло, что подробности, услышанные им от покойного настоятеля, Мисако и смотрителя сада, а в особенности от директора Сайто, держались в секрете от широкой публики. Слишком поздно. Теперь они кружились, подхваченные вихрем любопытства, как лепестки цветущей вишни на ветру.
— Минуточку! Послушайте! — Монах отчаянно замахал руками, призывая к тишине. Лицо его налилось краской, он вспотел, совсем как в прежние времена, когда еще не похудел. — Не принимайте это слишком всерьез, вы же знаете, я не так уж умен, мог и перепутать…
Поздно. Остановить стариков, увлеченных пересудами, теперь не мог бы никто. Тэйсин оставил их болтать и приналег на печенье. Собрание продолжалось на полчаса дольше обычного.
*
Одна из участниц собрания старейшин обедала в тот день с особенным аппетитом. Невестка, с улыбкой глядя на нее, поинтересовалась, как прошло заседание.
— Замечательно! — воскликнула бабушка Сугимото. — Так интересно! Зря ты со мной не ходишь, — добавила она, ткнув палочками для еды в сторону восьмидесятилетнего супруга, который размеренно прихлебывал суп, сидя напротив за котацу.
— Ну и что там интересного? — проворчал он. — Одна пустая болтовня. Я лучше лишний часок в саду покопаюсь.
Бабушка Сугимото безнадежно махнула рукой.
— А ты знаешь, — повернулась она к невестке, — оказывается, в пруду Симидзу после большого тайфуна нашли человеческие кости.
— Да, я слышала, в прошлом году, — кивнула невестка, накладывая рис.
Старик презрительно фыркнул.
— В городе об этом знает каждая собака. Делать вам больше нечего, старые сплетни обсуждать.
Не обращая внимания на мужа, бабушка Сугимото продолжала:
— И говорят, по костям узнали, что это была молодая девушка и вдобавок глухая на одно ухо! У нее в черепе с одной стороны не было дырки, чтобы слышать.
— Правда? — Невестка подложила ей кусочек маринованного огурца.
— Да, мы все удивились, потому что в жизни о таком не слыхивали, хотя прожили немало. Скорее всего, у нее даже уха с той стороны не было!
— Соо дес ка? — Дед отложил палочки.
— Так говорят. Голова с одного боку гладкая, как яйцо. Чудеса, да и только!
— Маа! — Невестка изумленно покачала головой. — От нее люди, небось, шарахались.
— Да нет, за волосами не видно было, — возразил старик.
— Что? — в один голос воскликнули женщины.
— Была такая, я помню, — спокойно кивнул он. — Тут, неподалеку жила, я тогда еще мальчишкой был. Лет семьдесят назад, а то и поболе. У нее еще к спине вечно был младенец привязан — нянькой у кого-то служила. Так тот младенец, бывало, за волосы цеплялся, и видно становилось, что уха-то и нет. Мы ее боялись, убегали, нечистым духом дразнили.
— Маа, как жестоко! — воскликнула невестка. — Бедная девочка!
Старик развел руками.
— Дети, что поделаешь.
— И что с ней потом случилось? — Глаза бабушки Сугимото горели, она забыла про свой рис. — Ты помнишь?
— Нет, откуда, столько лет прошло. Знаю, что жила вроде у родных. Как звали, тоже не помню, давно это было.
*
Даже Тэйсин при всей своей жизнерадостности бывал иногда не в духе. Сегодня день явно не задался. Сболтнул лишнего утром на собрании, а тут еще новые неприятности. Войдя на кухню, он обнаружил там какую-то женщину, которую, по ее словам, прислала Кэйко готовить для монахов еду. Обед, конечно же, был испорчен. Все пересолено, рыбу в рот взять нельзя. Женщина даже не потрудилась вымочить вяленого лосося, прежде чем варить. Соевая похлебка мисо какая-то водянистая. Кроме того, обед был подан с опозданием, и им с Конэном пришлось бежать на службу читать сутры над покойником, даже не отдохнув.
Священник не может опаздывать, неужели не ясно? Страшно подумать, что бы сказал на это Учитель. Тэйсин сидел у себя в келье мрачный как туча. Вернее, в келье Учителя, куда он все-таки перебрался неделю назад, уступив настояниям Кэйко. Здесь было неуютно, портреты смотрели со стены как-то неодобрительно и все суровее с каждым днем. Просыпаться утром и первым делом видеть их… брр!
Однако, когда он пожаловался Кэйко, она лишь рассмеялась:
— Картина есть картина, она не меняется. Впервые слышу такую ерунду. Если вам не по себе, перевесьте их в другую комнату.
Такое Тэйсину и в голову не могло прийти. Келья Учителя и все предметы в ней были для него неприкосновенными. Выход он нашел, повесив рядом с портретами фотографию Учителя, и теперь по утрам видел хотя бы одно улыбающееся лицо.
Конэн постучался в створку сёдзи и сообщил о приходе гостьи. Госпожа Сугимото хочет поговорить. О чем, не сказала. Испустив тяжелый вздох, Тэйсин встал и вышел в коридор.
*
Кэйко повесила трубку. Ей с трудом верилось, что рассказанное дочерью — правда. Поделиться было не с кем: доктор Итимура уехал на медицинский симпозиум, обещав вернуться лишь на следующий день. Трясущимися руками Кэйко налила себе чаю и села к котацу, глядя в окно на свой крошечный садик. Он потемнел, побурел и приобрел неряшливый вид. Даже точеные звездочки листьев маленького клена уже осыпались. Что же теперь делать? Приезду матери в Токио Мисако решительно воспротивилась, сказав, что ее встреча с мужем и свекровью только все усложнит.
