Высокий долг
Осмотр окончен. На какой шкале
Отметить степень веры и тревоги?!
Налево — жизнь, направо — смерть во мгле,
А он сейчас, как на «ничьей земле»,
У света и у мрака на пороге…
Больной привстал, как будто от толчка,
В глазах надежда, и мольба, и муки,
А доктор молча умывает руки
И взгляд отводит в сторону слегка.
А за дверьми испуганной родне
Он говорит устало и морозно:
— Прошу простить, как ни прискорбно мне,
Но, к сожаленью, поздно, слишком поздно!
И добавляет: — Следует признаться,
Процесс запущен. В этом и секрет.
И надо ждать развязки и мужаться.
Иных решений, к сожаленью, нет.
Все вроде верно. И, однако, я
Хочу вмешаться: — Стойте! Подождите!
Я свято чту науку. Но простите,
Не так тут что-то, милые друзья.
Не хмурьтесь, доктор, если я горяч,
Когда касаюсь вашего искусства,
Но медицина без большого чувства
Лишь ремесло. И врач уже не врач!
Пусть безнадежен, может быть, больной,
И вы правы по всем статьям науки,
Но ждать конца, сложив спокойно руки,
Да можно ль с настоящею душой?!
Ведь если не пылать и примиряться
И не стремиться поддержать плечом,
Пусть в трижды безнадежной ситуации,
Зачем же быть сестрой или врачом?!
Чтоб был и впрямь прекраснейшим ваш труд,
За все, что можно, яростно цепляйтесь,
За каждый шанс и каждый вздох сражайтесь
И даже после смерти семь минут!
Ведь сколько раз когда-то на войне
Бывали вдруг такие ситуации,
Когда конец. Когда уже сражаться
Бессмысленно. И ты в сплошном огне,
Когда горели и вода и твердь,
И мы уже со смертью обнимались,
И без надежды все-таки сражались,
И выживали. Побеждали смерть!
И если в самых гиблых ситуациях
Мы бились, всем наукам вопреки,
Так почему ж сегодня не с руки
И вам вот так же яростно сражаться?!
Врачи бывали разными всегда:
Один пред трудной хворостью смирялся,
Другой же не сдавался никогда
И шел вперед. И бился и сражался!
Горел, искал и в стужу и в грозу,
Пусть не всегда победа улыбалась,
И все же было. Чудо совершалось.
И он, счастливый, смахивал слезу…
Ведь коль не он — мечтатель и боец,
И не его дерзанья, ум и руки,
Каких высот достигли б мы в науке
И где б мы сами были, наконец?!
Нельзя на смерть с покорностью смотреть,
Тем паче где терять-то больше нечего,
И как порою ни упряма смерть —
Бесстрашно биться, сметь и только сметь!
Сражаться ради счастья человечьего.
Так славьтесь же на много поколений,
Упрямыми сердцами горячи,
Не знающие страха и сомнений
Прекрасные и светлые врачи!
К нему приезжали три очень солидных врача.
Одна все твердила о грыже и хирургии.
Другой, молоточком по телу стуча,
Рецепт прописал и, прощаясь, промолвил ворча
О том, что тут явно запущена пневмония.
А третий нашел, что банальнейший грипп у него,
Что вирус есть вирус. Все просто и все повседневно.
Плечо же болит, вероятней всего, оттого,
Что чистил машину и гвозди вколачивал в стену.
И только четвертый, мальчишка, почти практикант,
На пятые сутки со «Скорой» примчавшийся
в полночь,
Мгновенно поставил диагноз: обширный инфаркт.
Внесли кардиограф. Все точно: обширный инфаркт.
Уколы, подушки… Да поздно нагрянула помощь.
На пятые сутки диагноз… И вот его нет!
А если бы раньше? А если б все вовремя ведать?
А было ему только сорок каких-нибудь лет,
И сколько бы смог он еще и увидеть и сделать!
Ошибка в диагнозе? Как? Отчего? Почему?!
В ответ я предвижу смущенье, с обидой улыбки:
— Но врач — человек! Так неужто, простите, ему
Нельзя совершить, как и всякому в мире, ошибки?!
Не надо, друзья. Ну к чему тут риторика фраз?
Ведь, честное слово, недобрая это дорога!
Минер ошибается в жизни один только раз,
А сколько же врач? Или все тут уж проще намного?!
Причины? Да будь их хоть сотни мудреных мудрей,
И все же решенье тут очень, наверно, простое:
Минер за ошибку расплатится жизнью своей,
А врач, ошибаясь, расплатится жизнью чужою.
Ошибка — конец. Вновь ошибка, и снова — конец!
А в мире ведь их миллионы с судьбою плачевной,
Да что миллионы, мой смелый, мой юный отец,
Народный учитель, лихой комиссар и боец,
Когда-то погиб от такой вот «ошибки» врачебной.
Не видишь решенья? Возьми и признайся:
— Не знаю! —
Талмуды достань иль с другими вопрос обсуди.
Не зря ж в Гиппократовой клятве есть фраза такая:
«Берясь за леченье, не сделай беды. Не вреди!»
Бывает неважной швея или слабым рабочий,
Обидно, конечно, да ладно же, все нипочем,
Но врач, он не вправе быть слабым иль так,
между прочим,
Но врач, он обязан быть только хорошим врачом!
Да, доктор не бог. Тут иного не может быть мненья.
И смерть не отменишь. И годы не сдвинутся вспять.
Но делать ошибки в диагнозах или леченье —
Вот этих вещей нам нельзя ни терпеть, ни прощать!
И пусть повторить мне хотя бы стократно придется:
Ошибся лекальщик — и тут хоть брани его век,
Но в ящик летит заготовка. А врач ошибется,
То «в ящик сыграет», простите, уже человек!
Как быть? А вот так: нам не нужно бумаг и подножья
Порой для престижа. Тут главное — ум и сердца.
Учить надо тех, в ком действительно искорка божья,
Кто трудится страстно и будет гореть до конца!
Чтоб к звездам открытий взмыть крыльям,
бесстрашно звенящим,
Пускай без статистик и шумных парадных речей
Дипломы вручаются только врачам настоящим
И в жизнь выпускают одних прирожденных врачей.
Чтоб людям при хворях уверенно жить и лечиться,
Ищите, ребята, смелее к наукам ключи.
У нас же воистину есть у кого поучиться,
Ведь рядом же часто первейшие в мире врачи.
Идите же дальше! Сражайтесь упрямо и гибко.
Пусть счастьем здоровья от вашего светит труда!
Да здравствует жизнь! А слова «роковая ошибка»
Пусть будут забыты уверенно и навсегда!
Пекут блины. Стоит веселый чад.
На Масленицу — всюду разговенье!
Сегодня на Руси, как говорят,
Прощеное святое воскресенье!
И тут, в весенне-радужном огне,
Веселая, как утренняя тучка,
Впорхнула вместо ангела ко мне
Моя самостоятельная внучка.
Хохочет заразительно и звонко,
Способная всю землю обойти,
Совсем еще зеленая девчонка
И совершенно взрослая почти.
Чуть покружившись ярким мотыльком,
Уселась на диване и сказала:
— Сегодня День прощенья. Значит, в нем
Сплелись, быть может, лучшие начала.
И вот, во имя этакого дня,
Коль в чем-то провинилась, допускаю,
Уж ты прости, пожалуйста, меня. —
И, поцелуем сердце опьяня,
Торжественно:
— И я тебя прощаю!
С древнейших лет на свете говорят,
Что тот, кто душам праведным подобен,
Тот людям окружающим способен
Прощать буквально все грехи подряд. —
И, возбужденно вскакивая с места,
Воскликнула: — Вот я тебя спрошу
Не ради там какого-нибудь теста,
А просто для души. Итак, прошу!
Вот ты готов врагов своих простить?
— Смотря каких… — сказал я осторожно.
— Нет, ну с тобою просто невозможно!
Давай иначе будем говорить:
Ну мог бы ты простить, к примеру, ложь?
— Ложь? — я сказал, — уж очень это скверно.
Но если лгун раскаялся, ну что ж,
И больше не солжет — прощу, наверно.
— Ну а любовь? Вот кто-то полюбил,
Потом — конец! И чувства не осталось…
Простил бы ты?
— Пожалуй бы, простил,
Когда б она мне искренне призналась.
— Ну а теперь… Не будем говорить,
Кто в мире злей, а кто добрей душою.
Вопрос вот так стоит перед тобою:
А смог бы ты предательство простить? —
Какой ответ сейчас я должен дать?
Вопрос мне задан ясно и солидно.
Как просто тем, кто может все прощать!
А я молчу… Мне нечего сказать…
Нет, не бывать мне в праведниках, видно!
