– А где Джим? – спрашивает Лу. – Его не было и на прошлой неделе.
– Ушел, – говорит Родди. Он постарше и тоже постоянный участник. Родди не так интересен, и его речь гораздо проще, но он доброжелателен, честен и дружелюбен с большинством других бездомных.
– Ушел? – Лу привыкла к быстротечности, люди все время приходят в центр и уходят оттуда. Тем не менее очень печально видеть, что Джим ушел.
Родди кивает.
– На прошлой неделе вы не знали, где он, – говорит Лу. – Вы сказали, что он, может быть, вернется.
– А теперь знаем, где он был, – отвечает Родди.
Что-то в его тоне звучит зловеще.
– Где?
– В море.
– Как?
Другой член кружка начинает вовсю раскачиваться на стуле, словно давая понять, чтобы на него обратили внимание. Он стучит по стене, отвлекая их от разговора. Лу пытается сосредоточиться.
– Ш-ш-ш, тише, Тим. Через секунду мы тобой займемся. Пожалуйста, продолжай, Родди.
Родди поясняет:
– Он пошел гулять. В море.
– В море? – Она содрогается. Сейчас февраль, вода холоднющая.
– Его нашли, когда он плавал. Во вторник его тело выбросило у мола.
Во вторник.
– Боже! – У Лу захватило дыхание. – Что случилось?
– Запой.
– Но я думала, Джим не пьет.
– Не пил, много лет.
– Что же заставило его напиться теперь?
Родди пожимает плечами:
– Он узнал, что его жена не так давно вышла за другого.
– Джим был женат? Я не знала. – Лу стыдно: она так давно была знакома с ним, и все же не знала.
– Да. Они разошлись лет десять назад. Она бросила его – так он и оказался на улице. Я думал, вы знали.
– Нет. – У нее сдавило горло. Джим так много держал в себе. – Как он узнал, что она вышла замуж?
– Наткнулся на нее. Она по-прежнему живет в Брайтоне, в Уайтхоке. Сама ему и сказала.
– Ааа. – Лу трудно это осознать.
– Первая выпивка за много лет. Его выловили рано утром. Весь серый, как рыба.
Лу потрясена. Уже не первый человек из ее группы умирает, но раньше были заметны какие-то признаки приближающегося несчастья: замкнутость, чрезмерная агрессия или, наоборот, депрессия. Она видела, что смерть где-то рядом. Но Джима она считала другим. Она не знала, что в прошлом он пил, но даже если бы знала, никогда бы не подумала, что он опять ступит на эту дорогу. Она восхищалась им, как он умудрялся быть чистым, даже когда у него ничего не было – ни семьи, чтобы ухаживать за ним, ни работы, ни своего дома. И она думала, что у него скорее, чем у кого-либо из окружающих, все будет хорошо. А оказывается, он был уязвим, как и все остальные, и, похоже, даже больше: они здесь, а он умер.
Лу глубоко вздыхает и пытается прийти в себя.
– Может быть, мы помолчим, чтобы вспомнить его.
А когда все садятся, склонив головы, она думает: вот почему он так серьезно берег здоровье – знал свою хрупкость. Это напоминает ей многочисленные случаи из практики. Люди с какой-либо неизлечимой зависимостью… Даже когда они лечатся, их жизнь ненадежна, над ними, как нож гильотины, всегда нависает возможность рецидива.
17 ч. 02 мин.
Стив открывает духовку.
– Прекрасно. Передайте мне перчатки.
Анна подает их ему. Теперь кухня Карен – его территория, сегодня он установил здесь свою власть – даже котенка выгнали в гостиную. Анна чувствует, как пышет жар, когда Стив достает два пирога снизу духовки и один из верхней ее части, все пышные, с печеными яйцами и сыром, искусно подрумяненные.
– Один тунец, один окорок с грибами, одну овощную смесь, – требует Стив и выкладывает пироги на салфетки, чтобы не обжечь рабочую поверхность.
Анна ощущает смесь облегчения и гордости. Облегчение от того, что за последние несколько часов они так продвинулись с готовкой, и гордость за таланты Стива.
– Думаю, на сегодня хватит, – говорит он, оглядывая кухню.
Поверхности, которые раньше были заставлены банками, пакетами и горшками, свидетельствуют о его успехах. Чудесным образом он превратил совершенно разнородные продукты в аппетитные блюда. Он приготовил большие чаши сальсы и хумуса, собрал подносы фиников, начиненных завернутым в бекон пармезаном, и трюфелей с козьим сыром, виноградом и фисташками. Испек четыре пиццы и два пирога, один из которых – с карамелизированным луком, а еще приготовил три сногсшибательных салата – один с пшеничной крупой и два с бобами – которые, как он заверил Карен, станут гораздо лучше, если за ночь пропитаются приправой. Анне пришлось сходить в местный гастроном за дополнительными ингредиентами, и не раз, а два, и на обеих женщин он не раз рявкал, но тем не менее получилось что-то поистине замечательное.
– Теперь осталось только засунуть волованы и филло с бри в духовку на несколько минут, но это сделаете завтра, – инструктирует он. – И еще сделать зеленые салаты, разложить чипсы и хлеб и запечь картошку. Пирожки, пироги и пиццу тоже можете разогреть, если хотите подавать горячими.
Анна смотрит на подругу. Карен кивает, но Анна видит, что она ошеломлена.
Это одна из странностей Стива – он может быть совершенно никчемным одну минуту и столь способным в следующую. Но когда он хорош, то забывает свои неудачи – а иногда и чужие, – и может быть веселым, даже оптимистичным.
Анна сочувствует Карен. Когда она успеет доделать все остальное? Это будет не просто прием гостей, где ее заботы – лишь угощение, а ей стоит лишь принять душ и надеть нарядное платье. Ей нужно присутствовать на похоронах, похоронах мужа. Это будет страшно тяжело для нее. Она вряд ли освободится рано, чтобы включить духовку и разложить листья латука. К тому же она будет в ужасном состоянии.
Однако Анне не хочется это говорить, и она просто замечает:
– Твои наставления не так просто запомнить.
– А что тут такого? – бормочет Стив. Анна понимает, что он обижен, как будто ему сказали, что он плохо помог, и возлагает на Карен слишком сложную задачу. Он так противоречив, думает она, моментально выходит из себя. Сейчас может быть чересчур чувствительным, а через минуту совсем бесчувственным. И все же иногда он деликатен и внимателен, как сегодня.
Пытаясь разрядить ситуацию, она обращается к Стиву:
– Впрочем, мы справимся, верно?
– Конечно. – Он замолкает, будто только что вспомнил, по какому поводу все это угощение, и заявляет: – Ну да, конечно, почему нет? Слушайте, мне ведь действительно не обязательно быть на похоронах. Я могу остаться здесь, если хотите, и сделать все это.
– Как это? – Карен не может понять, что он сказал.
– Мне не обязательно идти на похороны, – повторяет он. – Честно сказать, не люблю похороны. Знаю, Саймон был твоим мужем и все такое, но… черт!.. Я их просто не выношу: гроб, все плачут…
Карен вздыхает.
– Да, я тоже не люблю.
– То есть, если хочешь, я, конечно, приду, – быстро добавляет Стив, явно обеспокоенный, что может показаться черствым. – Я любил Саймона и хочу оказать ему почтение.
– Нет, нет, если не хочешь, не надо. Там и так будет много народу.
«А я хочу, чтобы он пришел», – думает Анна, но, пожалуй, сейчас не время выражать свои желания.
– Серьезно, если тебе удобно, я бы мог сразу прийти сюда. Если хочешь. Пока вас не будет, я тут все сделаю, как надо. Включу духовку, приготовлю остальное, приберусь. Даже накрою стол, если хочешь.
– Ты не возражаешь? Правда?
– Ни капельки, – говорит Стив. – Мне это доставит удовольствие, и этим я выражу свое почтение Саймону.
Анна уже видит, как он в переднике накладывает щедрые порции и очаровывает гостей. Он будет в своей стихии, будет наслаждаться похвалами, не чувствуя стресса от ответственности. На долю секунду она обеспокоилась, что он может напиться, но, конечно, этого не случится… Во всяком случае, похороны состоятся до полудня, это достаточно рано, чтобы не беспокоиться. Но ей бы хотелось, чтобы он пошел с ней – или, по крайней мере, спросил, не возражает ли она, если он останется, – ну да ладно, можно простить. Ведь она всегда его прощает? И, кроме того, он так помогает Карен. И Анна снова чувствует гордость за Стива.
* * *
– А теперь, дети, – говорит Карен, заходя в гостиную, после того, как распрощалась с Анной и Стивом, – телевизор надо выключить. Вам на сегодня достаточно.
– Нет! – пищит Молли. Не то чтобы она пристально смотрела на экран; она заставляет одну из множества своих Барби танцевать по спинке дивана на ее постоянно вытянутых носках.
– Так ты все приготовила? – спрашивает Филлис.
