Хойту нравилась эта история – судьба простого парня, ставшего царем. Сам он в общем-то стремился к тому же. Его отец Джордж Торп был…
– …Нанимают целое кодло отморозков, чтобы запугать свидетелей…
«Отморозки. Скажешь тоже, старина Вэнс». Он ведь уже который раз говорит об этом и сам старательно, как те загадочные отморозки, пытается запугать Хойта.
– Да кто они такие – эти отморозки? – спросил он, не то чтобы на самом деле сгорая от желания это узнать, но лишь для того, чтобы продемонстрировать Вэнсу, что он его внимательно слушает.
– Это итальянские мафиози так говорят, – пояснил Вэнс. – Ну, качки такие… их еще быками называют… совсем отмороженные…
Отмороженные. «Эх, Вэнсерман, дал бы ты мне хоть слово сказать, – вздохнул про себя Хойт. – Папаша мой твоих отморозков быстро бы пообломал и на завтрак съел». В памяти Хойта Джордж Торп остался видным красивым мужчиной с коротко, по-армейски стриженными густыми темными волосами, волевым подбородком и квадратной челюстью. Да, его старик любил, когда люди замечали, что он «похож на Кэри Гранта». Говорил он с характерным нью-йоркским акцентом – слегка гнусавым и квакающим, выдававшим как минимум несколько лет, проведенных в хорошей школе-интернате. Вообще во всем, что касалось подробностей биографии отца Хойта, его близким и друзьям приходилось в основном пользоваться косвенными догадками и опираться на отдельные, чаще всего довольно завуалированные намеки. Время от времени отец давал понять, что провел свою молодость в Принстоне (как в свое время и его отец), а также тонко намекал на то, что имел самое прямое отношение к силам спецназа, воевавшим во Вьетнаме, где не раз и не два видел, как несется в его сторону со скоростью в пять раз быстрее звука вереница пуль из вражеского АК-47. По словам отца, они чем-то напоминали зеленых пчел. К сожалению, на этом его рассказы о Вьетнаме обычно обрывались. Что поделать, принадлежность к элите элит, к отряду «Дельта», требовала от отца держать язык за зубами. Ни в какие детали участия в спецоперациях с отрядом «Дельта» он своих близких не посвящал. Более того, если подойти к делу с формальной точки зрения, то он никогда и не говорил родным о том, что служил в этом отряде, – настолько его служба была элитной и, само собой, секретной. Благодаря некоторой загадочности выстроенного им собственного образа и не без помощи благородно звучащего нью-йоркского акцента Джордж Торп сумел стать членом клуба «Брук». В те времена это был едва ли не самый замкнутый, осторожный в членской политике великосветский клуб Нью-Йорка. Водрузив эмблему «Брука» на свой геральдический герб, отец без труда смог стать членом еще четырех старинных и закрытых клубов, в которых состояли весьма обеспеченные и влиятельные люди. Создав себе таким образом серьезную положительную репутацию, отец Хойта стал обрабатывать клубную братию на предмет того, чтобы вложить деньги в основанные им один за другим три перспективных хедж-фонда, проводивших стратегию продажи краткосрочных корпоративных ценных бумаг. Это было во времена бума таких бумаг на Уолл-стрит в 80-е годы. К концу восьмидесятых отец почему-то сменил свое официальное имя Джордж Б. Торп на Армистид Дж. Торп. Хотя Хойту было тогда всего восемь, это показалось ему странным, но папа с мамой объяснили ребенку, что Армистид – это девичья фамилия папиной мамы, то есть бабушки Хойта, которую папа очень любит. В общем, Хойт заглотил эту наживку.
Мать Хойта, в девичестве Пегги Спрингс, симпатичная, хотя и не слишком яркая брюнетка, представляла собой классический пример того типа женщины, которую можно назвать подопытным кроликом: муж просто вил из нее веревки. У нее был диплом экономического факультета, полученный в университете Южного Иллинойса, а кроме того, еще в молодости она получила лицензию на независимую бухгалтерскую деятельность. Естественно, мать и вела все финансовые дела как Джорджа Б. Торпа, так и Армистида Дж. Торпа.
Она безропотно выслушивала все истории отца, которые накапливались, громоздились одна на другую до такой степени, что время от времени вся эта пирамида просто рушилась под собственной тяжестью. Более того, этот робкий Кролик Пегги добровольно запер себя в четырех стенах, в то время как ее супруг проводил большую часть времени вне дома под предлогом того, что ему нужно ловить «жирную рыбу» – потенциальных инвесторов – и прикармливать их обедами и ужинами в своих клубах.
Хойт всегда старался исходить из предположения, что изначально отец не собирался никого обманывать. Впрочем, ближе к концу карьеры Торпа-старшего в качестве инвестора даже его сыну стало ясно, что всё новые и новые фонды, которые отец открывал на свое имя, создавались лишь с целью привлечь средства для того, чтобы рассчитаться с людьми, вложившими деньги в его предыдущие проекты. Эти инвесторы начинали выражать свое недовольство отцом Хойта все более настойчиво и даже грозились подать на него в суд. Среди его жертв была даже кассирша-операционистка одного банка – двадцатичетырехлетняя девушка-эстонка, выросшая и закончившая школу где-то на острове под названием Вайнелхэвн, близ побережья штата Мэн. Это была доверчивая маленькая блондинка, с которой отец любил заигрывать, пока она оформляла его документы. Все свои сбережения, а именно долговую расписку Государственного казначейства на двадцать тысяч долларов, которую родители – ночной сторож и больничная санитарка – подарили ей ко дню совершеннолетия, девушка вложила в очередной хедж-фонд Торпа, занимавшийся страхованием перепродажи краткосрочных фьючерсов. Звучала эта формулировка весьма заумно, но при этом действовала на многих не слишком сведущих в экономике людей безотказно. Чтобы пояснить, чем именно занимается этот фонд, отец Хойта воспользовался еще более мудреными формулировками, сообщив бедной девушке, что ее деньги вложены в операции по «хедж-страхованию, проводимому относительно хедж-сделок, что является вдвойне выгодным благодаря удачному использованию увеличивающего коэффициента «набегающей волны»…» Надо же было такое завернуть! Отец велел Пегги распечатать все необходимые бланки, проект контракта и состряпать из готовых текстов рекламно-информационный бюллетень нового «фонда». Столь же стремительно был открыт и отдельный банковский счет, на который и были переведены полученные по казначейскому чеку деньги. Хойт запомнил эту историю как одну из последних отчаянных попыток спасти положение перед тем, как карточный домик дутых фондов рухнул окончательно и бесповоротно.
В то время Хойт с родителями жил в доме, который первоначально построил для себя один старый актер – звезда вестернов Билл Харт. Этот дом находился в районе Белл-Хэви в Гринвиче, штат Коннектикут, неподалеку от Лонг-Айленд-Саунд. Джордж Торп счел правильным исчезнуть, как он выразился, «на некоторое время», пока, мол, все не утрясется. Давно уже заподозрив небескорыстный интерес обманутых вкладчиков и кредиторов к своему имуществу, он благоразумно переписал дом на имя безответной Пегги. Теперь, когда дела пошли совсем плохо, он вдруг вознамерился вернуть себе право собственности на недвижимость семьи: по всей видимости, чтобы попытаться оттянуть окончательный крах своей финансовой пирамиды. Едва ли не впервые в жизни у матери Хойта хватило не только ума, но и неизвестно откуда взявшегося упрямства, чтобы не пойти на поводу у мужа и отстоять свое право владения домом. Она уперлась и ни за что не желала отступать. Уверенности ей добавляло знание финансового положения мужа от первого до последнего доллара. Пегги прекрасно понимала, что «утрясется» все это дело далеко не так быстро, как хотелось бы Торпу. В один прекрасный день – Хойт и сейчас помнил, что это было утро четверга, – отец небрежным тоном («Я-разве-тебе-не-говорил?») сообщил, что в выходные на Си-Айленде, штат Джорджия, должна состояться какая-то конференция по текущему состоянию рынка недвижимости. После обеда отец упаковал два солидных чемодана и уехал в аэропорт Ла Гуардия. Больше они его никогда не видели. Банкиры, страховые компании и инвесторы набросились на Пегги. Вскоре они убедились, что добиться чего-либо от этой внешне уступчивой и безвольной женщины чрезвычайно трудно. Она только невинно и чуть загадочно улыбалась и в итоге сумела-таки отстоять дом, на который жадно разевали рты многие кредиторы. Мать устроилась бухгалтером в отделение компании «Стэнли Тул» неподалеку от Стэмфорда, и ее честно заработанных денег вполне хватало на то, чтобы вносить залоговые платежи за дом. Тем не менее Хойту пришлось распрощаться с дорогой и престижной школой Гринвич-Каунтри.
Пытаясь хоть как-то уладить дела мужа, Пегги позвонила в архив Принстонского университета, чтобы получить необходимую информацию о нем, но в базе данных, к ее удивлению, не оказалось ни его имени, ни имени его отца – Лайнуса Торпа Точно таким же образом дело обстояло и в военных инстанциях – нигде, абсолютно нигде не нашли ни единого упоминания о капитане Джордже Торпе.
