— Это будет наш дом на ближайшие две недели, — сказал Брэд, удобно вытягивая ноги.
А через несколько минут они, не сговариваясь, одновременно подошли к окнам, за которыми, как и следовало ожидать, лежал настоящий Нью-Йорк: внизу — бурлящая улица, а напротив — жилые многоэтажки, полные незнакомых людей.
— Это великолепно, — сказала она, вслушиваясь в городской шум. — Я так счастлива! — И на радостях поцеловала мужа.
Утром они позавтракали в кафе-автомате, а потом гуляли по городу и поднялись на Эмпайр-стейт-билдинг.
— Ловко они тут все подлатали, — сказал Брэд. — Теперь и не найдешь место, куда врезался самолет.[33]
Они прошлись по периметру смотровой площадки, заглядывая вниз со всех четырех сторон в надежде заметить следы крушения, но не решаясь спросить об этом у местных служащих.
— В конце концов, — рассудила она со смешком, — если бы у меня дома что-нибудь сломалось, я была бы не рада зевакам, пришедшим глазеть на обломки.
— Владей ты этим небоскребом, ты бы и не думала о таких пустяках, — сказал Брэд.
Первые несколько дней они перемещались по городу только на такси; в одной машине дверца не захлопывалась и была привязана веревкой — они с улыбкой переглянулись, — а где-то на третий день у такси, в котором они ехали по Бродвею, лопнула шина, так что им пришлось выбираться и ловить новое.
Время летело стремительно.
— У нас осталось одиннадцать дней, — заметила она однажды, а спустя всего-то ничего уже констатировала: — Шестой день, как мы здесь.
Они позвонили друзьям, встреча с которыми входила в программу, и те пригласили их провести уик-энд в летнем домике на Лонг-Айленде.
— При такой погоде идея, кажется, не самая лучшая, — бодро сказала по телефону хозяйка дома. — Через неделю мы и сами переедем в город, но я решительно не приму отказа, раз уж вы объявились в Нью-Йорке.
Дни стояли ясные, но прохладные, осень давала о себе знать; одежда в витринах становилась все менее яркой и все более теплой, намекая на близящийся сезон мехов. Она ни разу не смогла пройтись по улице без пальто, а под него все чаще надевала жакет с юбкой. Легкие платья, приобретенные для этой поездки, бесполезно висели в шкафу, а она уже подумывала о покупке свитера — только ради Лонг-Айленда, поскольку дома в Нью-Гэмпшире свитеров было навалом.
— Я должна хотя бы один день посвятить шопингу, — сказала она Брэду, который издал тяжкий стон.
— Только не заставляй меня таскаться за тобой с кучей пакетов, — взмолился он.
— Тебе не выдержать целого дня шопинга, — признала она, — особенно после стольких прогулок по городу. Можешь пока посидеть в кино или еще где-нибудь в спокойном месте.
— Нет уж, я займусь своим шопингом, — сказал он как-то загадочно.
Она подумала, что Брэд, возможно, хочет выбрать для нее подарок на Рождество; ей и самой приходила в голову мысль купить рождественские подарки в Нью-Йорке — дети будут рады игрушкам, каких не найдешь в провинциальных магазинах. Посему она не стала допытываться и только напомнила:
— Может, заодно разберешься наконец со своими нью-йоркскими поставщиками.
Разговор происходил по дороге к еще одному старому приятелю, который, по его словам, обжился здесь каким-то чудом и заранее просил их не пугаться внешнего вида и внутреннего убранства здания. И то, и другое и впрямь угнетало; в мрачном подъезде им пришлось преодолеть три пролета узкой и темной лестницы, чтобы добраться до нужной квартиры. Этот их приятель переехал в Нью-Йорк совсем недавно, но уже владел двухкомнатными апартаментами и успел заразиться здешним пристрастием к жиденьким столикам и низеньким шкафам, из-за чего комнаты местами казались слишком большими для этой мебели, а местами выглядели захламленными.
— Здесь даже очень мило, — сказала она, войдя в квартиру и пожалела о сказанном после комментария хозяина:
— Когда-нибудь я выберусь из этой берлоги и поселюсь в действительно приличном месте.
В квартире оказались и другие гости, оживленно обсуждавшие примерно те же проблемы, какие сейчас обсуждались в Нью-Гэмпшире; однако здесь пили больше, странным образом не пьянея, голоса были громче, а выражения — заковыристее. В то же время меньше жестикулировали, обходясь движением пальца там, где нью-гэмпширский разговор потребовал бы широкого взмаха руки. Маргарет слишком часто повторяла:
— Мы приехали сюда на пару недель, в отпуск.
То и дело она восклицала:
— Это чудесно, это так волнительно!
И еще:
— Нам необычайно повезло — наш друг уехал из города, оставив нам…
Народу становилось все больше; в конце концов теснота и шум вынудили ее отойти к окну, чтобы перевести дух. На протяжении всего вечера окно то открывалось, то закрывалось каждым, кто оказывался поблизости, если только его руки не были заняты выпивкой и закуской. В данный момент оно было закрыто; за стеклом синело чистое вечернее небо. Кто-то остановился рядом, и она сказала:
— Только послушайте этот шум снаружи. Там галдят не меньше, чем здесь внутри.
— В кварталах вроде этого все время кого-нибудь убивают, — сказал незнакомец как бы между прочим.
Она нахмурилась, прислушиваясь.
— Теперь это не просто гвалт. Они повторяют одно и то же.
— Пьянчуги, — сказал он. — Обычное дело: напились и что-то не поделили.
И человек удалился, крепко держась за свой стакан виски.
Она открыла окно и перегнулась через подоконник; в окнах напротив тоже маячили люди и что-то кричали, а на улице собралась изрядная кричащая толпа. Она уловила только: «Эй, женщина!..» — и подумала, что кричать могут ей, поскольку все смотрели в эту сторону. Она высунулась еще дальше и смогла разобрать в нестройном хоре:
— Женщина, ваш дом горит! Эй, женщина…
Маргарет плотно закрыла окно, повернулась к людям в комнате и сказала, чуть повысив голос:
— Послушайте, там внизу кричат, что в доме пожар.
Она очень боялась попасть в глупую ситуацию, когда все станут над ней смеяться, а Брэд, краснея, будет глядеть на ее позор из дальнего угла комнаты.
— В доме пожар, — повторила она и, чтобы не выглядеть паникершей, добавила: — Об этом кричат снизу.
Несколько ближайших гостей повернули головы в ее сторону, и кто-то произнес:
— Она говорит, что в доме пожар.
Маргарет огляделась в поисках Брэда, но того нигде не было видно, как и хозяина квартиры; вокруг были только незнакомые люди. «Они меня не слушают, — подумала она. — Для них я пустое место». Тогда она направилась к входной двери и, открыв ее, не обнаружила в подъезде ни огня, ни дыма. «Но все же лучше быть снаружи, чем внутри», — рассудила она и, вдруг испугавшись, бросилась вниз по лестнице, без пальто и шляпки, но с бокалом в одной руке и спичками в другой. Лестница казалась безумно длинной, но задымления не было, и она благополучно выбралась из подъезда. На улице ее поймал за локоть какой-то мужчина и спросил:
— Все люди вышли из дома?
— Нет, Брэд еще там, — сказала она.
На перекрестке появились пожарные машины; зеваки в соседних домах высовывались из окон по пояс.
— Ну вот, приехали, — сказал мужчина, отпуская ее руку.
Как вскоре выяснилось, пожар был за два дома отсюда, но зрителям на улице показалось, что горит именно это здание, поскольку дым и зарево поднимались как раз над его крышей. Пожарные сделали свое дело за десять минут и отбыли восвояси с видом великомучеников, которым пришлось ворочать тяжеленные брандспойты из-за какого-то плевого десятиминутного пожаришки.
Она медленно и смущенно поднялась обратно в квартиру, отыскала Брэда и увела его с вечеринки.
— Я так перепугалась, — говорила она позже, когда они вернулись домой и уже укладывались в постель. — Совершенно потеряла голову.
— Ты должна была к кому-нибудь обратиться.
— Но меня никто не хотел слушать. Я говорила, а они не слушали, и тогда я подумала, что, должно быть, ошибаюсь, и пошла вниз проверить.
— Тебе повезло, что не случилось чего похуже, — сонно пробормотал Брэд.
— Я чувствовала себя как в ловушке — на последнем этаже ветхого дома, который вот-вот вспыхнет. А вокруг чужой город. Это было как кошмарный сон.
— Ну, теперь это все позади, — успокоил ее Брэд.
Весь следующий день ее не покидала смутная тревога. Она, как и планировала, в одиночку отправилась по магазинам, а Брэд наконец-то занялся подбором товаров для своей лавки. В автобус, которым она ехала до центра, набилось так много народу, что ей не удалось выбраться на нужной остановке. Стоя в проходе, она беспомощно бормотала: «Позвольте… пропустите…» — а когда наконец достигла двери, автобус уже тронулся. Выходя на следующей остановке, она думала: «Ну почему меня никто не желает слушать? Может, я чересчур вежлива?» Цены в универмагах оказались заоблачными, а все свитера были под стать нью-гэмпширским — как назло, ничего оригинального. Детские игрушки привели ее в смятение; это были гнусные маленькие пародии на взрослую жизнь, явно рассчитанные только на нью-йоркских детишек: игрушечные кассовые аппараты, игрушечные тележки торговцев, работающие детские телефончики (как будто в Нью-Йорке недоставало работающих взрослых телефонов), крохотные молочные бутылочки в специальных корзинках с ячейками.
