— Как Павел согласился на такое?
Ангел засмеялся.
— Павла мало интересовали телесные радости. А ходившая о нем куртуазная слава весьма устраивала его в качестве одной из масок, которые он так любил. Легенда о Галантном Алхимике, все эти «пятьсот любовниц Павла Великого» и прочие мифы берут свое происхождение именно здесь. Киж оказался не только любвеобилен, но и плодовит. Многочисленные «бастарды Павла Великого» получали фамилию «де Киже». Но это было не уловкой, обычной в таких случаях, а прямым указанием на подлинное отцовство.
— Значит, я на самом деле все-таки потомок этого Кижа?
— Повторяю, правильнее считать, что ты потомок Павла, — сказал Ангел. — Киж был его точной физической копией, сохранившей даже его недуги. А личность Кижа не имеет к тебе никакого отношения. Создание Кижа — важнейшее событие в жизни Павла, Алекс. По сути, именно этот алхимический акт мы и воспроизводим в ритуале Saint Rapport. Это был акт подлинного творения. Опыт Павла оказался не просто успешен, а чересчур успешен.
— Что значит — «чересчур успешен»?
— Знаешь, есть такая пословица — «первый блин комом». Ком — это шар. То есть нечто такое, из чего можно нарезать много-много блинов. Смысл выражения в том, что в первый опыт часто вкладывают излишне много сил, и результат оказывается, как бы сказать… Чрезмерным.
— В каком смысле?
— В том, что, несмотря на воскрешение Кижа в Идиллиуме, первоначальному Кижу так и не удалось до конца умереть в Петербурге.
— Как это?
— Он вышел у Павла слишком живучим. Практически бессмертным. Его физическое тело было очень трудно убить. А тонкие оболочки — те, что называют эфирным и астральным двойником — оказались настолько прочными, что ни одна сила на Ветхой Земле не могла их разрушить.
— Но его все же убили?
— В некотором смысле да, — сказал Ангел. — А в некотором — нет. То, что я скажу тебе сейчас, — одна из самых тщательно охраняемых тайн дома Романовых-Гольштейн-Готторп-Гогенцоллернов. Понадобилось сто семьдесят два удара табакеркой в висок, чтобы Киж только потерял сознание и прекратил сквернословить. Его тело расчленили, но сердце продолжало биться еще трое суток… С физическим телом заговорщикам удалось кое-как справиться, растворив его в кислоте, но тонкая оболочка Кижа оказалась неубиваемой. Нерастворимой, так сказать, в мировом эфире. Мало того, она как бы прикипела к месту убийства, оказавшись привязанной к спальне Павла своего рода энергетическим поводком. И призрак Кижа действительно бродит до сих пор по коридорам Инженерного замка.
— То есть призрак, о котором говорил Алексей Николаевич — это Киж?
— Конечно. Как ты думаешь, почему несуеверные Романовы покинули дворец, построенный с такими затратами? Почему они отдали его под училище и стали обдирать с него серебро и мрамор?
— Не знаю, — ответил я. — Наверно, из-за цареубийства.
— Цареубийство в Ветхой России всегда было нормой. Призраками царскую семью не удивить. Но если со своим бесплотным родственником Романовы еще смогли бы сожительствовать, зажигая ему в дворцовой церкви свечки и лампадки, то Киж по своим проявлениям больше напоминал демона, чем мирное привидение. Он…
Ангел запнулся, словно не решался продолжить.
— Что он?
— Он был создан из такого переизбытка Флюида, что мог даже приобретать физическую телесность. Делать то же самое, что ты сделал с рукой во время опыта в парафиновой ванне. Киж мог на короткий срок оплотняться всем телом. Или материализовать небольшую свою часть — но уже надолго. Если ты вспомнишь, что у Кижа было больше пятисот любовниц, ты без труда догадаешься, с какой именно частью своего тела он это проделывал. А у Романовых были дети. Дочери. Понимаешь?
— Что же он за монстр? — недоверчиво прошептал я.
— Он не монстр, — ответил Ангел. — Просто дитя своего времени. Павел создал его главным образом из Флюида, выделенного гвардейским полком — на площади в то время были одни унтера. Киж и не мог получиться другим. В этом нет его вины. Теперь понимаешь?
Я отрицательно покачал головой.
— Павел, как и обещал, оживил Кижа в Идиллиуме, — продолжал Ангел, — но новое бытие бедняги оказалась неустойчивым и зыбким, потому что его незримая неубиваемая основа осталась в Петербурге. Киж успел наплодить здесь потомства, но после смерти новой физической оболочки дух его обрушился назад — в ту самую спальню, где он был убит.
— Хорошо, — сказал я. — Это очень интересно. Но все равно ничего не сходится.
— Что не сходится?
— Пускай Киж прикован к месту своей смерти в Михайловском замке на Ветхой Земле. Но ведь там был не Киж. И руку в парафин опускал не Киж, а я!
Ангел улыбнулся.
— Алекс, — сказал он, — вспомни, кто ты. Твое имя — Алексис де Киже. Другими словами, ты тот самый поток Флюида, из которого Павел когда-то создал своего первого гомункула. Но отделить этот поток от самого Павла невозможно, поэтому ты потомок не столько Кижа, сколько Павла. Он — исток реки, а ты — ее устье. Эфирное тело Кижа, прикованное к Инженерному замку, — тоже часть потока. Если угодно, река в ее среднем течении. Таков корень, откуда растешь ты и весь ваш род.
— Спасибо.
— Из-за этого твое сознание может соскальзывать в неуничтожимую оболочку Кижа и одушевлять ее. То же самое способны делать все другие Смотрители из рода де Киже. Поэтому, хоть они мало походят друг на друга, в парафине всегда отпечатывается одна и та же рука. Рука изначального Кижа. Она же рука Павла, потому что внешне они были неотличимы. Это, если угодно, ваш родовой аттракцион. Нечто, придающее вашей фамилии поистине царское величие.
Некоторое время мы молчали — и я с наслаждением следил за тем, как последние осколки ледяного ужаса, совсем недавно заполнявшего мою грудь, тают от эха этих слов.
— Теперь ты успокоился? — спросил Ангел.
Я кивнул.
— Почему, спрашивается, нельзя было меня предупредить?
— Потому, — ответил Ангел серьезно, — что это не помогло бы. Видишь ли, нет никакой возможности доказать, что мой рассказ — не посмертная хитрость призрачного Павла, прячущего от себя страшную правду.
У меня екнуло в груди.
— Черт, — простонал я. — А вот это зачем надо было мне сейчас говорить?
Ангел захохотал. В этот раз он смеялся долго, очень долго — и мне показалось, что он разрастается надо мной в огромную электрическую тучу, откуда вот-вот ударит молния. Но все кончилось иначе — небесный хохот словно бы истощил его, и часовня вернулась к своему прежнему виду. Ангел сжался до размеров своей статуи — и я понял, что наш разговор обессилил его.
— Будь достоин своей великой свободы, — сказал он. — Завтра в Михайловский замок прибывает твой новый ментор Менелай. Он обучит тебя управлять Флюидом. Как только ты приобретешь необходимый минимум навыков, мы встретимся вновь. Приступай к тренировкам немедленно и ни на что не отвлекайся.
— Хорошо, — сказал я. — Могу я задать еще один вопрос?
— О чем?
— О Юке.
— Что ты хочешь спросить?
— Помните, вы спорили с другими Ангелами? Я не понял, почему вы сказали, что она — проекция моего сознания.
— Мы все проекции сознания друг друга, — сухо ответил Ангел.
— Но вы говорили, Оленьим Парком занимается Департамент Воды. И поэтому вы…
— Забудь про Юку и Олений Парк. До того, как ты завершишь тренировку, не смей даже думать ни о чем постороннем. Тем более о женских юбках.
— Но…
— Забудь хотя бы до конца занятий с Менелаем, — повторил Ангел. — А еще лучше — совсем. Теперь иди.
Я поклонился. Когда я снова поднял голову, Ангел стоял на своем прежнем месте в углу.
Выйдя из часовни, я поглядел на статую Павла Великого у входа. Павел держал в одной руке длинное копье — офицерский эспантон. Палец другой его руки был приложен к губам.
Павел советовал помалкивать, но стоящий рядом Франклин не слушался — и тихо-тихо пел.
Продолжение читайте в следующей книге В. Пелевина «Смотритель. Железная Бездна»Приписывается Никколо Первому. По другой версии, написано Павлом Алхимиком — и изменено Никколо Первым под влиянием декадентов: в утерянном павловском оригинале якобы было «влача свой крест Мальтийский в темноте, || где Троица сию рисует душу, || подобно быстрым вилам на воде». В пользу этой гипотезы говорит то, что в Ветхой России времен Павла действительно распространены были вилы с тремя зубцами. Против этой версии — некоторая амбивалентность термина «Троица» в устах Павла Алхимика.
Герцог де Антипод (фр.).
