Ты меня не слышишь и продолжаешь свою безудержную гонку. Мы ныряем под своды улицы Риволи. Стеклянные шары фонарей отражают солнечный свет, наполняя улицу оранжевым сиянием. Поравнявшись с отелем Интерконтиненталь, мы скользим по керамическому покрытию, где сложным образом переплетаются разноцветные квадраты и ромбы. Я замедляю шаг, чтобы разглядеть прихотливый узор. Мне надоело за тобой мчаться, надоело участвовать в этом бессмысленном забеге.
Я предлагаю: «Пойдем ко мне, я налью тебе чаю, горячего ароматного чаю. Мы поговорим, отдохнем, ляжем на кровать, прижмемся друг к другу. Мне столько всего нужно тебе рассказать. Я висну на твоей руке, но ты все так же летишь на всех парах. Безумная гонка продолжается.
Ты не спрашиваешь устала ли я.
«Ну пойдем же, – упрямо продолжаю я. – Я выбилась из сил, у меня ноги болят. Куда мы вообще идем?»
Ты, не оборачиваясь, хватаешь меня за руку и крепко прижимаешь к себе, заставляя шагать в своем темпе.
Я покачиваюсь, но ты не позволяешь мне упасть, поддерживаешь меня за талию, и мы как сумасшедшие летим дальше. Я попыталась рассказать тебе о вчерашнем ужине, но ты меня не слышал. Ты был в глубокой прострации, витал далеко-далеко. Я стараюсь под тебя подстроиться, придерживаю сумку, чтобы она не соскользнула с плеча, и следую за тобой.
Я хочу вновь обрести былое чувство уверенности. Я помню как твердой и легкой походкой шагал вместе с нею по улицам Парижа и, казалось, весь мир принадлежит мне.
Знакомая история. Бывают дни, когда я ощущаю себя королем мирозданья, сильным и непобедимым. В такие дни я готов поднять ее на руки и унести на край вселенной. Я такой же как все, и даже лучше. А потом вдруг что-нибудь случается, такой вот дурацкий ужин у родителей, или вовсе сущий пустяк. Стоит мне наткнуться на собственное отражение в витрине магазина и обнаружить, что сзади торчит непослушная прядь, или воротник рубашки вылез из-под пиджака, или плащ весь помялся, стоит мне поймать на себе чей-то взгляд, чью-то улыбку, и я теряюсь. Я как будто разучился ходить, разучился быть победителем. Все кончено. Я уже ни в чем не уверен. Мне начинает казаться, что окружающие смотрят на меня сочувственно. Я вдруг становлюсь тяжелым, неуклюжим, категоричным. Короче, жалкий тип. Так и хочется встать у стены с протянутой рукой. Помогите мне, несчастному, подкиньте франк-другой! Судыри-сударыни, не откажите мне, бедному. Так бы и провалился сквозь землю. Это невыносимо, я сам себе противен… Понимает ли она что со мной происходит? Понимает ли с каким жалким типом связалась?
Ты все так же держишь меня за талию, подталкиваешь, ограждаешь от идущих навстречу. Ты смотришь прямо перед собой и тащишь меня вперед как буксир. Потом внезапно тормозишь, и прислонив меня к стенке, наваливаешься на меня всем телом. Ты хватаешь меня за подбородок, заставляя смотреть тебе прямо в глаза, и глядя на меня своим мрачным неистовым взглядом, начинаешь целовать. Ты до боли терзаешь мои губы, прямо на улице, не стесняясь прохожих. Ты расстегиваешь мою куртку, задираешь футболку, теребишь груди.
– Не надо, нас все видят, – тихонько прошу я, вырываюсь, поправляю одежду.
– Тебе стыдно? Стыдно, что тебя увидят вместе со мной?
– Нет… Прошу тебя, перестань. Перестань.
По улице Риволи снуют машины. Туристы ловят такси, но те преспокойно проносятся мимо, невзирая на все протесты. Удрученные туристы что-то кричат им вслед по-английски, пo-японски. Несколько пожилых дам выходят из-под вывески «Анжелина» с коробками пирожных в руках. Все из себя чистенькие, напудренные. Рядом с ними, такими непорочными, я вдруг ощущаю себя ужасно грязной, ведь меня только что прилюдно раздели.
– Я устала… Ты идешь слишком быстро! Может, поймаем такси?
– Забег продолжается. Ты обогнал меня на целый метр, но не замечаешь этого. Ну и беги себе, мне надоело за тобой гнаться.
Ей стыдно, это ясно. Она считает, что я рехнулся, хочет меня разговорить, успокоить, понять. Я не прошу понимания. Я стою больше, чем все мужчины, идущие нам навстречу, чем все мужчины, повстречавшиеся ей в жизни. Я не нуждаюсь в ее снисхождении. Я хочу, чтобы она любила меня как любят победителей. Я лучше других, лучше тех, других, которые не удостаивали ее взглядом. Она не знает этого, но я ей докажу. Женщины все время требуют доказательств, подтверждений любви. Только она и я! Она и я! Иногда я ненавижу ее за все, что с нею было до меня. Мне хочется побить ее, задушить, чтобы ее последний удивленный взгляд достался мне.
Жалкий тип! Она знала стольких мужчин, до тебя.
Все они засыпали ее подарками, деньгами, водили ужинать в лучшие рестораны. Ты не катишь! Я возьму кредит в банке, и мы заживем на широкую ногу. Она получит все, что пожелает. Так и поступим. Отныне все ее проблемы я целиком и полностью беру на себя.Ты резко останавливаешься, и я хватаю тебя за руку, чтобы ты опять не пустился бежать. В знак примирения я трусь щекой о твой рукав. Ты выдергиваешь меня из толпы, и мы вместе прячемся за каменной колонной.
– Начиная с сегодняшнего дня я буду тебя содержать. Я так решил. За все буду платить я. Мы снимем большую квартиру и будем жить вместе…
– Ты с ума сошел! Я не хочу быть содержанкой! Мне не нужны твои деньги.
А потом, при виде этой шумной, грубой толпы, у меня вдруг вырывается:
– Вот видишь, ты опять принялся за старое! Ты себя не контролируешь!
Вот тут-то она тебя и окликнула, эта высокая брюнетка. Ты уже придумал что сказать в оправдание, но она выкрикнула твое имя, и ты обернулся, отчего все возражения так и застыли у тебя на губах. Она махала тебе рукой, стоя у книжного магазина Галиньяни. Мы ринулись ей навстречу, рассекая толпу. Она кинулась тебе на шею, поцеловала тебя. Ты нас познакомил, но ее имя вылетело у меня из головы. Мне совершенно не хотелось слушать ваш разговор. Я была изнурена и полна отвращения. Единственным моим желанием было остаться одной. Просто в покое, подальше от тебя. Я сказала, что пойду поброжу по магазину, посмотрю книжки, и бросила вас у кассы. Она что-то оживленно тебе рассказывала, отчего твой взгляд смягчился. Ты расслабил плечи и прислонился к стене, чтобы передохнуть.
В какой-то момент я даже услышала как ты смеешься своим громовым смехом, причем смеешься весело, от всей души, без тени ехидства и презрения. Я удивленно обернулась, но ты меня не заметил. Нетрудно догадаться, что в эту минуту я страшно ревновала.
Я вернулась к кассе с книжкой в руке, большим подарочным изданием, посвященным Делакруа и его пребыванию в Марокко. То была роскошно иллюстрированная и весьма недешевая книга. Ты сразу это понял и ринулся платить. Я тихонько оттолкнула тебя со словами «не надо, прошу тебя, могу я сама себе сделать подарок?» В ответ ты грозно прошипел: «Когда ты со мной, за все плачу я, понятно? За все плачу я!» И швырнул банкноты в сторону кассы. Я их отодвинула и достала чековую книжку.
Я сделала это деликатно, но высокая брюнетка заметила мой жест, и когда я наклонилась выписать чек, тихо обратилась к тебе, в полной уверенности, что я ее не услышу. Но я все прекрасно слышала, я прекрасно уловила ее слова, предназначенные не мне.
– А эта? – ехидно спросила она. – Она тебя, что, выдерживает? Неужели ей это удается? Неужели нашлась женщина, способная тебя выносить?
Она рассмеялась и повисла у тебя на шее. Этим характерным движением она явно хотела показать, что когда-то ты нераздельно принадлежал ей.
Что я после этого могла сказать? Что мне оставалось делать?
Мы вышли на улицу. Твоя лихорадка спала. Теперь мы шагали медленно. Мы уже не рассекали толпу, мы плавно в нее влились, растворились среди туристов, бродящих с путеводителем в руке, детей, весело ныряющих между туристами, родителей, гуляющих под ручку, разглядывая витрины и подставляя лицо ласковому майскому солнцу. Мы шли рядом, шли порознь, не глядя друг на друга.
Ты вырвал у меня книгу, хотел нести ее сам. Я не возражала. Я вдруг почувствовала себя такой слабой. Еще никогда я не была так близка к поражению.
Мы шли рядом. Я понуро смотрела под ноги.
Еще вчера я была такой сильной, такой воздушной, я была так уверена, что нам с тобой предстоит долгое триумфальное восхождение. Вчера я была убеждена, что во всех наших проблемах повинна я одна, что я отвергала твою любовь по собственной глупости, безо всякой причины. Вчера я была такой храброй, такой отважной. Мне удалось одолеть врага, моего извечного страшного врага. Я, наконец, созрела для абсолютно новой любви. Только ты и я – все прочее казалось несущественным. Смертоносные призраки остались позади.
Но сегодня, шагая рядом с тобой под сводами улицы Риволи, я уже ни в чем не была уверена.
