Кто-то сел рядом. Он приоткрыл глаза, сказал:
- Опять снишься.
- А если и снюсь, разве это плохо? - спросила она.
- Плохо, когда просыпаешься, - сказал он. - Ты давно здесь?
- Два дня. Я получила деньги за сценарий и прилетела.
- Вот, значит, как мне повезло, - сказал он. - А если бы ты не получила деньги за сценарий?
- Все равно прилетела бы. И не рычи, чудовище мое.
Послышался шум у двери. Зашел Левченко. Он подмигнул Эре. Скривив пухлую щеку, растрепал Овцыну волосы.
- Теперь Я понял, что за сюрприз, - сказал Овцын. - Вы молодец, что не сказали.
- Да? - Левченко спрятал хитрые глаза в щеках. - Я думал, ты станешь меня колотить. Собирайся, капитан. Через два часа начало банкета.
- Надо торопиться, - улыбнулся Овцын. - Времени в обрез.
За полчаса он вымылся, выбрился и оделся. Достал из стола паспорт, положил в карман. Зашел к Левченко. Тот, будучи уже при параде, инструктировал замполита по части проведения банкета, а также и по части возможных последствий.
- Мне нужны два свидетеля, - серьезно сказал Овцын.
Левченко приподнял брови, откинулся на спинку кресла:
Овцын добавил:
- Жду на пирсе начальники. Поторопитесь, время не потерпит.
Он зашел в свою каюту, подал Эре плащ. Заглянул в лежащую на столе сумочку. Эра выпрямилась и взялась рукой за щеку. Овцын защелкнул сумочку, подал ей, сказал:
- Все в порядке, идем.
- Куда? - спросила она.
- На берег.
Начальник перегона и замполит стояли на пирсе. Увидав Овцына с Эрой, Левченко постучал себя по лбу и что-то шепнул замполиту.
- Куда же мы идем? - снова спросила Эра.
- В брачную контору, о, санкта симплицитас! - сказал Левченко и взял ее под руку.
- Бог ты мой... - проговорила Эра и пошла, потупившись.
Овцын побежал наверх по трапам, настеленным на скалах, а когда кончились трапы и началась улица, он оглянулся. Эра и моряки были далеко внизу, они шли медленно и степенно и беседовали, и широко раскинулось за ними выпуклое, стального цвета море, отражая холодное солнце как раз в том месте, где стоял на якоре неутомимый работяга «Ермак».
Пришлось, наконец, сказать себе: «Пора, пора, рога трубят...» - но он выгадал еще ночь - не уехал с последним поездом, а полетел первым утренним самолетом. На аэродроме Эра, - сгорбившись, глядя так вниз, что он видел ее затылок, - проговорила сбивчиво:
- Знаешь, кажется, я тогда, в тот самый день, ну, помнишь, кажется, я забеременела. Что ты думаешь по этому поводу?
Думать было некогда. Пассажиры поднимались в самолет. Да и голова стала вдруг очень негодной для этого занятия, она кружилась, и часто и остро пульсировала кровь в висках. Он стоял ошарашенный и глупо мигал, хотя такое событие не очень уж неожиданно, если два человека стали мужем и женой. Это он понял потом, а в ту минуту сказал:
- Я думаю, что он родится в марте, но почему ты три месяца молчала, глупая девчонка?
- Я глупая девчонка, - сказала она. - Не понимала, что это.
Москва не Диксон, самолет ждать не станет, и он занял свое место у левого иллюминатора, видел, что ее отвели за ограждение. Захотелось выскочить из машины, пока она еще не покатилась, не взлетела, не унесла его от жены, которую он оставляет в такую минуту. Уже в полете он понял, что минута имеет громадный смысл только для него, а для Эры в ней значительного меньше, потому что Эра давно знает то, что сказала ему сейчас. И это правильно, что он не поддался внезапному ошеломлению, не задержался в Москве. Портфель с документами на два судна, который лежит у него на коленях, нетерпеливо ждут в конторе, так как не могут из-за отсутствия оного свести в бумагах концы с концами, что на бухгалтерском языке именуется балансом.
Прямо из аэропорта он поехал в контору, и Крутицкий строго произнес,
приняв у него темно-желтый портфель:
- Я уж думал, вас и сегодня не будет, Иван Андреевич.
- Вполне могло такое случиться, - сказал он.
- В чем дело? - приподнял брови начальник конторы.
- Я ведь женат, - сказал Овцын и не смог сдержать улыбку.
- Оч-чень оригинальный случай, - покачал головой Крутицкий. -Просто поражаюсь, как у вас хватило самообладания вообще не раскиснуть и привезти документы.
- Я, кажется, никогда вас не подводил, - резко сказал Овцын, обидевшись на тон Крутицкого.
Крутицкий помолчал, глядя на Овцына, потом неожиданно встал, протянул ему руку, сказал, вздохнув:
- За то и лелеем. Поздравляю тебя, Иван Андреевич, с награждением значком «Отличник морского флота». Верю, что ты всегда будешь опорой и гордостью Экспедиции. Знаешь же, что текучка кадров у нас ужасная, хочется сколотить незыблемый костяк. Из таких, как Левченко, Балк, ты...
«Каждому чего-нибудь хочется», - подумал Овцын и сказал:
- Спасибо. Многих наградил?
- Начало церемонии в шестнадцать, в актовом зале ЦК профсоюзов, -сказал Крутицкий. - Всех повидаешь. И своего любимого Архипова -знаю, о ком хотел спросить.
Он успел съездить к матери и отсидеть педантичный обед.
- Где теперь будешь жить? - спросила мать. - В Москве или привезешь Эру Николаевну сюда?
Он вздрогнул, представив вдруг мягкую и ласковую Эру в этом храме порядка, чопорном, с тяжелыми шторами на окнах и так расставленной мебелью, чтобы беззаботный человек непременно стукался о нее боками, под властью женщины, умеющей каждый шаг сделать неестественно и обрядно. Мать пристально смотрела на него и, заметив движение плеч, усмехнулась.
- Не отвечай, - сказала она. - Я понимаю, что мне нет места в твоей семье.
- Да, мама, тут нечего скрывать, - произнес он, жалея мать, которая обиделась бы, узнав, что он осмелился ее пожалеть. - Вместе мы жить не сможем.
- Жить вместе с человеком, каких бы золотых качеств он ни был, не всегда радость, - сказала мать раздумчиво. - Мы с отцом любили и уважали друг друга до самой его кончины. По нередко нам было тяжело вместе. И мы всегда старались не показать этого друг другу. Сестра его оставила мужа, как только ей стало тяжело. Ты знаешь, несчастная женщина погибла.
- Я не знаю подробностей, - сказал Овцын.
- Это лучше. Мне горько, что я их знаю. Многие ждут от семьи только утех и радости. Но семейная жизнь - это прежде всего исполнение долга. Перед обществом. Перед человеком, который связал свою судьбу с тобой.
Перед детьми. Запомни это, сын. Будь готов к тому, что с женой станет тяжело и неуютно. Умей угадывать, когда ей станет с тобой тяжело. Умей делать себя незаметным в такие минуты. Для этого нужна особая тонкость души. Я надеюсь, она придет, если ты любишь. Где ты будешь работать?
- У меня чешутся мозги, когда я начинаю об этом думать, - улыбнулся он, радуясь, что кончилась нотация.
- Опять жаргон... - Мать поморщилась. - Надеюсь, до рождения ребенка ты не уйдешь ни в какое плавание?
- Не могу сказать. Как получится. Наследства у меня нет, ты же знаешь.
- Неужели ты не способен ни к какой работе на суше ? - спросила мать почти риторически. - Неужели ты только и умеешь стоять свои вахты?
- В ближайшее время я этот вопрос решу для себя, - сказал Овцын. -Тогда и тебе отвечу.
Когда он уходил, после всех уже разговоров, после того как мать сказала, поджимая губы, что, несмотря па отсутствие наследства, он всегда будет иметь дом и кусок хлеба уже после всего этого, когда он взялся за дверь, мать обняла и спросила шепотом, едва дотянувшись губами до его лица:
- Скажи, ты женился не потому, что она беременна?
- Я только сегодня узнал об этом, - сказал он, наклоняя голову и целуя глаза матери.
И почувствовал губами слезы. Невероятны были слезы в этом доме, слезы из суровых, никогда на его памяти не менявших выражения глаз. Он опешил, прижал к груди тонкое тело матери, ощутил совсем другого, тайно жданного человека и понял, что этот человек всегда был рядом незаметно; он стал гладить ее волосы, но мать сильным движением отодвинула его, сказала:
- Ступай. Тебе пора получать свой значок. - Она вскинула голову. -Если бы в четырнадцать лет ты послушался родителей, то получал бы сейчас не эту медную бляху.
Вспышка близости погасла. Он не спеша надел фуражку в прихожей у зеркала, неудобного, как и все в этой квартире, - свет падал прямо на него. Ничего, кроме своего силуэта, нельзя было рассмотреть в этом зеркале.
- Каждому - свое, - сказал он. - А лавровые венки тоже ведь делали не из золота. Хватит меня укорять, ничего уже не изменишь. Смирись, прими как факт. Сегодня я улечу в Москву. Я напишу тебе, когда будет удобно приехать.
- Мне будет удобно приехать, когда родился твой ребенок, - сказала
мать.
Церемония уже началась, но сперва говорили речи и вручали грамоты, а до значков дело еще не дошло. Овцын прошел к передним рядам, отыскал глазами Бориса Архипова, сел рядом и положил руку ему на локоть.
