Увидев властелина своих грез, причем в неглиже, наркот от ужаса поскользнулся и шмякнулся бы на землю, если бы Энтони не поддержал его за руку. Парнишка оказался совсем зеленым, лет пятнадцать-шестнадцать, не более.
— Зачем ты сюда пришел? — строго сказал Леннон. — Иди домой к родителям, к папе с мамой и сестре-зануде! У тебя ведь есть сестра-зануда?
Прыщавое лицо подростка осветила улыбка полного идиота.
— Я дам тебе автограф, только проваливай! Дай ручку! — приказал Леннон шоферу Энтони.
— Ручка без надобности. Он все равно ничего не понимает, — сказал тот.
— Дебил, как я? — обрадовался Джон.
— Я нашел его около гаража. Тут, мистер Леннон, назревает международный скандал!
— Что скандального в дебилизме? — не понял Джон, поеживаясь в своем халате от утреннего холодка. — Хочешь, — обратился он к подростку, — я отведу тебя в Букингемский дворец? Там все такие!
— Я… — пробормотал мальчик, неожиданно кланяясь Леннону в ноги.
— Немец! — догадался Джон. — Если ты — немец, то говори не «я», а «яволь, майн фюрер»! — и Джон выбросил правую руку в фашистском приветствии.
— Похоже, что он- из России, — выдохнул шофер.
— Фром Раша, — подтвердил наркот.
— Да ладно, — зевнул Леннон, не поверив. Ему вдруг снова захотелось спать. — Чем докажешь?
— Фром Раша виз лав, — с трудом выговорил подросток название популярного фильма, которого не видел.
Вытащил что-то из кармана своего зипуна и вложил в руку Джону.
Тот поглядел на свою ладонь. В ней лежала красная октябрятская звездочка с маленьким Володей Ульяновым в центре.
— Советы… — ошарашенно пробормотал Леннон. — Толстой!
Услышав знакомое слово, подросток истово затряс головой, рискуя свернуть ее с резьбы.
— У нас есть под рукой переводчик?
— Откуда? — удивился шофер. — Я думаю, парня нужно отвести в русское посольство!
— Йоко! — пришло в голову Джону. — Она должна знать!
Во всех затруднительных случаях он теперь обращался к своей жене, веря в ее энциклопедические познания, потому что она несколько лет вращалась в нью-йоркской богеме и даже хлопнула однажды Энди Уорхола по спине.
— Провести его в дом или пусть тут стоит? — спросил шофер.
— Проведи, но дальше прихожей не пускай. Мои пластинки знаешь? поинтересовался Джон на всякий случай.
— Рекордз? — ухватил подросток знакомое слово из прозвучавшего вопроса. — Иес. Мэни. «Секси сэди», «Дир прюденс», — произнес он названия известных ленноновских песен.
— Ладно, — успокоился Джон. — Подожди пять минут.
Нацепив на халат подаренную звезду с Володей Ульяновым в центре, он вошел в дом и поднялся в спальню.
— Кажется, у нас сенсация, — сообщил он жене. — Паломник из России. И показал на пришпиленный к халату значок.
Йоко смотрела с кровати, не моргая.
— Я вот что подумал, — пробормотал Леннон, слегка смутившись от ее пристального взгляда. — Может, ты знаешь русский хоть немного?
— Махатма! — сказала жена, указав на значок с Ильичом.
— Махатма, — согласился Джон. — Могла бы ты перевести наш разговор?
— Молчи! — вдруг отрывисто скомандовала Йоко.
Джон умолк, подавившись последним словом.
— Прыгай! — разрешила жена.
Встала с постели и накинула на себя атласное кимоно.
Джон прыгнул раз, прыгнул два. Видя, что Йоко пошла вниз, перестал прыгать и увязался за ней.
Вместе они спустились на первый этаж. Энтони сидел на единственном стуле, случайно попавшем в прихожую из вещей, сваленных в соседней комнате. Мальчик переминался с ноги на ногу, все так же идиотски улыбаясь.
Йоко внимательно вгляделась в его черты.
— Он — русский? — робко спросил Джон ее мнения.
— Он — голодный, — ответила жена. — Накорми!
— Тогда пошли на кухню, — смирился Леннон.
Он лишний раз поймал себя на мысли, что без Йоко, скорее всего, прогнал бы мальчишку восвояси или сдал его полисменам. Что было бы несправедливо, — коммуниста сдать «бобби» мог только фашист. А Джон не хотел быть фашистом, хотя временами выглядел хуже их.
Вчетвером они прошли на темную кухню. Плита была залита какой-то застывшей гадостью. В холодильнике трещали сугробы, среди которых виднелись пачка кукурузных хлопьев и распечатанная бутылка молока.
Леннон не смог отыскать посуды, вспомнив, что вчера вечером расколошматил целый сервиз, — ему показалось, что рисунок на фарфоре смеется и строит рожи. Поэтому он поднял с пола миску для кошки, ополоснул ее под краном, наложил хлопьев и поставил перед пареньком.
— Ты извини за бардак. У нас ведь — Британия, а не коммунизм.
Чтобы подбодрить, взял наложенных хлопьев и запихнул себе в рот.
— Полюшко-поле! — вдруг пропела Йоко на неизвестном языке.
Голос ее был высокий и пронзительный, как у безумного ребенка.
— Полюшко, широко поле! — подхватил мальчишка хрипло и неуверенно.
— Да, — сказала жена.
— Русский? — ужаснулся Леннон.
Йоко встала из-за стола.
— Люби! — бросила она Джону.
И направилась в спальню.
— Нужно позвонить Дереку! — нашелся наконец Леннон. — Ты ешь, ешь!обратился он к гостю. — Скоро поедем в ресторан!
Подошел к тумбе, имитирующей греческую колонну, только вместо головы Сократа на ней стоял телефонный аппарат. Набрал номер офиса.
— Дерек?! Дерека Тэйлора мне, срочно! Это Леннон, Леннон! — заорал он в трубку.
— Джон, это ты? — наконец-то раздался испуганный голос пресс-секретаря.
— У нас проблемы! — крикнул хозяин.
— Какие?
— Йоко выкинула! — сказал Джон.
— Что выкинула? — осторожно спросил пресс-секретарь, готовый ко всему.
— Номер.
— Понял, — ответил Дерек, подозревая в словах Джона тайный смысл. Врача вызвал?
— Вызвал пожарных.
— Для чего?
— Чтобы потушить поместье.
— Так у вас еще и пожар?! — не поверил Тэйлор.
— Сгорело все. Но не это главное. У меня — парень из России!
— Погоди, погоди! — пробормотал пресс-секретарь. — Давай по порядку. Значит, поместье…
— Оно в прошлом. Меня сейчас волнует русский парень. Что с ним делать? Сдать в полицию?
— А документы у него есть? — осторожно спросил Дерек.
— Документы у тебя есть? Паспорт? — оторвался от трубки Леннон.
Паренек что-то замычал и затряс головой, уловив последнее слово.
— Он не понимает, — сказал Джон в трубку. — Это все Буга виноват!
И в душе шевельнулась, как волна, ненависть к бывшему партнеру.
— При чем здесь Пол? — не понял пресс-секретарь.
— Он сочинил песню про Советы! И теперь русские хотят взять меня в плен!
Дерек Тэйлор скептически хмыкнул на другом конце провода.
— Извини, Джон… Но вспомни про письмо, которое я сочинял по твоему поручению!
— Какое письмо? Что ты плетешь?
— Письмо в Россию!
— Письмо? Не помню, — пробормотал Леннон, не ухватывая сути вопроса.
Пресс-секретарь замялся и после паузы на всякий случай спросил:
— Съемка на сегодня не отменяется?
— Не отменяется, — мрачно выдохнул Джон.
— Я постараюсь привезти с собой переводчика!
Леннон, не прощаясь, положил трубку на рычаг.
Некоторое время он смотрел на поедающего кукурузные хлопья мальчика, соображая, что имел в виду Тэйлор, говоря о каком-то письме. Но погреб памяти не открывался, и Джон решил не ломать замок фомкой.
— А в России, у вас что? Что у них? — спросил Леннон у Энтони, подыскивая тему для разговора.
— Балет, — подсказал шофер.
— Балет, — подтвердил Джон с облегчением. — Все — коммунисты и все голые. Ведь это клево, да?
Гость скривился, как будто съел муравья.
— Зыкина? — бухнул наугад Леннон.
Это имя он слышал с пленок, которые принес однажды в студию Пол. Голос у певицы был сильный, непривычный и дикий. Тогда же родилась идея записать с ней что-нибудь совместно, но дальше обсуждения дело не пошло.
— Кобзон, — мрачно произнес парнишка незнакомое слово.
— Зыкина — во! — и Джон поднял большой палец вверх. — А битликов-то хоть вы слушаете?
На этот раз большой палец поднял в восторге гость.
Леннон деланно скривился.
— Ну и зря. Битлики свое отыграли, — пробормотал он. — За мир нужно бороться, а не битликов мурлыкать!
— Все, что вам нужно, это любовь! — довольно сносно произнес по-английски парень название известной песни.
— Ладно, ладно, — отмахнулся Леннон. — Ты последи за ним, — обратился он к Энтони, — пусть помоется, приляжет… Часа через полтора Дерек привезет мужиков. Может, и переводчика добудет!
Джон ушел с кухни, чувствуя нестерпимую головную боль.
Проковылял в комнату со «Стейнвеем», открыл белую крышку и вытащил из рояля заранее скрученный косячок. Эти косячки хранились у него в самых неожиданных местах, и расчет был на то, что полиция, обнаружив часть, не обнаружит всего, — что-нибудь останется, например, в том же рояле, в старом ботинке или в устройстве сливного бачка.
