Ознакомительная версия.
Уже и милиция к нему начала проявлять интерес: то участковый зайдет расспросить, что да как с парнем и как родители на все смотрят, а то вдруг следователь, распутывающий очередную кражу в их районе, заглянет – а не засветился ли тут и их сынок?...
Бог, правда, пока миловал, но очень уж оскорбительно было Перевалову такое внимание. Однако, с другой стороны, и вина скребла сердце – сын-то чей!
Но разве учил он его чему-то плохому, предосудительному? Разве подавал пример? Где и как подцепил он эту заразу? Что заставило?
Рассудком понимал Перевалов, что лично за ним особой вины и не было, таких, как его сын, сама жизнь нынешняя покорежила, и если он, его отец, и виноват, то без умысла и вины. Легче, однако, не становилось. Где-то, наверное, и он, Перевалов, не все, как надо, делал, чтобы сын не мог попасть в такую ситуацию даже в принципе, даже теоретически. Не сумел помочь выработать парню противоядие. Хотя как бы он это сделал, если таких пороков в их стране, пока не сбилась она с курса на светлое будущее, просто не было, потому что не могло быть, по определению, никогда?
Наркотическая спираль тем временем закручивалась все круче. Легкий конопляный гашиш остался в прошлом. Сын прочно сел на тяжелую наркоту. Когда переносить ломку становилось невмоготу, он соглашался на лечение. Но хватало его не надолго. После нескольких походов то в больницу, то к частникам (и там, и там результат был ничтожный) Перевалов-старший безнадежно махнул рукой. Тем более, что удовольствие было не дешевое, а материальное положение семьи Переваловых становилось все хуже.
Чаша терпения переполнилась, когда однажды, придя домой, Перевалов, заглянув в плательный шкаф, не обнаружил там своей дубленки. Куплена она была еще в прежние времена с премии за рацпредложение. Дубленки были тогда редкостью, а тут подвернулся приехавший из загранки приятель, который привез оттуда несколько полушубков и уступил ему один из них. Жена поддержала, и Перевалов, пометавшись, решился на такую дорогую вещь. О рацпредложении в КБ много говорили, даже писали в отраслевом журнале. Дубленка тоже была хороша. И долго еще Перевалов одинаково гордился и тем, и другим. Дубленку надевал по праздникам и на выход, а на работу и будничным делам продолжал бегать в простеньком драповом пальтишке с цигейковым воротником. При такой бережливости дубленка могла и дальше служить, тем более что в ближайшем будущем новой не светило. И вот...
Состояние было хуже некуда: ведь даже отпетые негодяи не плюют в колодец, из которого пьют.
Сын, как обычно, объявился за полночь. Перевалов не открыл ему.
– Без дубленки не возвращайся, – сказал через дверь и добавил, проглотив жесткий комок в горле: – Можешь и вообще не возвращаться, раз ты такой...
Он и не вернулся. Пропал бесследно. Как в воду канул. Словно и не было никогда на свете. Пытались в розыск подавать, на местном телевидении фотографию показывали с просьбой, если кому что известно о пропавшем, сообщить. Безрезультатно!
Каждую ночь чудились Перевалову за дверью шаги и покаянный голос сына: «Отец, прости, пожалуйста, я дубленку принес!..»
Перевалов вскакивал, бежал к двери, непослушными руками отворял ее и натыкался на сонную пустоту лестничной площадки...
Жена не простила Перевалову сына. Так прямо и бросила однажды с болью, гневом и злобой ему в глаза: «Сына тебе не прощу!» Словно к позорному столбу пригвоздила.
Заневестившаяся дочь тоже смотрела косо, и холодом отчуждения веяло от нее все сильнее.
Девушкой, не в пример папе, она оказалась проворной и богатенького Буратино, как и замышляла, себе нашла. Был он, правда, не из их соплеменников, откуда-то из-за океана, но именно это, похоже, дочь больше всего и устраивало.
Новоявленного зятя своего Перевалов видел всего раз, да и то очень коротко, когда дочь приходила с ним объявить, а точнее – поставить перед фактом, что она вышла замуж и на днях уезжает на родину мужа, где у него есть свой бизнес и загородный дом.
Смуглый, непонятной национальности, зять вежливо улыбался, глядя куда-то мимо Перевалова, и молчал. Дочь поминутно радостно оглаживала мужа, как наконец-то подаренную ей давно обещанную дорогую игрушку. Мать, глядя на дочь, тоже сияла и с победоносным видом то и дело поворачивалась к Перевалову: знай, мол, наших, вот как в жизни надо устраиваться!
Перевалов понял, что она, безусловно, в курсе происходящего, и зять, наверное, у них уже не в первый раз, давно все решено за его спиной, а сегодняшние смотрины пустая формальность.
Стало обидно, что его напрочь игнорировали, отнеслись, как к пустому месту, и у Перевалова тоскливо заныло внутри. Он показался себе покойником, смерти которого родственники давно ждали и вот теперь с облегчением исполняли необходимый обряд.
Дочь уехала, и дом совершенно осиротел. Кот слонялся по квартире, обнюхивал углы, поднимал голову, и в изумрудных глазах его читалось недоумение: куда же это все подевались?
Перевалов раньше и не предполагал, что дети так крепко и надежно могут связывать семью. С детьми она была цельным единым организмом. Сейчас же, когда их рядом нет и, скорее всего, уже больше не будет, оставались наедине друг с другом два – увы – чужих человека, если даже не врага.
Они были вместе почти четверть века. За исключением нескольких последних лет, прожили достаточно ровно, спокойно, можно даже сказать, благополучно.
Перевалов и не помнил толком, как они с супругой своей познакомились и сошлись. Случилось это, кажется, достаточно банально, без особых страстей и лирических затей.
Хотя время на дворе стояло романтическое: она – «уехала в знойные степи», он – «ушел на разведку в тайгу», и оба-два строили «голубые города» (тьфу-тьфу – не в нынешнем пошло-сексуальном смысле), где гремели веселые комсомольские свадьбы.
Всей этой романтики Перевалов коснулся скользом: съездил разок со студенческим стройотрядом в забытую Богом деревню Козотяпку, где в компании таких же, не умеющих толком держать в руках топор, все лето ремонтировал телятник, глядя на который, принимавшее его совхозное начальство чуть не зашлось в истерике, отомстив, правда, при выдаче окончательного расчета, какого их развеселой компании едва хватило на обратную дорогу и разовый пропой.
Ну а жену свою будущую Перевалов увидел в первый раз на вечеринке у кого-то из сослуживцев – то ли день рождения был, то ли еще что.
По части женского пола Перевалов, в отличие от некоторых его сокурсников и коллег по КБ, специалистом не был. Наверное, потому, что необходимого любовного опыта мешала набраться его природная застенчивость, доходящая до робости. Да и парень он был всегда зажатый, не умевший, как другие, быть в компании раскованным, казаться обаяшкой и привлекашкой. И девицы, видимо, интуитивно чувствуя это, не то чтобы совсем его чуждались, но и не льнули особенно. Были, конечно, и с ним «случаи» и «моменты» – с кем их не бывает, но далеко идущих последствий они не имели.
А тут все произошло как-то само собой, неожиданно легко и просто. Посадили его за стол рядом с русоволосой голубоглазой девушкой, встретились они взглядами и – словно шторы между ними невидимые раздернулись. И пошло дальше, поехало, как по маслу: и красноречие у Перевалова откуда-то взялось, и обаяние, и ответный интерес к нему обнаружился...
Встречались они недолго – пару месяцев. Поженившись, снимали квартиру (куда же деваться, если его и ее родители жили вдалеке от них), потом, когда родился сын, дали им комнату в семейном общежитии, а после появления дочери – и квартиру, очень хорошую по тем временам, трехкомнатную.
Людьми супруги Переваловы были разными: более впечатлительная, эмоциональная, энергичная и темпераментная – она, и более спокойный, рассудительно взвешенный, более основательный – он. Она постоянно бурлила в общественном котле, всю дорогу возглавляла местком своего детсадика, где проработала, считай, всю сознательную жизнь, но, странное дело, выше рядового воспитателя так и не поднялась. Перевалов же, избегая, по возможности, общественной суетни, незаметно, вроде бы и звезд с неба не хватая, но методично одолевал профессионально-служебную лестницу.
И вкусы их далеко не всегда сходились. Супруга любила компании, шумные застолья, хотя сама тяги к спиртному не испытывала, многословные громкоголосые разговоры, песни под гитару, любила и сама выглядеть приятной во всех отношениях, но, главное, значительной женщиной. И поначалу она часто таскала мужа по гостям, на свои коллективные профсоюзные посиделки, устраивала приемы дома, когда Переваловы обжились и заимели квартиру. Самому же Перевалову весь этот шум-гвалт под аккомпанемент посуды претил.
Оба супруга были книгочеями: покупали книги, выписывали периодику, но и читали тоже по-разному. Не имея гуманитарного образования, Перевалов не поленился заглянуть в программы филологических факультетов и постарался привести свое знакомство с мировой литературой в систему. Жена Перевалова, имея диплом педагога-словесника, наоборот, читала так бессистемно, что супруг просто диву давался. Она хваталась за любую модную новинку, а то и вообще за черт знает что, а потом носилась с этим в поросячьем восторге, как дурень с торбой.
Ознакомительная версия.
