Сопровождающий муж-не-муж, какой-то жалкий, нездоровый, курносый, желтоватый и малоподвижный, что он мог предложить, кроме своих капиталов?
Да и кризис прогремел за это время, все многое потеряли, а некоторые потеряли всё.
Оплатили аренду замка, кстати, до кризиса.
Может быть, привольная жизнь в люксе была последней роскошью для М., кто знает?
И даже если бы М. уже стал мужем этой прекрасной девушки, мало ли насчитывалось случаев, когда мастер уводил чужих жен?
Вокруг Ани мгновенно возник культ Прекрасной Дамы, около нее вились хороводы ученичков, даже мужской персонал отеля проявлял признаки безумия, а официанты, подавая ей блюда, старались как-то ее коснуться, и невидимки приносили ей в номер корзины фруктов и букеты, иногда, правда, покупные, из чужедальних тропических цветов и с визитными карточками.
Ее молчание и вечно потупленные взоры сводили с ума вздрюченных мужиков, а мастер на лекциях вообще сходил со сцены, перетаптывался рядом с тем местом, где она сидела, гарцевал, распуская хвост, производил блестящие выкладки, выдвигал далеко идущие гипотезы и старался задать Ане провокационный вопрос.
— Ну-с, и нам тут ответит прекрасный человечек Даша…
Аня, не поднимая глаз, пожимала плечами.
А уж вечерние застольные беседы превращались буквально в его словесный фейерверк, в незатыкаемый фонтан красноречия, обращенного в ту же сторону, в сторону склоненной головы Дамы.
Иногда мастер, вставши со своего места, подходил к Ане и, по своей легковесной манере быть вечно свободным и молодым, буквально водружался задом на стол, прямо у ее обеденного прибора, рядом с ее плечом — М. в это время оказывался по другую сторону подвижного тела мастера, слегка сдвинутый его полновесным торсом.
Миллионер не возражал, он молча наблюдал за процессом, ведь все зависело от Ани.
Девки, он знал, буквально вешались на красавца профессора, он водил их за собой стаями, из города в город, у него имелось уже пять законных детей и около сорока прижитых наспех — в возрасте от года до тридцати пяти.
И, как чувствовал М., профессор был готов уже залить в прекрасную деву Аню очередную порцию своей плодоносной спермы, ни в чем себе не отказывая и ничем не ограничивая финального акта.
Тут и произошло неожиданное — ночью Аня пришла из своей спальни к М.
Она целовала его страшное лицо, плакала, говорила, что ничего не может, что запах мужчин вызывает у нее рвоту, но под конец (М. молчал) все произошло само собой, очень просто.
За обедом мастер сказал витиевато:
— Дашенька, ангел великолепный, мой хор девственниц, я болен вами, что такое, вы просто вся сияете! Что случилось?
— Что?— легко ответила Аня.— Я заболела проказой. Пришли анализы. Мы с мужем больны. Вот. Смотрите! У него ведь львиная маска!
И все молниеносно завершилось — мэтр поперхнулся, схватил мобильник, отскочил, отвечая на непоступивший звонок, люди растворились, легко, деловито встали и разошлись подальше от нашей парочки.
Никто ничего им не говорил, но М. с Аней не вышли на лекцию и к обеду, а в львиной яме ночью сгорела фарфоровая посуда, с которой ели отверженные, и простыни, снятые с их постелей.
Постояльцы громоздились на верхних балкончиках, с почти религиозным рвением наблюдая это частичное и, может быть, опасное аутодафе.
Перед тем Ане и М. подали ужин как нормальным прокаженным, в пластиковых емкостях. Постучали в дверь и ушли. Еда стояла на полу.
В самолете М. сказал:
— Ты, Анька, здорова как конь. Я не заразный. Тобой об дорогу бить можно.
И слезы полились у него внутри горла, он их глотал, а мокрые глаза, его почти спрятавшиеся бедные глазки, смотрели из-под нависшего лба на Аню, которая в этот момент тоже заплакала, впервые за много лет. Но потом взяла себя в руки.
Что осталось у нее от прежних времен — так это звонкий не по возрасту смех, который, однако, звучал все реже и реже.
Обстоятельства жизни были таковы, что смеяться было нечему. На руках больная сестра. Обе в одной маленькой квартире. Сестра больна по-настоящему, так что не выходит.
Она старшая, с детства была обожаема родителями, выросла уверенная в себе.
Младшая, это та, которая любила раньше смеяться, она родилась вообще случайно, думали хотя бы что мальчик, нет, опять девка. И разница была между ними всего полтора года. Не успели поднять на ноги старшую, полюбоваться на ее успехи и первые шаги, как мать опять с тяжелым животом, и там висит ненужный ребенок.
Она, младшая (ее зовут как-то обычно, а в семье звали Мыра, Мырка), от своей сестры терпела начиная с детства.
Вот мать идет в магазин, девочек в шубах оставляет за порогом, на улице, чтобы в магазине не запарились (и ничего бы не клянчили купить), стойте, ни куда ни шагу и ни с кем не разговаривать, конфет не брать.
Младшая, Мырка, под присмотром Шуши.
И старшая, семилетка Шуша, начинает: сейчас уйду к маме, тебя брошу, ты нам не нужна, ты маме не нужна, только я. Моя мама, не твоя. Уходи.
Мырка трясется и плачет. Шуша на нее шикает, люди на тебя смотрят! Мырка прячет лицо в рукав, рыдает. Мама приходит, Шуша жалуется, что Мырка специально стала реветь на глазах у всех, чтобы ее пожалели, бедный ребенок.
И потом тоже всю жизнь Шуша королевствовала над Мыркой, ревновала к матери до маминых последних дней. И ко всем Мыркиным друзьям тоже ревновала.
Мырке удалось после бабушки получить ее квартиру (ухаживала за умирающей два года безотрывно), Шуша восстала, почему все ей, у нас равные права наследства!
На год перестала с ней общаться, до последней болезни мамы, а потом вдруг позвонила, совесть есть? Или я одна должна все это выносить?
И кричала на Мырку, когда та вышла замуж, ты что делаешь, ты ему не нужна. Он просто тебя использует! Ему только квартира твоя интересна!
И действительно, Мырка женилась на Сергее Ивановиче как-то однобоко, по своей инициативе, ей в служебном буфете признался в своей беде мужик, она села к нему за столик, это был прежний знакомый с другой работы, и он сказал, что жена выгнала, развелась с ним, выписала его и продала квартиру, жить негде (он сам был из Сибири). И работу потерял.
Мырка предложила, живи у меня. Ей уже к тому времени было почти что сорок. Она по глупости, по жалости это предложила, очень уж плохой вид был у мужика. Он тогда сразу сказал, а мне ведь еще нужна прописка, а то нигде не берут на работу. Ну и хорошо, поженимся.
Поженились, Сергей Иванович прописался, мало того, Мырка ему предложила (по наивности) подарить половину квартиры в собственность. Гулять так гулять. Пусть он не чувствует себя приживалом, бедный муж.
Он согласился.
Всё оформили, Мырка была рада. Пожили, завели кошку, и по прошествии времени муж сказал, что обстоятельства изменились, жена (он сказал именно «жена», а не «бывшая», как обычно) зовет его обратно, у них же двое детей, она образумилась, поживши в одиночестве, но он не может, как честный человек, прийти к ней в дом с пустыми руками. Жена говорит, ты владелец ее полквартиры? Владей. Так что ему нужна его часть квартиры.
И занялся продажей Мыркиного жилья. Как торжествовала Шуша! Какие она лекции читала бедной Мырке!
Но Сергей Иванович оказался деловым пацаном, он на этой почве сам стал риелтором, а что, другие могут, вон бабы простые бегают, и у каждой машина — но у него вдобавок вдруг проявился деловой талант, и из жалости и порядочности (и в благодарность) он на ту половину суммы, которая принадлежала Мырке, умудрился купить ей двухкомнатную квартиру от бомжей! Правда, совсем убитую, на выселках и очень маленькую, но все-таки! (И себе купил, Шуша сказала, не беспокойся, во сто раз лучше чем тебе).
Ремонт Мырка делала с большим энтузиазмом, ей помогали советами прошедшие огонь и воду (и бригады гастарбайтеров) подруги.
Бабы нашли ей безропотного алкаша из Сергиева Посада, которому нельзя было платить заранее, надо было только кормить, потому что он, получив деньги, исчезал. Золотые руки, между прочим!
Шуша ей все время твердила, хоть за этого замуж не ходи. Просто извелась вся и замучила младшую сестру своими намеками и насмешками.
Мырке было некогда возражать и доказывать, работа, дома алкоголик, который умудрился еще и попасть в больницу, выпил очиститель для ванн, купленный Мыркой в рассуждении, что будет отделан санузел.
И в это время заболела бедная Шуша.
Мырка ездила к ней на другой конец города, таскала лекарства и продукты, потом бегала к ней в больницу, и конца этому не было, болезнь оказалась пожизненной.
И наконец Мырка пожаловалась общему мужу Сергею Ивановичу, что это уже конец сил. Приходилось все время ночевать у Шуши. И он взялся за дело, продал их обе квартиры и купил им трехкомнатную (правда, небольшую и тоже на выселках, да зато две остановки от метро).
