Ознакомительная версия.
– Надо было на крыше «жука» посадить, – поморщился генерал, – хотя кто знал, куда именно заберутся эти двое. Да, а паренек-то оказался крепким во всех отношениях. Одно слово, боец. Взял да и дал ей в рот перед тем как… Красавчик! Джонни Депп! Супермен! Уже одно то, что у него встает в таких условиях, ставит его в один ряд с самыми выдающимися отморозками всех времен. Прямо как я в его годы.
Генерал разговаривал сам с собой. Этой привычки он немного стеснялся, но отвыкать не стремился. Зачем, раз так удобнее жить? И никем все еще не доказано, что тот, кто говорит с самим собой, – псих. В детстве генерала часто дразнили этим обидным словом.
– Я-то, может, и псих, – вслух произнес генерал, – ну и что? Зато моя фамилия Сеченов, и у меня есть большая подзорная труба и самая большая песочница под названием Российская Федерация. А вы все мудаки сраные.
Увидев милицейских автоматчиков, генерал ощерился и запел песню «Бесаме мучо». Территория больницы давно была оцеплена спецназом службы внешней разведки, и генерал Петя именовал это подразделение своей личной гвардией. Покуда я там, наверху, переживал насчет своего отхода, ментов быстро и бесшумно нейтрализовали пулями со снотворным. В СВР всегда использовали разные хитрые штуки, начиная еще с Рамона Меркадера, который, как известно, зарубил Троцкого ледорубом на солнечных батареях. Гм… Шутка.
– Вот и ты, сученыш, – пробормотал генерал Петя, увидев выпрастывающегося из машины Масионжика. Тот специально ждал, когда «коваленковские» обезопасят территорию. Что касается охраны больницы, то эти четверо сидели в своей будке на полу и от страха едва не гадили под себя. К ним жались их собаки, чувствуя, что носу на улицу лучше не казать.
Масионжик пошел к больнице. Генерал Петя уставился на него своим цейсовским «глазом». Полоумная Лора, чей недуг резко обострился за время пребывания в этом памятном для нее и печальном месте, зловеще улыбаясь, смотрела на него с крыши, а я смотрел в небо и думал о том, что никогда не стрелял из снайперской винтовки с глушителем. Я собрал «Вал», на это у меня ушло около минуты. Просто присоединил части одну к другой и положил винтовку рядом.
Лора сидела на парапете, курила, болтала ногами, а внизу была пропасть глубиной в несколько этажей и острые края разбитых бетонных плит с торчащей из них, словно водоросли, арматурой. Когда на крыше появился ее отец, она медленно повернула голову.
– Папочка, вот и ты.
– Да, – он держался за грудь и с трудом переводил дух, – уж заставила ты меня побегать, Лориночка. Папа здесь, все хорошо. Пойдем домой, доченька?
Я взял винтовку и выступил на сцену со словами: «Антракт перед вторым отделением». Лора рассмеялась, Масионжик замер и потянулся было к заднему карману.
– Да не стоит, – сказал я, направляя на него винтовку, – все равно пиздец вам, дорогой Ефим Самойлович. Что у вас там? Неужели пистолет?
– Рация, – хрипло ответил Ефим Самойлович, – Лора, слезь, пожалуйста, оттуда, мне кажется, что он меня сейчас убьет.
– Вы сперва рацию осторожно достаньте и киньте ее мне, – предложил я, – а то видите, у меня бесшумный автомат, я не только вас, я вообще тут всех поубиваю на хрен.
– Вы тот самый милиционер, который перевозил тех двоих?..
– Убийц, Ефим Самойлович, – перебил я его, поднимая брошенную им рацию, – тех самых, которые истребили множество ни в чем не повинного народа и в том числе семью близких мне людей. Не пощадили даже трехлетнего ребенка. Это вашей милостью они приперлись в Москву. Знаете, я человек высококультурный и образованный. Так вот, в «Повести временных лет» Нестора написано о том, что Александр Македонский закрыл нечистых людей на севере, за высокими горами, и, когда настанет конец эпохи, они придут в Европу, придут к нам и начнут нас истреблять. Получается, что вы тот человек, который открыл Москву для убийц. Придется вам за это сдохнуть. Вы же понимаете, что за все нужно платить. И прошу вас, не предлагайте мне денег. У вашей дочери к вам претензий не меньше…
– А еще, папочка, ты убил моих братьев, разрушил мой мир и сделал меня несчастной полоумной прошмандовкой, – вступила Лора, спрыгнув с парапета на крышу. Я увидел, что она босая. Лора порылась в карманах джинсов и бросила на бетон какой-то небольшой продолговатый предмет. В темноте я не разобрал, что именно.
– Лора, зачем ты привела меня сюда? Неужели ты хочешь убить собственного отца? За что? Ведь это же чудовищно!
– Я хочу танцевать с тобой, а не то он нас застрелит. Мы потанцуем, доставим этому ненормальному удовольствие, и он нас отпустит. Правда, Марк? Ты отпустишь нас с папой после нашего танцевального номера?
Понимая, что она затеяла что-то особенное, я кивнул: «Отпущу».
– Лора, прекрати, – Масионжик вяло сопротивлялся. Когда она подошла и обняла его, он заплакал. Не обращая внимания на его слезы, Лора заставила его двигаться все быстрей и быстрей, и это был самый странный, самый удивительный парный танец, который я видел когда-либо. Я назвал бы его «вальс-инцест с подныриванием и прыжками». Она прижималась к своему отцу так, как если бы он был ее любовником. Держа его одной рукой за обширную талию, другой она периодически и, судя по всему, очень сильно сжимала его яйца, и тогда Масонжик вскрикивал и подпрыгивал от боли, а вместе с ним подпрыгивала и она. При этом танцующие отец и дочь постепенно смещались к краю крыши, туда, где парапет прерывался, открывая путь вниз. Я слишком поздно сообразил, что она задумала, и в тот момент, когда они оказались около самого края, я, понимая, что вот-вот должно случиться, крикнул:
– Лора, прекрати! Давай я лучше просто застрелю его! Не делай этого! Не надо!
– Прощай, Марк! – ликующе ответил мне голос этого безумного существа. – Жрица уходит к братьям вместе с жертвой. Слава свободе! Слава Сатане!
С этими словами она оттолкнула своего отца, и тот рухнул вниз, туда, где ожидали его стальные водоросли, а сама, оттолкнувшись от края и взмыв вверх, раскинула руки и с торжествующим воплем, в котором слышалось дикое, звериное рычание, полетела следом за своим родителем. Я не слышал звука падения их тел, я был потрясен и раздавлен увиденным. Вся ненависть к Лоре вдруг улетучилась, словно здесь, под открытым небом, злобные чары амбреллы уже не имели той силы, что внутри. Я не стал смотреть вниз, решив, что будет лучше, если в моей памяти Лора останется живой и красивой. Вспомнив, что она выбросила что-то из кармана, я подумал, что это могли быть сигареты, и тогда я принялся искать. Сигарета успокоила бы меня, да и самое время для того, чтобы начать курить. Ведь жить мне благодаря тем, кто ожидает меня внизу, осталось немного…
Нет, это были не сигареты. Это была продолговатая коробочка с надписью «Clearblue. Тест на беременность». Подержав ее в руках, я бросил ее и растоптал подошвой. Да, быть может, на том тесте был положительный результат, быть может, Лора неспроста тогда завела разговор о детях. Быть может, она, чувствуя мое подлинное к ней отношение, решила таким образом укорить меня после смерти. Может быть, она хотела, чтобы я страдал и мучился. Но я не собираюсь ни страдать, ни мучиться. Глупая сисястая Ксюха принесла мне своим выкидышем больше счастья, нежели если бы она родила от меня. О Лоре и говорить нечего. Мы подсознательно чувствуем людей, от которых хотим иметь детей, а Лору мое подсознание исключило с самого начала. Еще не хватало, чтобы…
И только тогда я понял всю глубину ее поступка. Она действительно хотела раскаяться, она понимала, что воздаянием за ее грехи может быть только смерть. Просто она хотела показать мне, что она тоже могла бы стать нормальной женщиной: женой, матерью, но предпочла всему этому самоубийство, отягченное отцеубийством. Она так и не поверила в Иисуса, а он прощает даже таких, как она. Он и ее простил бы. Возможно, что он и меня простит. Во всяком случае, я устал от всего, что произошло со мной в последние несколько недель. Еще немного, и я не выдержу, мой мозг обратится в шаровую молнию и взорвется, разнеся мой череп вдребезги. Здесь, на крыше чертова логова, я хлебнул грязи, я наполнился ею, и мне нужен какой-то тихий затон, чтобы очиститься, но путь туда будет трудным.
Сдохни, сдохни, моя детка,
Ничего не говори.
Сдохни, сдохни, моя детка,
Просто глазки затвори.
Я тебя увижу вновь,
Я в аду тебя увижу, хей!
…Я переоделся в милицейскую форму и с винтовкой наперевес стал спускаться по узким засранным лестницам больнички, стремясь во чтобы то ни стало поскорей покинуть это отвратительное место. Пробежав несколько этажей, я остановился, вдохновленный неожиданной идеей. Подойдя к стене, на которой Лора написала когда-то свою эпитафию, я перевел переключатель огня в автоматический режим и навеки уничтожил окаянный сонет. Все равно некому им насладиться в должной мере, пусть публика, посещающая больничку, довольствуется чтением более привычных им коротких словечек.
Ознакомительная версия.
