— Я делала для одного человека ящичек из древесины граната, однако понятия не имела, что он собирается туда класть, — ответила женщина. — Он просто дал мерки, и я сделала для него ящичек, как только удалось достать материал. А это было не так-то просто. Если хотите, я попытаюсь с ним связаться.
«Вот удача, лишь бы ты не забыла», — подумала Геба Джонс, вешая трубку. Она поглядела на Валери Дженнингс, которая стояла в пальто у надувной куклы.
— Еду в датскую церковь, — сказала она, застегивая пуговицы.
Геба Джонс сама предложила ей поискать хозяина сейфа в церкви, когда Валери Дженнингс зашла в тупик. Все документы, обнаружившиеся внутри, были подписаны Нильсом Рейнкингом. Когда она позвонила в судостроительную компанию, адрес которой значился на каждом листе, ей сказали, что означенный работник уволился, а сообщать личные данные посторонним не в правилах компании. После тщетных поисков с помощью телефонного справочника Геба Джонс сообразила, что Рейнкинг — датская фамилия.
— Сомневаюсь, что у меня есть знакомые датчане, — сказала Валери Дженнингс.
— И у меня, — отозвалась Геба Джонс, прибавив, что ее мать не позволяла покупать в дом датский бекон, потому что Дания сдалась фашистской Германии через два часа после начала войны. Она посоветовала подруге попытать счастья в датской церкви недалеко от Риджентс-парка. — Кто знает, вдруг кто-нибудь с ним знаком.
Прежде чем уйти из конторы, Валери Дженнингс нанесла на губы еще один слой «Сиреневой дымки», в надежде, что, выходя, натолкнется на Артура Кэтнипа. Однако ее спутником стало лишь разочарование, а не покрытый татуировками билетный контролер. В очередной раз удивившись, почему он не показывается со времени их второго совместного обеда, она подумала, какая же дура была, что перепутала Эдгара и Терри Эвансов, пересказывая ему историю потерянного ботинка исследователя Антарктики. Подходя к церкви, она проклинала себя, исследователей, а заодно и их паршивые башмаки.
Рассудив, что если Господь понимает даже датчан, он наверняка поймет, каково ей втискивать ноги с натоптышами в туфли на каблуках, Валери Дженнингс разулась и оставила обувь рядом со стойкой для зонтов. Пошла по холодному коридору, радуясь, что ногти на больших пальцах не успели прорвать колготки. Остановившись у алтаря, она огляделась по сторонам, однако не заметила никаких признаков жизни и потому села на ближайшую скамью, чтобы дать отдых ногам. Она раскрыла брошюру, которую прихватила со столика при входе, и начала читать о видах услуг, предоставляемых датским морякам. Но ее мысли тут же вернулись к Артуру Кэтнипу. Ей захотелось знать, посещал ли он англиканские церкви, если таковые имеются, в чужих странах, когда служил в военно-морском флоте. Она уже собиралась с духом, чтобы снова встать, когда открылась боковая дверь и вошел священник в джинсах и красном свитере.
— Вам повезло, обычно в это время мы закрыты. Я заглянул на минутку, чтобы захватить кое-какие бумаги, — проговорил он, подходя и садясь рядом.
Он поглядел на ее ноги. Валери Дженнингс проследила за его взглядом, после чего быстро объяснила, что работает в бюро находок Лондонского метрополитена, куда поступили некоторые вещи, принадлежащие Нильсу Рейнкингу.
— Я подумала, вдруг вы его знаете, — сказала она.
Пастор поглядел в потолок, размышляя.
— Имя ничего мне не говорит, — признался он. — Но я поспрашиваю. Я лучше запоминаю лица, чем имена.
Он проводил ее до двери и посмотрел, как она втискивает ноги в туфли.
— Наверное, пора переходить на сандалии, как у Иисуса Христа, — пробормотала Валери Дженнингс, протягивая руку к ручке двери.
По возвращении в бюро находок она поставила чайник и, пока закипала вода, рассказала Гебе Джонс о том, как продвигается дело с владельцем сейфа. Когда она пошла за чашками, зазвонил швейцарский коровий колокольчик. Валери Дженнингс помчалась за угол со всей прытью, какую позволяли ее туфли. Однако вместо покрытого татуировками билетного контролера она обнаружила на пороге женщину в макинтоше, которая сжимала в руках большой пластиковый пакет для покупок.
— Только что нашла на линии Дистрикт и решила занести, — сообщила посетительница, пододвигая пакет по подлинному викторианскому прилавку.
Валери Дженнингс заглянула внутрь и вынула его содержимое. Сначала на свет явился черный плащ, затем нагрудник, пластмассовый световой меч и под конец черный шлем с респиратором.
Поблагодарив женщину и пожелав, чтобы все были бы такими же честными, как она, Валери Дженнингс зарегистрировала находки в гроссбухах. Убедившись, что посетительница ушла, она взяла шлем и примерила его. Потом обеими руками взяла рукоять светового меча, подняла голову и увидела сквозь прорези для глаз, что перед ней кто-то стоит. Она чуть повернула голову и мгновенно узнала лицо Артура Кэтнипа, хотя и несколько размытое.
— Валери Дженнингс? — уточнил он.
— Да, — прозвучал приглушенный голос.
— Хотел спросить, не согласитесь ли вы сегодня вечером поужинать со мной? — проговорил он, держась подальше от меча.
Черный шлем кивнул.
— В восемь часов в гостинице «Сплендид» вас устроит?
Последовал еще один кивок.
Билетный контролер на мгновение замешкался, но затем развернулся, чтобы уйти.
— Да пребудет с тобой Сила! — сказал он, обернувшись через плечо.
Плотно задернув на ночь занавески в ванной комнате, йомен Гаолер вылез из воды. Он стоял на коврике, растирая спину полотенцем, и его бубенчики раскачивались под животом, похожим на полную луну. Облачившись в пижаму, он почистил зубы, пребывая в таком благостном расположении духа, что даже воспользовался зубной нитью, желая порадовать своего дантиста.
Забравшись в постель, он погасил лампу и испустил довольный вздох счастливого пса, предвкушая благословенный, ничем не нарушаемый сон, которым наслаждался с того дня, когда капеллан сотворил свое чудо. Он не питал никаких иллюзий по поводу способностей преподобного Септимуса Дрю, он просил его о помощи только из отчаяния. Однако акт экзорцизма привел к такому поразительному успеху, что йомен Гаолер, до сих пор считавший религию некой разновидностью ведовства, стал подумывать, а не посетить ли ему воскресную проповедь капеллана.
Вскоре после полуночи прогремел взрыв, напугавший гнусных воронов до такой степени, что они одновременно разразились шрапнелью помета. Йомен Гаолер проснулся, уверенный, что у него только что случился сердечный приступ, которым его стращала врач тауэрской общины. Когда сердцебиение немного утихло, он свесил ноги с кровати и подошел к окну. Стерев конденсат, он приставил ладони к стеклу и присмотрелся. Так ничего и не разглядев в темноте из-за мокрых полос, он поднял раму и увидел, как переоборудованный курятник залило ярким светом, выбив дверь. Среди обломков древесины лежал на спине человек в шляпе с пером и бархатных бриджах, лицо его было покрыто сажей. Призраку обреченного исследователя понадобилось время, чтобы прийти в себя после неудачного эксперимента. Он медленно сел, сетуя, что испортил отделанный жемчугом камзол. Затем он поднялся на ноги, отряхнулся и принялся прилаживать на место дверь.
— Чертов Рэли, — вскипел йомен Гаолер, с грохотом опуская раму.
Он снял с крючка на двери спальни халат и надел. Затягивая пояс, он проклинал бесполезного капеллана с его тощими белыми лодыжками, который просто переместил его проблему за стены дома. Хватаясь за деревянные перила, он зашлепал босыми ногами по узким ступеням, прошел по коридору в кухню, чтобы проверить, как себя чувствует этрусская землеройка после такого чудовищного грохота. Он нашел очки, открыл клетку и осторожно поднял крышу пластмассового домика. Но сколько он ни гладил крохотное создание пухлым пальцем, оно так и не повернуло своей острой бархатистой мордочки.
Бальтазар Джонс аккуратно поставил египетский флакон для духов в застекленный шкафчик и отступил на шаг, любуясь. Это был особенно удачный образчик, полученный от легкого ливня, обрушившегося вчера ночью. Осторожно протерев шкаф от пыли, он пробежал глазами по остальным экспонатам, читая наклейки с восторгом истинного коллекционера.
Закрыв дверь в комнату с военными граффити, он был уже на полпути вниз и размышлял о завтраке, когда зазвонил телефон. Он ускорил шаг, и руке, скользящей по веревочным перилам, стало жарко. Но когда он поднял трубку, то вместо жены услышал голос продавца, который попытался всучить ему исключительного качества стеклопакет.
Он повесил трубку и тяжело осел на край кровати. Хотя Бальтазар Джонс знал, что Геба Джонс не вернется обратно, его не покидала мучительная надежда, что она хоть как-то даст о себе знать. В какой-то момент он стал одержим мыслью, что она напишет, признается, что совершила ошибку, бросив его. По несколько раз на день он звонил в башню Байворд, чтобы проверить свой ящик для корреспонденции, уверенный, что если почтальон не принес письма, оно окажется там. Но недели проходили, а от нее не было ни слова, и он утвердился в мысли, что если письмо вдруг придет, то только от ее адвоката. С этого момента он перестал забирать почту, и ее скопилось столько, что главный страж грозился все уничтожить, если он не заберет.
