— Красивая женщина, — поддержал сеньор. — И какая изящная…
— А пропадает ни за грош, муж у нее старый хрыч, — заметил один из студентов.
Священник прервал его:
— Подумайте о христианском милосердии, сын мой…
— И вспомните заповедь «Не пожелай жены ближнего своего», — прибавил адвокат. .
— Глубоко порядочная женщина! — Сенатор укоризненно посмотрел на смутившегося студента. — Муж ее очень болен. Врачи в Рио потеряли надежду. И он сам, будучи медиком, не питает надежд на выздоровление.
— Оставим в покое бедную сеньору, столь достойную сожаления. Изложите лучше вашу теорию, сеньор Мораис, я сгораю от любопытства, — вмешалась дона Домингас.
— Ну так вот, в наше время женщина бальзаковского возраста — это сеньора лет сорока, не так ли, дона Домингас? Когда она преисполнена… он, казалось, подыскивал точное слово, помогая себе движением руки, преисполнена требовательности,
— Это приятно… — сказал студент явно некстати. — В сорок лет? — У сенатора был такой важный и серьезный вид, будто он голосовал против всех правительственных законопроектов сразу.
— Так вот, когда наступает бальзаковский возраст, у женщин есть два пути, два способа, две манеры выйти из этого своего положения. Первый путь — сделаться бабушкой — у вас это восхитительно получается, дона Домингас. Благодаря вашей красоте, достоинству, которое придает вам седина…
— Грустный комплимент…
— Другие, таких, кстати, подавляющее большинство, переходят из бальзаковского возраста в положение бакеаны. Теперь мы вплотную подошли к классическому определению, данному одним венским ученым. Бакеана, дона Домингас, это женщина бальзаковского возраста, которая уже вышла в тираж. Иными словами, у женщины за сорок, которая приближается к пятидесяти годам, форма уже не соответствует содержанию.
— То есть как это? — заинтересовалась метиска, сидевшая все время не шевелясь и молча слушавшая адвоката, не сводя с него глаз.
С палубы донеслись голоса пассажиров, игравших в гольф. Новобрачная, чтобы лучше слышать адвоката, положила голову на плечо мужа.
— Когда мы смотрим на женщину, то не видим ее души, мы любуемся ее ножками… Однако я продолжаю теорию о бакеанах. Бразильские девушки с того самого момента, как им исполняется двадцать девять лет и они теряют надежду выйти замуж, сразу попадают в ряды бакеан. Вот тогда, падре, они начинают ходить в церковь, убирать алтари, ежедневно исповедоваться.
Вы, это знаете лучше меня. Девица становится злой, сварливой, начинает сплетничать. Это особый вид: — так называемые великие бакеаны. Есть еще один вид — чувствительные бакеаны. Это замужние женщины и вдовы. Чувствительные бакеаны в большинстве случаев относятся терпимо к чужим грехам, шалостям и ошибкам. Они покровительствуют влюбленным, устраивают помолвки и свадьбы. Только нельзя им слишком доверять, ибо, если представится случай… Великие бакеаны, напротив, ненавидят красивых женщин, влюбленных, новобрачных, таких вот, как вы, дона Мария Амелия. Беременная женщина, на их взгляд просто безнравственна.
— Какой ужас… — Новобрачная с улыбкой прижалась к мужу и взяла его за руку.
— Клотилде — великая бакеана. Но есть еще одна черта, характерная в особенности для старых дев, они не теряют надежды. И иногда, правда крайне редко, случается, что великая бакеана выходит замуж и становится чувствительной. Именно это и пытается сделать Клотилде, прозванная своими ученицами «Обморочной штучкой».
— Капитан холост, мне говорили, — заметил священник. — Если две одинокие души встретятся и подадут друг другу руки на закате жизни…
— Вы поэт, падре. Вам никогда не приходилось писать стихи?
— Жалкие вирши во славу пресвятой девы и ее сына.
— Вот видите, я угадал. Итак, Клотилде Мария да Ассунсан Фогейра великая бакеана с разбитым сердцем — весьма типичный случай. Речь идет о разновидности, дона Домингас. Одна из самых интересных разновидностей. Бакеана, которая собиралась выйти замуж, была невестой.
— Какая ересь, боже мой! — Священник воздел руки к небу.
Метиска весело рассмеялась, дона Домингас улыбнулась, сенатор сделал парламентский жест, который мог означать и одобрение и неодобрение.
— И вот в один прекрасный день жених скрывается, помолвке конец. Так случилось с Клотилде. Об этом происшествии много говорили в Белеме. Мне было тогда лет двадцать. Она, должно быть, года на два старше меня. Мне же исполнилось сорок три.
— Никак не скажешь!.. — воскликнула метиска.
— А что у них произошло?
— Расскажите нам, сеньор, эту историю.
— Семья Фогейра состояла из отца и трех детей — юноши и двух девушек. Клотилде самая старшая. Сын теперь богат, он начал работать с отцом, а после его кончины значительно расширил дело. Младшая сестра вышла замуж за инженера и живет в Рио. Клотилде, одаренная и хорошо воспитанная, пользовалась успехом у молодых людей. Она училась играть на рояле у одной польки, жены англичанина — экспортера каучука. У Клотилде были способности, и родители восхищались, когда дочка извлекала из рояля разные звуки. В то время она могла бы выйти замуж и даже составить хорошую партию, если бы захотела, так как была недурна и преисполнена всяческих дарований.
— Почему же она не вышла?
— Слишком долго выбирала. Излишняя требовательность — вот ее недостаток. Она хотела заполучить волшебного принца. Когда же спохватилась, то младшая сестра была уже замужем и ожидала ребенка.
В это время в Белем приехал из Сан-Пауло один молодой врач, весьма заботившийся о своей наружности.
Он оборудовал кабинет для приема больных и стал поджидать пациентов, а тем временем волочился за Клотилде. Этот врач покорил Клотилде с помощью музыки, он знал в ней толк. Впрочем, она стала менее разборчива…
— А теперь и вовсе… Капитан — старичок…
— Ну, он не так уж плох. Мужчина представительный…
— Клотилде тогда было двадцать один — двадцать два года, но в те времена женщины выходили замуж в пятнадцать-шестнадцать лет, и ее уже считали старой девой. Через месяц или два они были помолвлены. Коль любовь была легка, значит, свадьба далека.
В музыке врач, может быть, действительно разбирался, но в медицине был круглый нуль. Пациенты платили мало, ему не хватало на жизнь. Жених завтракал и обедал в доме невесты, жил в пансионе. Это продолжалось около пяти лет.
— Затянувшаяся помолвка никогда не приводит ни к чему хорошему…
— Наконец, в один прекрасный день приятель врача, какой-то политический деятель из Мараньяна, устроил его в Рио врачом префектуры или чем-то в этом роде.
— В один прекрасный день он уехал и больше не вернулся…
— Спокойно, сенатор. Дайте мне досказать. Был назначен день бракосочетания, врач собирался ехать:
на новую службу уже с женой. Готовилась пышная свадьба, ведь семья пользовалась известностью. Через несколько дней после свадьбы новобрачные должны были ехать в Рио. Теперь прошу обратить внимание на одну весьма важную деталь: в самый день свадьбы из Белема на юг отправлялся один из пароходов «Ита».
Пассажиры снова посмотрели в окно. Васко и Клотилде медленно прогуливались по палубе — капитан со своей неизменной трубкой, она с собачкой; наверно, он рассказывал какую-то волнующую историю, так как Клотилде слушала очень внимательно. Все молчали пока они не скрылись из виду.
— Свадьбу, как гражданскую, так и церковную, предполагалось устроить в доме невесты — в те времена у людей с положением было модно венчаться дома. Богатое угощение и вина заготовили в изобилии.
Врач позавтракал с семьей Клотилде, потом пошел переодеться и отправить чемоданы в гостиницу, где молодые предполагали провести первую брачную ночь.
Гражданскую свадьбу назначили на пять часов, затем должна была последовать церемония венчания.
К четырем часам дом заполнился приглашенными.
В половине пятого пришел священник, старый друг семьи. Через десять минут появились судья и писары.
— А жених?
— Наберитесь терпения. Жених опаздывал. В десять минут пятого невеста в элегантном подвенечном; платье вышла в гостиную. Жениха все не было. Приглашенные окружили Клотилде, расхваливая ее фату и платье. Жених опаздывал уже больше чем на полчаса, это было недопустимо. Послали в пансион, где он жил, хозяйка сообщила, что доктор взял чемодан, и отправился на свадьбу. Посланный вернулся без десяти шесть. В шесть судья пригрозил уйти, гости были встревожены, растеряны и строили всякие предположения. В десять минут седьмого…
— Я начинаю волноваться…
— …брат невесты отправился в полицию, а потом обошел все больницы. Он вернулся около семи, не узнав ничего. Рассерженный судья ушел еще до его возвращения, в половине седьмого. Когда судья удалился, уведя с собою писаря, с Клотилде сделался первый обморок, предвестник того, что она станет великой бакеаной. После семи гости начали расходиться.
