— Я так и знала, что он гей! — воскликнула Вуаэль, показывая на меня пальцем так, как, без сомнения, делают в исландских деревнях, особенно зимой, когда встречают гомосексуалиста.
— Он — не гей, — сказала Марина. — Это девица, стервозная девица!
— Я не девица, — возразила я. — И не парень. Но в любом случае, не гей.
— Тогда кто? — поинтересовалась Вуаэль.
— Он — никто, — объяснил Иван. — Я его хорошо знаю: мы были соседями, когда я жил в предместье. Уже в детстве у него возникла эта проблема. То он год занимался регби в спортивной ассоциации имени Ленина, то — живописью на шелке в доме культуры имени Гарсиа Лорки. Его родители никогда не знали, дарить ли ему медведей или кукол, игрушечные ружья или кухонные принадлежности. Поэтому они дарили ему только материал для рисования.
— Так я и стал художником, — сказала я, сложив губы бантиком.
Мужчина постучал в дверь комнаты. Никакого ответа. Он постучал еще раз. Приглушенный звук явно не любовной возни. Мужчина — на вид лет тридцать, осмотрительный, как все карьеристы — нахмурился, поразмышлял и постучал снова. Молчание. Наконец раздался грассирующий голос:
— Моя жена уже вам сказала, что «Бриттани Феррис» оплачивает номер!
— Я — представитель «Бриттани Феррис».
Прошло секунд десять, и дверь отворилась. На пороге стояла Синеситта в старом пеньюаре в цветочки. Еще один подарок благотворительного католического общества. У нее были бледные губы, зеленоватый цвет лица, беспорядочно свисавшие на лицо и плечи волосы. Представитель «Бриттани Феррис» различил за ней огромную массу, которая медленно пришла в движение, вылезая из кровати, опустилась на оплывшие ноги и сразу заполонила своим невероятным объемом все пространство.
Синеситта завесила окно, и поэтому в комнате царил полумрак.
— Меня зовут Кристиан Сушон, — представился мужчина.
— Я принял вас за хозяина отеля, — сказал Стюарт Коллен, приближая, как обезьяна, глядящаяся в зеркало, свое чудовищное лицо к лицу представителя «Бриттани Феррис».
Он начинает из-за нас нервничать. Да, это правда, мы подолгу не выходили из комнаты, но какое ему до этого дело? Кстати, вы должны ему заплатить, как было обещано.
— Я только что заплатил, — произнес Кристиан Сушон.
— Это ненадолго его успокоит. Сине, пригласи месье в наше любовное гнездышко. В конце концов, это ему мы им обязаны.
Мужчина вошел. Стюарт, чтобы оставить ему место для передвижения, с неуклюжестью полярного медведя, поднимающегося на второй этаж заброшенного дома на севере Финляндии или Канады, вскарабкался на одноместную кушетку, висевшую над кроватью, на которую и сел Сушон. Синеситта, хотя и была на третьем месяце, осталась стоять, сложив руки на груди.
— Вы занимаете эту комнату уже девять недель, — сказал Кристиан Сушон.
— Девять недель и четыре дня, — уточнила Синеситта, считавшая все с тех пор, как стала жить со Стюартом, включая дни.
— Нам здесь хорошо, — заявил Стюарт, доставая из-под одеяла Октава и покачивая его в своих огромных руках.
— Компания не может держать вас здесь до конца жизни.
— Однако именно ваша компания нас чуть не угробила! — закричал Стюарт.
— Это никак не связано. Насколько я знаю, мы не лишали вас квартиры.
— У нас не было квартиры, — сказала Синеситта.
Описывая мне эту сцену, она призналась, что никогда не представляла, что у нее будет муж без работы, не собирающийся ее искать; ребенок без социальной страховки; что она будет беременна вторым ребенком, которого ожидала такая же участь, как и первого; что проживет шестьдесят дней в отеле «Формула 1», выходя из него только для того, чтобы быстро переспать с братом своего мужа в королевских апартаментах в местном отеле или наспех пообедать со Стюартом в «Бюргер Кинге», и что скажет представителю «Бриттани Феррис», что у нее нет квартиры.
— Наша компания не обязана вам ее обеспечить, — заявил Кристиан Сушон. — Я получил от моей дирекции распоряжение отправить вас домой.
— У нас нет дома, — бросил Стюарт.
— В таком случае нужно попросить мэрию Кале помочь вам с жильем.
— А что нам делать тем временем? — со злобной радостью спросил Стюарт, показывая ему маленькую симпатичную головку Октава. — Спать на улице? Сейчас зима, и вы не имеете права выставлять нас отсюда. Кроме того, моя жена беременна.
— Подождите, — прервал его мужчина, — вы находитесь в отеле, а не в квартире. И вас можно выставить отсюда как зимой, так и летом.
— Попробуйте. Мы с женой пойдем в «Вуа дю Нор» и расскажем нашу историю первому встречному журналисту, который ею наверняка заинтересуется. Могу поспорить на что угодно, хоть на моего ребенка, что он вызовет телебригаду «Франс 3», и ваши директора вскоре смогут лицезреть нас на маленьком экране.
— Директора «Бриттани Феррис» не смотрят региональные новости «Франс 3».
— Директора — нет, а их клиенты — да.
Кристиан Сушон опустил голову. Стюарт сделал вывод, что протаранил его, но не потопил.
— Я могу позвонить? — спросил Сушон.
— Направо, в конце коридора, — сказала Синеситта.
— В комнате нет телефона?
— А как же! — воскликнул Стюарт. — Ты тут не в «Хилтоне», приятель!
Сушон вышел. Синеситта со Стюартом улыбнулись. Когда вы на мели, то рады любому простофиле, особенно если он представляет компанию, ворочающую миллиардами долларов. Сушон возвратился через пять минут.
— Компания предлагает вам премию в десять тысяч франком.
— Сто тысяч, — произнес Коллен.
— Со ста тысячами в кармане вы купите этот отель.
— А почему бы и нет? Гостиничный бизнес — хорошая работенка. А у нас с женой нет не только квартиры, но и работы.
— Вы можете оставаться серьезным хотя бы пять минут, месье Коллен?
— Вы слишком многого от меня просите. Согласен на тридцать секунд.
— Я могу поднять цену до двадцати тысяч франков.
— По рукам!
Вот таким был Коллен: упрямым, неуступчивым, хитрым и вдруг, без всякой веской причины, становился сверхпокладистым. Он сложил чек Кристиана Сушона и сунул его в карманчик рубашки. Синеситта обожала, как он делал этот жест, и если бы у нее еще оставались деньги в банке, она то и дело подписывала бы чеки, чтобы лишний раз полюбоваться, как ее муж складывает и засовывает их в карманчик рубашки. Стюарт пообещал Сушону покинуть Кале следующим утром. Сушон настоял на том, чтобы заехать за ними на машине. Он был согласен отвезти их куда угодно. Итак, на следующий день он привез их в пригород Парижа. В тот момент, когда машина Сушона направлялась к улице Руже-де-Лиля по маленьким, серым, безымянным улочкам нашего городка, я выпустила из объятий Ивана Глозера, прижимавшегося к моей груди. С тех пор, как он стал моим любовником, у него вошло в привычку вести себя как женщина или как ребенок. Ради его карьеры я надеялась, что никто, кроме меня, этого не заметит, а когда я снова стану женщиной, он, со своей стороны, сможет вести себя со мной как мужчина. Что и случилось, но на это потребовалось слишком много времени.
Незнакомая машина остановилась перед воротами нашего дома. Из нее высадились, не проявив ни капли любезности друг к другу, пузан с рекламы «Мишлен» и моток колючей проволоки: Стюарт и моя сестра. Кристиан Сушон достал их единственный чемодан из багажника, пожал руку Коллену, поцеловал Синеситту в обе щеки и пощекотал подбородок Октаву. Потом нырнул в машину и вихрем тронулся с места.
— Кто это? — спросил Иван, пальцем показывая на странную парочку, входящую в ворота нашего дома.
— Моя сестра.
— Твоя сестра?!
— Согласна, она неважно выглядит. Но это нормально: вот уже год она обедает и ужинает в английских ресторанах.
— Это не твоя сестра.
— Тогда кто?
— Женщина, у которой цирроз печени, рак легких, рассеяний склероз, но только не твоя сестра.
Я открыла окно и крикнула:
— Синеситта!
Она задрала голову изголодавшейся землеройки и улыбнулась мне с нежностью мертвеца. Я сказала Ивану:
— Вот видишь, это моя сестра.
— Это доказывает лишь то, что эту женщину зовут Синеситта. Твоя сестра никогда так не выглядела. Невозможно настолько измениться за один год. Если только снова не открыли Освенцим, но я бы слышал об этом в синагоге.
Вот одна из шуточек, которые отпускал Иван Глозер. Кстати, он больше всех навредил ими Бенито во время второго судебного процесса.
— Сейчас сам убедишься, — воскликнула я.
Мы спустились по лестнице.
— Привет, художники! — крикнул нам Коллен.
Его мощный, громовой голос заполонил весь дом и разбудил на втором этаже Боба. Мой маленький брат заплакал, как младенец, проснувшийся от визга электрической дрели. Иван подошел к Синеситте.
— Это ты?
