Ознакомительная версия.
Так и не додумавшись ни до чего определенного, Паляницын сделал две копии досье и, рассудив, что надо дать себе роздых, укатил на выходные в Ялту, где у него имелась по случаю задешево приобретенная квартира. С женой поехал, чтобы не подвергать себя соблазнам казино, женщин и крымских вин.
Одну копию он схоронил в камере хранения на автовокзале. Другую запечатал в полиэтилен и закопал у себя на участке, а само досье взял с собой. И поздним вечером уже въезжал в сияющую огнями Ялту.
Пока Вячеслав Тихонович отдыхал у моря, у него в доме произошел несанкционированный обыск. При обыске присутствовал сам Трубостроев. Двое лейтенантов аккуратно и методично перебирали вещи и ставили их на место. Прощупывали мягкую мебель, простукивали стены. На паляницыновский сейф у них ушло от силы пятнадцать минут. В сейфе вообще ничего не было, даже денег.
«Он что, знал, что будем искать? – думал Трубостроев, расхаживая по каминному залу особняка. – Может, закопал? Тогда искать – дохлое дело. Пока гектар перепашешь, из соседних домов сбегутся. Ни к чему это. Ну, значит, первый вариант не проходит. Будем действовать по второму». Вторым вариантом у Трубостроева числился прямой физический контакт. Попросту говоря, нападение. «Список Чичикова должен находиться при Паленицыне. Но если полковник хитрее, чем я о нем думаю, будем разговаривать по-хорошему. Отдаст добром – подружимся. Не отдаст – поссоримся, тогда уж точно отдаст. Ну а дальше в любом случае – Паленицыным больше, Паленицыным меньше. Дети у него уже взрослые, потери родителя и не заметят. Вдова молодая, богатая, небось, сама того ждет, когда кормилец от инфаркта ноги откинет. Да хрен с ним с Паленицынуй. Не о нем сейчас нужно думать. Это же надо – эшелон алюминия за подписью премьера? Это же какие перспективы! Голова даром, что дурак с виду, но и вправду голова. Быстро все по полочкам разложил. Только того не понимает Игнат Матвеевич, что государство – это не он. Государство – это мы. Поэтому и распоряжаться будем в интересах государства».
Трубостроев посмотрел на часы и дал команду прекращать.
Хотя сотрудники органов сработали чисто, Паляницын без труда определил, что в его доме побывали. У него и особые пометки были и волоски в нужных местах подложены и подклеены. Внимание органов Паленицыну не понравилось. Теперь ломать его начнут. Пощупают – носит ли досье при себе. Это они проделают аккуратно.
Вот что, не позвонить ли Трубостреву? Нет, надо выгадывать время. Вдруг и Чичиков появится. Не на год же он уехал. Сказал ненадолго. Ну, неделя-другая. В крайнем случае, месяц. Продержимся.
Но ночью Паляницын решил, что не продержится. За окном было темно, и казалось, что в темноте возле дома уже готовится штурмовая группа, чтобы вломиться и взять его тепленьким.
Паляницын отмел этот бред. Трубостроев в особняки вламываться не станет. Но звонить все равно нужно. Ни недели, ни месяца он, Паляницын, не получит.
Приняв решение, что позвонит прямо с утра, Паляницын пошел спать. Не успел выйти из кабинета, как зазвонил телефон.
«Неужели Трубостроев, минуя фазу физического воздействия?» – подумалось Паленицыну. Но он не угадал.
– Вячеслав Тихонович?
Паляницын узнал этот голос.
– Да, я, Александр Владимирович.
– По-моему, нам нужно поговорить.
– Сейчас? – уточнил Паляницын.
– Да, сейчас. Кое-кто начал ускорять события. Вы понимаете?
«Вот это осведомленность. У него даже органы под наблюдением», – с уважением отметил Паляницын.
– Понимаю.
– Ждите, я пришлю людей и машину.
Паляницын осторожно положил трубку на стол и подумал: «А ведь он со мной на «вы».
Глава 3. «И все завертелось…»
Как только Шкурченков, Кирияджи и Паляницын покинули кабинет Трубостроева, тот, идя навстречу пожеланиям мэра, жестом фокусника достал бутылку коньяка и две рюмки.
– Дополна, дополна, – распоряжался Игнат Матвеевич. – Ну, охнем.
Охнув, мэр твердо глянул на генерала и тихо, но отчетливо произнес:
– Закупленных душ у Чичикова надо забрать.
– Чичиков вне досягаемости. Отбыл. Но есть сведения, что в городе еще много мертвых душ.
– Вот ты смотри, Козьма, – хлопнул себя по коленке мэр, – в городе полно мертвых душ, а в мэрии, блин, ни одной.
– С чего ты взял? – фыркнул Трубостроев. – Они ведь маскируются под людей.
– Дурак ты, Козьма, хоть и генерал-майор. Будь у меня в распоряжении хоть парочка, где был бы в городе такой бардак?
– Логично, логично, – покивал головой Трубостроев. – Так вот, есть список хозяев мертвых душ.
– Ну так давай сюда этот список, – Игнат Матвеевич протянул руку.
– Список еще надо добыть.
– Ну так добудь. И эта… Много народу в курсах дел.
– Твоя правда, Игнат Матвеевич. Совершенно лишние люди.
Трубостроев, конечно, приврал, когда говорил о списке Чичикова как о фактической вещи. Списка могло и не быть. Паляницын мог сочинить список для вящей убедительности, чтобы подвигнуть неуступчивого Свистка к сотрудничеству. Но Трубостроев хорошо знал Паляницына – этот блефовать не любит. Паляницын полагал блеф уделом слабых оперативных работников. Но уж если Паляницын прибегал к нему, то мало никому не казалось. Свисток – не тот объект, на котором Паляницын стал бы отрабатывать высший пилотаж. А выяснить, есть ли список, думается, вполне возможно.
Паляницын распрощался с Кирияджи и Шкурченковым на крыльце учреждения. Распрощался сухо и торопливо. Шкурченков проводил его авто долгим взглядом, затем развернулся и уставился на мемориальную плиту.
– «Погибшие при исполнении»… Гриша, блин. Хреново. Пошли забухаем?
– А куда?
– В «Явор» махнем.
– Я это, – опустил глаза Харлампиевич, – не при деньгах.
– Фигня война, главное – маневры! – хлопнул его по плечу Шкура. – Один раз живем, угощаю. Лезь в тачку, – он нажал брелок сигнализации, машина отозвалась короткой трелью.
– Ты ж пьяный, – заметил Кирияджи, забираясь на переднее сиденье.
– А мы что, гаишников боимся? – флегматично осведомился Валентин Павлович. – Ты бы сейчас согласился протрезветь?
Кирияджи помотал головой. Валик ухмыльнулся и рванул с места.
– Убьешь, – заметил Харлампиевич.
– Не ссы, я и сам боюсь.
Ресторан «Явор» располагался сразу за городской чертой, на границе с лесопосадкой, и был удобен тем, что можно было спокойно, в стороне от любопытных глаз посидеть-отдохнуть. С любимым человеком, скажем. Еще ресторан был удобен тем, что при нем имелась служба развоза по домам перепивших клиентов. Машины же клиентов оставались ждать хозяев на охраняемой парковке. Ресторан был выполнен в дереве: бревенчатые срубы, соломенные навесы на свежем воздухе, фальшивый колодец с «журавлем» и прочая буколика.
Кирияджи и Шкура расположились под навесом: дело шло к вечеру, и жара спадала. Харлампиевич приказал подать бутылку красного голицынского, Валик предпочел водку – столичный «Кристалл». Еще заказали шашлычков и всякой другой закуски. Пока не ушло похмелье, выпивали-закусывали молча. Заказав вторую бутылку голицинского, Харлампиевич решил поговорить:
– Валентин, послушай меня. Вот твои мертвые души… Они, правда, премьерскую подпись могли подделать?
– Не, не могли. Они ее просто делали. Раз – и все. Я специалистам давал, под микроскопом вертели. Рука премьера, и все.
– Как же ты их не боялся?
– Кого? – удивился Шкурченков.
– Их.
– Чего их бояться? Они меня боялись. Слушались хозяйского голоса.
– Так они ж страшные. Могли тебя в зайца превратить. Убить могли.
– Ты мне мозги не суши. У нас в армии в учебке были два таких вот здоровых лба, – Шкурченков показал, каких, – а наш сержант, вот такой шпендрик, – Шкурченков показал, какой это был шпендрик, – строил их как хотел. Они у него и отжимались, и очки драили. Не любил он тех, кто выше его. Что, думаешь, убили они его, в зайца превратили? А, Гриша? Так чего мне было моих подчиненных шугаться? Это я их шугал, чтоб не расслаблялись. Я их так строил… – Шкурченков мечтательно закатил глаза.
– Да уж, – грустно покивал Кирияджи. – А вот мои меня ни в грош не ставили. Представляешь, захожу в камеру, а они в карты режутся и на меня, начальника тюрьмы, ноль внимания. Что хотели, то и вертели… Лапочка, вино сюда неси! Сюда! Давай, Валентин, выпьем. – Харлампиевич хищным движением схватил бутылку и налил себе полный фужер. – Скажи, друг, зачем продал своих Чичикову?
Шкурченков нахмурился, заерзал.
– Околдовал, сука. Обморочил. Гриша, пошли поскачем. Гляди, какие телочки пасутся, – Валик встал и твердым шагом устремился к столику у танцплощадки, где готовые к употреблению пили кока-колу и томно курили две шалавы.
Кирияджи крякнул, отер салфеткой жирные пальцы и поспешил следом.
Подошедший сменить грязные тарелки официант несколько дольше, чем нужно задержался у их столика, но приятели этого не видели – они лихо отплясывали под народный шлягер «Все будет хорошо». Но когда забойная Сердючка сменилась медленным танцем, Шкурченков вместо того, чтобы плотнее познакомиться в движении со своей блондинкой, вдруг сгреб Харлампиевича в охапку и, оттащив в сторонку, лихорадочно зашептал в ухо:
Ознакомительная версия.
