Правда, некий стрем нарисовался очень скоро, мы его просто не заметили. Парни объявили, что денег у них нет, но на Никольской они быстренько толкнут какое-то золотишко – в чем-де главный смысл поездки и заключается.
Тормознули на Моховой, после чего один клиент побежал куда-то по Третьяковскому проезду, оставив второго в залог. Третьяковский тогда не был главным гламур-стритом столицы, а в тогдашних мутных ларьках действительно можно было купить и продать все, что угодно.
Да, именно что угодно. В чем мы немедля и убедились. Непонятная возня на заднем сиденье: «Блин, куда баян запропастился?»
«Баян», если кто вдруг не в курсе, – одноразовый шприц. А на Никольской, у аптеки № 1, как раз располагалась крупнейшая в Москве точка, где круглосуточно торговали наркотой (и торговали чуть ли не до нынешних времен). В общем, в пассажиры нам попались торчки.
Краб как «главный по рамсам» счел, что молодые люди «в своем праве». Это была еще одна ошибка – и, пожалуй, главная. За то недолгое время, пока машина ехала по пустому ночному городу от центра до Полежаевской, ширнувшиеся красавцы превратились в полнейшее ничто.
– «Черный», – уверенно определил Сашка. – Голимый опиат, а нормального герыча на точке ночью не возьмешь.
Химические подробности меня интересовали в последнюю очередь. Пассажиры реально не вязали лыка, а на вопрос о деньгах или молчали, или хихикали. Не шмонать же их, да и вообще ситуация не сахар: два упоротых до невменяемости наркомана за спиной.
Проблемой оказалось даже извлечь их из машины: вылезать из тепла на мороз клиенты явно не собирались. Пришлось применить силу и банально выгрузить их пинками на заснеженный газон. Где они, невзирая на холод, и прикорнули: ни ходить, ни стоять уже не получалось. Наградив чертей еще парой пинков (просто для самоудовлетворения), мы, матерясь, двинули обратно.
И сделали по пути последнюю ошибку: решили еще немного побомбить, хотя можно было догадаться, что после такой феноменальной везучести лучше не выпендриваться и ехать ко мне спать. За что и поплатились.
На подъезде к «Белорусской» наконец-то закончился бензин. Денег нет, запаса в канистре нет, бензоколонка всяко не ближе километра. Краб сделал попытку остановить добрых ночных автосамаритян, но ничего не вышло: машин на Грузинском валу в два часа ночи практически не было, да и вид его не располагал к общению. Проклиная собственную судьбу и гадских наркош, мы пешком двинулись на Беговую отсыпаться.
А наутро объявился Иванов.
Часть третья
В порядке взаимных расчетов
Женю (или, как все его чаще называли, Евгения Эдуардовича) Иванова я знал еще по университету, не раз бывал у него дома. Несмотря на посконную фамилию, внешность он имел до анекдотичности семитскую: крупные черты лица, высокий с залысинами лоб, вечно спутанные космы черных волос, борода, грустный взгляд из-под очков с большими диоптриями, перманентная сутулость плюс склонность к пространным заумным речам. Ко всему этому, само собой, сугубо меланхолический темперамент. В общем, классический такой еврейский интеллигент, прямо из анекдота. Отец – доцент-филолог, специалист по чувашской литературе (четвертушка чувашской крови передалась и сыну, но на фенотипе никак не сказалась), мать умерла еще в годы учебы.
После универа Женя угодил на два года офицером в армию – и, в силу «еврейского счастья», попал в Сумгаит аккурат к началу тамошних кровавых событий. Это несколько способствовало омужествлению (как и регулярные картографические экспедиции на Урал и в Сибирь во время учебы), но интеллигентность отнюдь не искоренило.
Пару лет после армии Иванов отработал в какой-то научной конторе, после чего подался в бизнес. Чем именно он занимался, никто из знакомых понять не мог: Эдуардыч бурчал под нос умные слова, из которых можно было лишь сделать вывод, что занятия у него серьезные и шибко интеллектуальные.
Примерно с такими текстами явился он ко мне домой в то хмурое утро, когда мы, наколядовав где-то денег на бензин, собрались выручать застрявшую на «Белорусской» «Волгу». Честно говоря, слушать спросонья какой-то невнятный бред хотелось меньше всего, но в речи гостя время от времени проскакивали всякие интересные ключевые слова, главными из которых были «три миллиона долларов». Людям, у которых не хватало денег на самое необходимое, гость показался чуть ли не посланцем небес.
Немного смутило то, что столь серьезный предприниматель предлагает нам вступить в партнерские отношения. Понятно, что обуть нас не на что (да и не похож понурый интеллигент на афера), но куда же, так сказать, девались предыдущие компаньоны?.. На эти вопросы Евгений отвечал совсем уклончиво, но нам уже все было по барабану. «По одежке протягивай ножки», а тут вроде солидный человек с какими-то предложениями. Хотя и решительно непонятно с какими.
– Понимаете, Сергей Юрьевич, – монотонно, не меняя интонации, бормотал Иванов, немигающим взглядом уставившись поверх очков на люстру, – наши отношения с Калининской АЭС начались с того, что мы ставили им компьютерную сеть для отдела ТНП…
Длинная пауза.
– Ну и чего? – вытянул от любопытства шею нетерпеливый Бублик.
– Видите ли, Владимир Васильевич… В общем, сеть мы им поставили.
Пауза.
– Собственно, именно благодаря им мы вышли на «Тверьхимволокно»…
И далее в том же духе. После трехчасового допроса мы выудили из собеседника примерно следующее.
У Жени и его компаньонов наладились какие-то связи с электростанцией. Судя по всему, он и сам не вполне понимал, как именно их можно использовать: по крайней мере нарисованные на бумажке схемы привели нас в состояние глубочайшего транса.
– Дело в том, – вещал Иванов, – что для работы с КНО (казначейские налоговые освобождения) необходимы цепочки минимум из четырех звеньев, каждое из которых должно быть представлено отдельным юрлицом…
Задним числом должен признать, что предлагаемые схемы были действительно нетривиальными – более того, от столь сложных комбинаций я успел за эти годы банально отвыкнуть. Как, впрочем, и от подобного метода ведения беседы: в наших кругах было принято выражаться куда проще. Для Бублика же все эти выкладки и вовсе выглядели совершеннейшей китайской грамотой.
Был, впрочем, и субъективный момент, о котором мы еще не знали: Евгений Эдуардович обладал способностью запутывать к чертовой матери вещи вполне простые. Вова попытался восстановить хотя бы частичный контроль над ситуацией.
– Так что там с тремя лимонами грина?..
– Понимаете, Владимир Васильевич, получилось… ммм… так что… в общем, «Тверьхимволокно» должно АЭС денег за электричество…
– Ну! Ну!
– Этот долг был оформлен в форме их векселя… ммм… А замдиректора АЭС не знал, что с этим векселем делать, и передал его мне…
С превеликим трудом удалось выяснить, что вексель фабрики лежит у Жени дома; копию он нам после еще получаса эканья и меканья даже показал. Действительно, три миллиона.
Условия были опять-таки довольно абстрактными: Иванов каким-то образом должен был реализовать ценную бумагу в деньги (прямой продажей или через товарные схемы), после чего за вычетом дисконта, отката замгендиру и оговоренной для себя доли прислать сумму на АЭС. Срок – год с возможностью пролонгации.
Сложновато?.. Если честно, мы сами толком не поняли вводные – тем более что в очевидных непонятках находился и сам Евгений. Но волшебные слова «Три. Миллиона. Долларов» гипнотизировали.
Тем более что речь шла не только о векселе. Евгений обещал, по нашим тогдашним понятиям, золотые горы. Выяснилось, что он совладелец небольшой страховой компании, а заодно и негосударственного пенсионного фонда, при этом на вопросы о судьбе других совладельцев традиционно шел в сугубый отказ. Плюс варианты работы с ценными бумагами, плюс возможность сотрудничества с АЭС, плюс продуманные схемы товарных взаимозачетов с рядом предприятий нескольких центральных регионов… В общем, у нас с Вовой от радости едва не помутился рассудок.
Забегая вперед, скажу: на Иванова я даже не особо злюсь. Как бы мы дальше вылезали из полной задницы – неясно, а тут полтора года и деньги водились, и бизнес велся довольно интеллектуальный (в сравнении с тем, что было раньше). И, что уж точно, с Евгением Эдуардовичем никогда не было скучно.
Хотя вот тут уж большой вопрос – плюс это или минус?..
Совместная деятельность с новым партнером началась почти сразу – но развивалась, к сожалению, по его сценарию. То есть утром вся троица собиралась у меня, а дальше бал правил Иванов: чертил все новые схемы, рассказывал о былых достижениях и рисовал радужные, но малопонятные перспективы. К нашему изумлению («ты чё, бухгалтер?»), был привлечен к делу и стоявший у меня на предмет игрушек старенький компьютер, забранный у кого-то пару лет назад за долги. На изготовление таблиц в Экселе мы с Вовой смотрели, как полинезийские дикари на приземление аэроплана с белыми господами. «Взаимные расчеты», «взаимозачеты», «оборот векселей» – все эти малопонятные поначалу термины потихоньку пополняли наш лексикон.
