эстетических барьеров. Свобода или смерть! Рождается тотальная идеология, которая оказывается и ложным и опасным фундаментом для общественной и — шире — человеческой жизни. Ложным — потому что, провозглашая права и свободы для человека вообще, прогрессивный «орден» на самом деле служит ею избранному, авангардному меньшинству, борется не за сохранение, а за расширение прав, за наступательные, агрессивные новые права в ущерб традиционным, проверенным временем нормам и установлениям, служащим большинству. Как известно, эгоцентрическое расширение прав одних ущемляет права других. Вспомните хотя бы о назойливых требованиях по части общественного приятия извращенцев, легализацию их «браков» и лав-парадов. Нормальный человек приговаривается жить в аномальном, прогрессирующе аномальном обществе. И сам постепенно становится аномальным.
Вот с каким беспрецедентным и завуалированным мировоззренческим противником должен встречаться сегодня веховец.
Если интеллигентское мировоззрение прошлого века грозило (и разразилось) революцией, то новейшее ее мировоззрение ведет (и уже привело) к деградации. С. Н Булгаков после «малой революции» 1905 года писал в «Вехах» об «общем огрублении нравов»: «Русская литература залита мутной волной порнографии и сенсационных изделий. <…> Революция поставила под вопрос самую жизнеспособность русской гражданственности и государственности». Что же сказал бы мыслитель о теперешнем положении в культуре, взращивающей гражданина новой формации — захваченного порнографическими интересами аутиста, потребителя с развращенной душой и извращенной фантазией?Революция 1917 года сокрушила все бытийные и бытовые основы России, разорила и искалечила народ, но сама марксистская идеология, повсеместно внедрявшаяся в сознание, производя умственное сотрясение, не сумела, однако, опустошить сердце человеческое, выкорчевать из него реликты тысячелетнего духовного наследства. Работа, предстоящая сегодня веховцам (найдись они в России), неизмеримо усложнилась бы: Россия (вслед за остальным миром) вошла в новый эон — антропологической революции. Им предстояло бы теперь обличить и сокрушить ложный гуманизм безграничного релятивизма и в то же время — социально-экономического детерминизма.
Авторы «Вех» оказались правы: в своем общественном идеале, в основе гражданского и государственного процветания лежит метафизика — представление о высшей, хотя и падшей природе человеческого существа и об онтологических основах его сосуществования с себе подобными. История подтвердила их правоту на положительных примерах, воплощая те же заветы в европейских странах. Камень, отвергнутый строителями, стал во главе угла не нашего здания. При этом нельзя, конечно, настаивать на том, что на европейской земле да не нашлось собственного камня, подобного этому.
В Западной Европе ряд стран после Второй мировой войны развивались на идеях, близких социальным представлениям «Вех». «Немецкое экономическое чудо» обязано политике ХДС — христианской партии во главе с канцлером Людвигом Эрхардом. Оно взошло не на секулярном, а на католическом фундаменте, ориентированное папскими энцикликами — «Quadragesimoanno» («Сороковой год») и «Materetmagistra» («Мать и наставница»). По сути это был «третий путь» между разгулом дикой стихии и зарегулированным, диктаторским порядком; между изоляционистским индивидуализмом и угнетенностью индивида со стороны общественного целого [2] . По «третьему пути» нужно было двигаться, как по срединному острию, «не соскальзывая ни по правому, ни по левому его уклону» («Котлован»). Но траектория этого пути не есть результат некоего механически вычисляемого среднего арифметического между давящим авторитетом и хаотической атомарностью, а есть вывод из представлений об устройстве самого бытия как состоящего из взаимозависимых элементов — человеческих существ, связанных между собой и с человеческим целым. «Принцип солидарности действует сначала в бытии и лишь затем выводится в долженствование», — подчеркивает немецкий теоретик солидаризма. «Этот баланс часто нарушался в новейшей истории, и общество кидалось от кровавой революционной каши к атомарному распаду. Или наоборот: коснело, забыв об общественной солидарности, в правовых крайностях либерализма. И тогда наступала потребность баланса.
В каждую страну солидаризм приходил „на национальных ногах”» (В. Сендеров) [3] . Современное европейское государство под левым ветром общественного мнения уклонилось в сторону социализма, но с человеческим лицом, — все же христианская закваска продолжает работать на него, и ХДС путем выборов участвует в проведении социально-экономического курса страны.
Концепция «третьего пути», или солидаризма, будучи социальной проекцией христианского либерального консерватизма, олицетворяемого в старой российской традиции Пушкиным и Соловьевым, а в ХХ веке «Вехами», развивалась и русскими умами и ходила на русских «национальных ногах». Между прочим, вклад в ее философское обоснование, послуживший также делу построения «социальных государств» послевоенной Европы, внесли и русские эмигрантские мыслители. Это — Н. Лосский, теоретик интуитивизма, писавший: элементы субстанции «частично единосущны, все они сращены в одно целое; состояние каждого из них существует не только для него, но бессознательно существует и для всех других»; это — С. Франк, автор «Духовных основ общества»; это — И. Ильин и С. Левицкий.
На русских «национальных ногах» христианская политика начала свой путь при образовании нации. Св. Владимир Креститель, как мы помним, настолько близко принял к сердцу евангельские заповеди, что основал беспрецедентное в истории Средневековья «государство всеобщего благоденствия». Верховный глава «принял Евангелие как своего рода руководство к действию» (А. В. Карташев). Он учредил детально продуманную систему щедрой натуральной и прочей государственной помощи «сирым и убогим», больным, вдовицам и странникам, распространяющуюся по всей Руси, включая последние «деревенские захолустья». Дело дошло до отмены смертной казни («Не убий»), и только под давлением ближайшего окружения Святитель с тяжестью в сердце отменил свое распоряжение. И хотя в дальнейшем евангелизация общественного устройства не стала ведущим принципом ведения государственных дел, политика, завещанная Крестителем Руси, вопреки распространенному стереотипу очернительства династии Романовых, пунктиром, но прочерчивалась в либеральном реформаторстве правителей Дома. А чего стоит одна эпоха Столыпина, от которой благодаря усилиям левой пропаганды в памяти народа долго оставались болтаться одни «столыпинские галстуки», — эпоха, сулившая России прочный социально-экономический расцвет?! Чем не единомышленники были веховцы столыпинской программе — воспитать из русского крестьянина гражданина? Ее смела революционная террористическая воля.
А откуда она взялась, описано в тех же «Вехах». Их идеи не одержали победы в 1917 году, потому что они опередили время, почва была не подготовлена. Но ведь то же самое произошло и в 1991-м, в прекрасный момент люфта, свободы выбора… И тут веховство снова оказалось не ко двору: при всей их отваге младореформаторам, гайдаровцам, все же воспитанникам советского времени, были близки идеи Февральской революции, близок экономический материализм, веховская же идеология была слишком далека и недоступна. Появилось, правда, адекватное политическое образование (наша ХДС), а именно — ХДД, христианско-демократическое движение В. Аксючица, но дело сорвалось. Быть может, причина тут — кадровый дефицит. Веховцы были людьми высшего уровня, но таких людей большевики извели, опустошая российский генофонд. Мало найдется тех, кто при решении важных проблем мог бы пренебречь своими интересами: либо честолюбием, либо корыстолюбием. Эти факторы для Бердяева, Франка, Струве, Гершензона и всей семерки не могли заслонить или исказить решение умственных и духовных судьбоносных для России задач. Тип Турбиных был ликвидирован как класс. Вместе с генетической чисткой, ликвидацией духовной и культурной аристократии нация потеряла и чувство чести, необходимое ведущим умам, чтобы мыслить и действовать в интересах нации. Разумеется, отдельные особи высшего порядка еще найдутся на необъятных российских просторах, но требуется достаточная их численность и способность как-то консолидироваться, чтобы стать влиятельным в стране фактором.
То, что причины революции и ее долгого последействия коренятся не в субстанциальных силах (вспомним опять Гегеля) российской истории, а прежде всего в ее надстроечной части, отвечает на ставший дежурным уже вопрос: актуальны ли «Вехи»?
