Рана на ноге Зейтуна загноилась. За ночь кожа вокруг посинела, больно было ступать. Зейтун часто видел, как вели себя его работники, не имевшие медицинской страховки и боявшиеся обратиться в больницу. Они игнорировали свои раны и увечья — в результате сломанные пальцы срастались вкривь и вкось, глубокие порезы воспалялись, и дело кончалось осложнениями. Зейтун не представлял, что именно попало ему под кожу, но понимал: необходимо это вытащить, и как можно скорее. Минутное дело; нужна только стерильная игла, сгодился бы даже нож. Лишь бы сделать надрез и выковырять то, что там застряло.
Боль в ноге усиливалась; товарищи Зейтуна, желая ему помочь, пытались найти что-нибудь острое, но ни у кого из них не было даже связки ключей.
Некоторое время спустя из дверей вокзала вышел и направился в их сторону мужчина в зеленом костюме медбрата, со стетоскопом на шее. Мужчина был полный, с добродушным лицом, шел вразвалку, словно утка. При виде его Зейтун испытал неописуемое облегчение.
— Доктор! — закричал он.
Но тот даже не замедлил шаг.
— Я не врач, — буркнул он и продолжил свой путь.
И снова завтрак из военных запасов — омлет с кусочками бекона. Снова Зейтун с Нассером отдали свои порции Тодду и Ронни. Правда, на этот раз им еще дали соус «Табаско» в стеклянной бутылочке, и Зейтуну пришла в голову идея. Он взял бутылочку с соусом и разбил ее об пол. Выбрал осколок поострее и сделал надрез на месте нарыва. Из надреза потекла жидкость (и откуда ее столько взялось?!) — сначала бесцветная, потом белая, потом красная. Затем Зейтун осколком расширил рану, чтобы добраться до темневшего внутри предмета, и, залив все вокруг кровью, вытащил железную занозу размером с зубочистку. Потом собрал все, какие нашлись в клетке, бумажные салфетки и обернул ногу; боль немедленно притупилась.
Весь день охрана продолжала травить заключенных — и отдельно взятых, и всех без разбора. Ближе к вечеру какой-то охранник вытащил внушительного размера пистолет и стал стрелять в одну из клеток. Зейтун испугался, что кого-нибудь убьют, пока не разглядел, что патроны не настоящие, а травматические. Жертва, держась за живот, корчилась на земле. После этого случая травматический пистолет приобрел большую популярность среди охранников. Они то стреляли по мужчинам и женщинам в клетках, то обрызгивали их перечным спреем.
Джерри не бросал попыток разговорить Зейтуна и Нассера и не скрывал, что Тодд и Ронни его не интересуют. Зейтуна он расспрашивал про Сирию, про работу и поездки к родным. Точно такие же вопросы задавал Нассеру, и все это под маской наивного любопытства и доброжелательности. Нассер, будучи скрытным по природе, полностью замкнулся. Зейтун отмахивался от вопросов под предлогом, что сильно устал. Его неприязнь к Джерри росла с каждой минутой.
Что он за человек? Почему его засунули именно к ним, когда в тюрьме чуть ли не сотня заключенных? Позже Тодд будет утверждать, что Джерри — шпион, подсадная утка; его послали вытянуть информацию из сирийцев. Конечно, он тайный агент, уверял Тодд. Зейтун подумал, что если это так, то Джерри просто горел на работе. Ел и спал вместе с ними прохладными ночами в клетке под открытым небом, без простыней и одеял, на грязном полу.
Той ночью, когда приходил черед Зейтуна пристроиться на скобе, он никак не мог найти мало-мальски удобного положения. Беспокоила боль в правом боку, в области почки. Особенно боль донимала, когда он пробовал, согнувшись, навалиться на скобу; немного стихала, только если он стоял выпрямившись. Ко всем его бедам добавилось еще и это, какой уж тут сон.
В середине дня Зейтуну с товарищами сообщили, что их увозят из «Кэмп-Грейхаунд». На краю площади выстроилась вереница школьных автобусов.
Зейтуна вытащили из клетки и, надев наручники, повели к автобусам. Там его поставили в очередь, пристегнув наручниками к другому заключенному, мужчине лет шестидесяти; когда подошла их очередь, приказали грузиться в старенький автобус. Они кое-как поднялись по ступенькам и, протиснувшись мимо вооруженного водителя и нескольких охранников, сели рядом. В этот же автобус попали Тодд, Нассер и Ронни, тоже с кем-то скованные. Никому из пятидесяти заключенных не сказали, куда их везут. Зейтун огляделся, ища Джерри, но того в автобусе не было. Джерри испарился.
Из города их повезли на север. Зейтун не перекинулся со своим соседом ни словом. Вообще почти никто не разговаривал. Кто-то, похоже, знал, куда направляется автобус; другие понятия не имели, что их ждет впереди. Многие радовались, что покинули вокзал, что вряд ли будет хуже.
Когда выехали за город, Зейтун впервые за долгое время увидел сухую землю. Это напомнило ему возвращение в порт после длительного плаванья, когда возникает непреодолимое желание спрыгнуть с корабля и пуститься в пляс или побежать куда-то по твердой и бескрайней суше.
Миль через сорок дорожный указатель сообщил, что они приближаются к городу Сент-Габриэль. Зейтун подумал, что это может быть как хорошим знаком, так и плохой шуткой. В исламе Джабраил — в Библии архангел Гавриил, известивший Деву Марию о том, что у нее родится сын, Иисус Христос, — считается посланником, явившимся пророку Мухаммеду и открывшему ему Коран. Согласно Корану, шестикрылый Джабраил сопровождал Мухаммеда, когда тот вознесся на небеса.
Место, к которому подъехал автобус, на первый взгляд походило на загородный клуб: огромный зеленый газон, обнесенный белой изгородью, как на ранчо, где разводят лошадей. Автобус повернул и въехал в ворота из красного кирпича. Надпись над воротами сообщала, куда их привезли: исправительный центр «Илэйн-Хант». Это была тюрьма строгого режима. В автобусе мало кто удивился. Повисла гробовая тишина.
Автобус проехал по длинной дороге, обсаженной ровно подстриженными деревьями. Распугав каких-то белых птиц, притормозил перед вторыми воротами, напоминающими въезд на платный хайвей. Охранник махнул рукой, пропуская автобус, и они въехали во внутренний двор тюрьмы.
Исправительный центр «Хант» представлял собой комплекс одноэтажных кирпичных строений, стоящих на идеально ухоженной территории. Заборы, увенчанные колючей проволокой, блестели на солнце. Трава была сочная и аккуратно подстриженная. Вдали пощелкивали дождеватели.
Заключенные по одному подходили к стоящим на газоне столам для регистрации. С Зейтуном беседовали две женщины — коротко и очень вежливо. Спросили про здоровье, какими лекарствами он пользуется, соблюдает ли ограничения в пище. Зейтун поразился, как корректно и уважительно они себя вели. При таком профессионализме, решил он, будет соблюдено право арестанта на один телефонный звонок — это же стандартная процедура! — и через пару-тройку дней он выйдет на свободу. В любом случае, Кейти хоть узнает, что он жив, а это важнее всего.
Их привели в раздевалку и приказали снять одежду. Зейтун разделся — в компании десятка других заключенных можно было не опасаться жестокого обращения или личного обыска. Шорты, футболку и трусы, которые он снял, забрали тюремные работники.
Всем выдали оранжевые комбинезоны с короткими рукавами. Никакого нижнего белья. Зейтун натянул комбинезон, застегнул молнию и надел свои шлепанцы.
Их группу посадили обратно в автобус и повезли по территории тюремного комплекса мимо стоящих ровными рядами строений с синими крышами. Автобус остановился у последнего ряда; вероятно, там находилось отделение строгого режима.
Всех, кто был в автобусе, повели в один из корпусов. Зейтуна провели по длинному коридору и втолкнули в камеру, явно одиночную — футов шесть в ширину и восемь в длину. Там уже сидел Нассер. Дверь захлопнулась. Дверная решетка была выкрашена в небесно-голубой цвет.
Вся камера была цементная. Торчащий посередине унитаз — из цемента. Кровать у стены — из цемента; на ней лежал резиновый матрас. В задней стене было маленькое окошко, стекло в нем заменял кусок толстого плексигласа. Сквозь мутный белый квадратик просвечивало небо.
Зейтун и Нассер почти не разговаривали. Все уже давно было сказано. Оба понимали, что дело принимает нехороший оборот. Их, двух американцев сирийского происхождения, изолировали. Когда они сидели вместе с Тоддом и Ронни, еще была надежда, что обвинения, которые им предъявят — если предъявят, — будут минимальными, например, за мелкое воровство. Но теперь их отделили от «коренных» американцев; бог весть, чем это кончится.
Зейтун продолжал верить, что один телефонный звонок его спасет. Он — известный человек, успешный предприниматель. В Новом Орлеане его имя хорошо знают. Ему бы только дозвониться до Кейти, а уж она-то горы свернет, чтобы до него добраться.
