Как только психолог и доктор вошли, конфиденциальная беседа Морица и Мента прервалась. Майя Витальевна и Косулин встали над Костей. Никто не решался его разбудить. Они стояли и смотрели на неподвижный кокон. Косулин с ужасом и отвращением, Майя Витальевна с болью и яростью.
Немая сцена длилась недолго. Мориц вскочил с кровати, схватил Мента за плечо, как бы призывая его в свидетели, другую руку вытянул в сторону вновь пришедших и возопил:
– Господа! Сильные мира сего навестили нас! Я призываю в свидетели всех живых и неживых существ нашей обители, обретших тут абсолютный покой! Господа! Глядите – вот преступники, пришедшие взглянуть на дело рук своих! – Его длинный палец с остро заточенным ногтем маячил у самого носа Майи Витальевны.
Больные на соседних койках зашевелились, медленно пробуждаясь, кто-то заглянул в палату. Майя Витальевна опешила, Косулин с любопытством смотрел на Морица, отмечая краем глаза, что почти все больные проснулись, а около входа в палату собралось человек пять любопытных.
Мориц между тем продолжал, по ходу своего гневного монолога распаляясь все больше. В голосе его опять появились театральные интонации:
– Он же спас тебя, принцесса, как только может настоящий герой спасти свою возлюбленную. Он нарушил закон человеческой сущности, он рискнул своей жизнью! Он спас тебя, фиолетовая фея… – В голосе настойчиво пробивалась слеза.
– Что-то наша фея ни х…я не феячит, – пробурчал Мент.
Несколько больных глумливо заржали. Майя Витальевна покраснела.
– И чем же ты отплатила ему?! – грозно продолжал Мориц, надвигаясь на доктора. – Что ты сделала с нашим учителем? Ты решила убить его душу, выжечь ее своими… психотропными ядами. – Мориц перешел на шипящий громкий шепот.
Начал просыпаться Костя. Мориц замолк, в коридоре послышался командирский голос медсестры, разгоняющей больных.
Костя перевернулся на спину и остановился отдохнуть перед следующим усилием. Глаза его открывались с трудом, один глаз склеился, и Костя принялся его вяло тереть.
– Константин Юрьевич! – Майя Витальевна наклонилась над Костей. – Встаньте, пожалуйста, нам надо с вами поговорить.
Костя приподнялся на локте и непонимающе уставился на Майю Витальевну.
Косулин стоял рядом и не мог оторвать взгляда от Новикова. Опухшее, некрасивое лицо, тусклые глаза, грязные сальные волосы, засохший след от слюны в уголке рта, пижама застегнута неправильно, один рукав кажется короче другого. Это был не тот Костя, который произвел на него такое сильное впечатление. Это был обычный больной, загруженный нейролептиками. Косулин видел сотни таких.
Костя между тем все так же непонимающе таращился на Майю Витальевну. Она наклонилась над ним еще ниже, подсунула руки ему под плечи и попыталась его посадить. Костя не сопротивлялся, но и не помогал. Майя Витальевна посадила Костю, но тот сам сидел плохо, шатался и заваливался. Майя Витальевна присела рядом с ним на кровать и, придерживая его за плечи, спросила:
– Костя, как вы?
Костя в ответ промычал – чувствовалось, что он борется с собой, хочет что-то сказать, но сил, чтобы сосредоточиться, ему не хватает. Борьба утомила его. Он вздохнул и медленно опустил голову на плечо Майи Витальевны. Косулин удивленно наблюдал эту сцену. Что-то в этом жесте было удивительно интимное, нежное. Майя Витальевна покраснела, но отстранилась не сразу, это Косулин тоже отметил. То, как Костя при помощи поддерживающей его Майи Витальевны медленно оползал обратно в кровать, то, как он тер глаза тыльной стороной ладоней, вся эта маленькая пантомима опять напомнила Косулину Венечку, только Венечку маленького, заснувшего раньше, чем его донесли до кровати. Он поморщился и отвернулся. Майя Витальевна заботливо подоткнула Косте одеяло. Косулин встретился взглядом с Морицем, который выдохся и безмолвно наблюдал. В глазах Морица стояли уже не театральные слезы.
– Верните его, – сказал он тихо, непонятно к кому обращаясь.
В ординаторской Майя бессильно упала за свой стол. Косулин разозлился, стал метаться от чайника к столу и обратно:
– Нет, ну какая сволочь Царица ваша! За пять дней превратить его в слюни, это же дико – зачем?! Вы можете объяснить мне, зачем? Ну чем несчастный учитель ей так помешал?! С ним вообще дело темное, диагностику надо дальше делать, может, у него и органика какая есть, нейролептики его размажут в кашу. Все побочные эффекты налицо! Нет, я не могу это стерпеть, просто не могу. Что делать? Что мы реально можем?!
– Саша, что мы можем? Скорее всего – ничего. Сегодня должны прийти его родители. Что я им скажу? Забирайте вашего мальчика, а то дебилом сделаем? Надо поговорить с ними, может, они нормальные люди. И все – больше я ничего не могу.
– Совсем ничего? Вы – его лечащий врач?
– Это так, но заведующая имеет право изменить назначения. Я могу только в обход ее обратиться к старшему врачу за консультацией. Но Царица наша со старшими врачами кофе пьет и внуков обсуждает. Так что я подставлюсь, а Косте это не поможет нисколько.
Хуже всего в жизни Косулин переносил собственное бессилие. Когда обстоятельства складывались так, что он мог только утешать себя банальным: такова жизнь. В реальности он ничем не мог помочь Новикову. Мог написать заключение как на здорового, но тогда позовут другого психолога, и тот напишет заключение, более соответствующее представлениям Царицы. Диагностика – дело творческое. Мог пойти к Царице и попробовать объяснить ей, что Новиков достоин лучшей доли, что он – уважаемый человек, что он учитель, герой, что диагностика его не закончена и его нельзя лечить как буйного психотика. Репутация его была бы в момент уничтожена, Царица послала бы его очень далеко, он ничего бы не добился, кроме насмешливого презрения системы. Стоило ли так рисковать? Ради одного пациента, тем более чужого. Но власть старой вины в душе Косулина разворачивалась в полную силу. Понимал прекрасно, что попал в так называемый контрперенос – засаду психотерапевта. Что связывать истории Кости и Венечки напрямую неправильно. Но все равно чувствовал: Костя гибнет, а он смотрит, занятый своими взрослыми проблемами, доводами и аргументами, и ничего якобы НЕ МОЖЕТ! Тогда не мог и сейчас не может.
Профессиональная рефлексия подсказывала: тормозни, ты в аффекте! Но Косулин не хотел ее слушать, отвечая: «Я в курсе, что я в аффекте, и я рад этому. Я не хочу в бессильное всепонимающее болото, я не хочу ничего понимать, я хочу спасти этого дурацкого учителя, откуда он вообще взялся на мою голову!»
Тем временем Майя следила за Косулиным, и одновременно в ее голове проступала одна простая и очевидная мысль. Пока Косулин по-мужски злился, ругался, метался в диалогах с внутренним профессионалом, Майя Витальевна совершенно по-женски, без сложных размышлений, доходила до понимания того, что она МОЖЕТ сделать. И это наполняло ее ужасом и восторгом. Потому что то, что она собиралась сделать, – настоящее преступление.
В отделение позвонили, и через минуту на пороге нарисовалась пожилая супружеская пара. Напряженный красивый мужчина военной выправки и мягкая старомодная женщина – родители Кости Новикова.
Их попросили подождать. Косулин и Майя – оба взвинченные, каждый по-своему, стараясь говорить тихо, чтобы их не услышали, договаривались о плане действий.
– Саша, давайте, я сейчас побеседую с ними, соберу анамнез, прощупаю ситуацию. У меня тут идея одна появилась. Созвонимся через часок. Подумайте, чем вы можете помочь…
В ее голосе появилась несуетливая деловитость, спокойствие, так не похожее на то, как она говорила сегодня утром. Желтый пушистый цыпленок, прикрепленный к ее компьютеру, тоже вполне уверенно смотрел на Косулина. Сейчас она напомнила ему жену, которая становилась такой же деловитой, когда, наконец, заканчивала метаться с выбором меню на праздник или решала нерешаемую задачу: что лучше и правильнее купить – джинсы со скидкой или кофту из новой коллекции. Женская уверенность всегда успокаивала Косулина: приятно иметь дело с женщинами, умеющими делать выбор, а не пропихивающими свои желания на место ваших решений по совету идиотских журналов.
Кивнув, Косулин вышел, в тамбуре столкнулся лицом к лицу с отцом Косулина. От него расходились волны напряжения, он старался сохранять явно привычный образ командира. Они встретились глазами – Косулин был поражен, насколько Костя не похож на отца. Мать он не заметил, она уже прошмыгнула в ординаторскую к Майе Витальевне.
Неприятный, властный отец наверняка ненавидит сына за полную противоположность себе. Костя – маменькин сынок, а папа одинок, как подбитый танк. Интересно, в каких войсках он служит. Вроде Майя говорила, что военный. Да и так видно.
Майя Витальевна пригласила к себе родителей Кости. Мама села на стул около стола, папа уселся сзади. Майя представилась лечащим врачом Кости и принялась выспрашивать подробности Костиной биографии. Мама многословно рассказывала историю семьи, папа сидел с непроницаемым лицом, рассматривая книжные полки и замирая от названий корешков: «Нервные и психические болезни», «О псевдогаллюцинациях», «Общая психопатология».
