Флоренс вынула один из сотовых телефонов, украденных ею в ночь «освобождения» Матара, как это теперь называлось официально. Бобби прилепил кусок клейкого воска на заднюю панель и вернул телефон Флоренс. Из-за воска его было неудобно держать. Флоренс набрала личный номер эмира.
Трубку взяли после двух гудков. Она назвалась. Малик подошел к телефону почти мгновенно. Они действительно ждали ее звонка. Бобби жевал резинку и, как нервный тренер, поглядывал на часы.
– Итак, Малик, – сказала Флоренс. – Вы готовы занять свое место за столом цивилизованных наций?
– О чем это вы говорите, Флоренс?
– Я делаю то, чего вы от меня хотели, – отвечаю на объявление, которое вы поместили в сегодняшней газете.
– А-а, значит, все еще хотите поторговаться, да? Мне потребуется аванс.
– Что имеете в виду? Руку? Язык? Или всю голову?
– Раз уж вам нравится делать видеозаписи, сделайте запись со своим признанием. На кассете должны быть описаны все ваши преступления – роль правительства США в заговоре против Матара, против ислама, против меня лично, а также ваша противоестественная связь с женой эмира. В общем, всё.
– Тысяча и одно преступление? Тогда мне понадобится многочасовая кассета. А что будет, когда вы ее получите?
– Лейла улетит на Кипр. А вы сдадитесь властям.
– Какие у вас гарантии, что я действительно сдамся после освобождения Лейлы?
– Ну вы же хотите, чтобы она прожила долгую и счастливую жизнь, не так ли? Со своим сыном?
– Хорошо. Подождите секунду, Малик…
Она не стала нажимать на «отбой» и передала телефон Бобби. Он сошел с тротуара, нагнулся, как будто завязывая шнурки, и незаметно прикрепил телефон к днищу автомобиля, который в этот момент остановился у светофора.
Затем они быстро смешались с толпой, а в следующую минуту повсюду уже выли сирены и над головой ревел вертолет. После этого несколько черных седанов, битком набитых мукфеллинами, на огромной скорости промчались мимо них в погоне за ни в чем не повинной машиной.
– Я совершила преступление против государства… Я совершила… – Флоренс смотрела прямо в объектив камеры, которую держал перед ней Бобби. – Меня зовут Флоренс. Я американка. У меня была… связь…
– Может, тебе легче будет, если я поставлю ее на штатив и выйду? – спросил Бобби.
Флоренс вздохнула:
– Нет. Давай попробуем еще раз. Какой это уже дубль?
– Восемнадцатый или девятнадцатый. Я вроде как сбился. О'кей, погнали…
– Меня зовут Флоренс. Я американка. Я враг режима имама Малика. – Она посмотрела на Бобби. – Ну как?
– Мне кажется, этого им не хватит.
– Слушай, а пленка… Ты уверен, что у тебя все работает?
– Как часы. Я проделывал это десятки раз.
– О'кей, ладно. – Она поправила прядь волос. – Я хорошо выгляжу?
Бобби закатил глаза.
– Роскошно. Короче, поехали.
– Меня зовут Флоренс, и я совершила множество преступлений против государства Матар и его достославного правителя имама Малика бен Каш аль-Хаза…
– …за эти ужасные деяния я заслуживаю любого наказания, которое имам Малик, во всей своей величайшей мудрости и в соответствии с законами шариата, придумает для меня. Да будут грехи мои искуплены, и да простит Аллах мне мои проступки. Пусть живет вечно имам Малик. Пусть живет вечно новая Исламская Республика Матар.
Фетиш выключил видеомагнитофон.
– Хм-м, – удовлетворенно промычал Малик.
– Поздравляю вас, имам, – сказал Фетиш. – Это настоящая победа.
– Да уж… Ты не находишь, что она переигрывает?
– Нет, повелитель, она выглядит крайне испуганной и покорной. Очень убедительно.
– Она недурна.
– Воистину, никчемная красота. Должен ли я размножить эту запись и распространить ее?
– О да. Сделай побольше копий.
– И должен ли я отдать распоряжения?
– Какие распоряжения?
– Касательно шейхи, о Великий. Насчет самолета на Кипр?
– Разумеется, нет.
– Понятно. Имам сначала будет молиться, а после этого прикажет мне отдать распоряжения?
– Ты можешь отдавать распоряжения, Фетиш, только тогда, когда я тебе скажу. Неужели это трудно понять? У тебя что-то со слухом?
– Нет, о Святейший. Мне все понятно. Прости своего смиренного слугу за его олигофрению.
– За что?
– За тупость, имам.
– А-а. Можешь оставить нас.
Фетиш нашел укромный уголок в дворцовых апартаментах и быстренько изложил по мобильному телефону, как развиваются и не развиваются события своему второму работодателю месье Делам-Нуару.
Следующий звонок Малику Флоренс сделала из другого оживленного места. Еще более нетерпеливый Бобби на этот раз засекал время по часам.
– Вы получили свой аванс, – сказала она, когда Малик подошел к телефону.
– Да. Надеюсь, в той вонючей дыре, куда вы забились, имеется телевизор? Сегодня вечером это будут показывать. Но если пропустите сегодня, не расстраивайтесь. Сможете посмотреть завтра. И послезавтра.
– А я увижу, как шейха выходит из самолета на Кипре?
– Вот с этим у нас, знаете ли, проблема.
– Какая еще проблема?
– Она пока не в состоянии путешествовать. Вы же понимаете, ей тут пришлось несладко. Почему бы вам не навестить ее? Мы вам выделим соседнюю камеру. Сможете заниматься любовью через решетки.
– Выходит, Малик, вы по-прежнему обманщик?
– Нет, Флоренс, я по-прежнему победитель.
Флоренс нажала «отбой» и швырнула телефон в сточную канаву, где он разлетелся на мелкие части. После этого они с Бобби смешались с толпой, а над головой у них снова раздался рев приближавшегося вертолета.
– Имам, с этой записью возникла проблема, – сказал Фетиш.
– Что именно?
– На кассете ничего нет.
– Что-о?
– Я отправил ее прямо Джахару, который возглавляет телеканал, для копирования и трансляции в эфир. Но он говорит, что, когда они попытались ее скопировать, кассета оказалась пустой. На ней ничего не было.
– Этого не может быть, Фетиш. Мы же смотрели ее с тобой вместе.
– У меня нет объяснений, имам.
Малик схватил телефон. Джахар ответил на звонок и дрожащим голосом сообщил, что, к сожалению, увы, на пленке действительно ничего не было. Малик обозвал его идиотом и дураком и – хуже того – предателем. Джахар, обливаясь потом, сказал, что пленка исследовалась самыми лучшими специалистами канала ТВМатар, и если бы на ней было хоть что-нибудь, кроме шипения и черноты, он бы немедленно доложил об этом Его Самому Святейшему Величеству. Малик швырнул телефон об стол с такой силой, что тот треснул.
– Грязная, хитрая стерва!
– Ваше Святейшество, – сказал Фетиш, – она недостойна вашего гнева.
– Бабские штучки! Надула меня!
– Успокойтесь, о Святейший, ибо сердце ваше может не выдержать.
– Тащи мне сюда шейху! Где эта шлюха?!! Быстро!
– Повелитель…
– Фетиш, – заскрежетал зубами Малик, – ты знаешь, что такое oubliette?
Фетиш не знал, но был уверен, что это плохо.
– Это яма, Фетиш. Очень глубокая узкая яма, какие бывают в старинных французских замках и тюрьмах. Туда бросали неугодных людей. И там их забывали: по-французски забытые – oublies. У тебя как с французским? Так вот, я приказал выкопать такую под дворцом. Хочешь стать испытателем?
Ничто не подстегивает человека так эффективно, как перспектива быть брошенным в яму. Фетиш бочком, как краб, поспешил убраться из комнаты, чтобы позвонить Делам-Нуару.
Делам-Нуар был человек утонченный, однако, выслушав доклад Фетиша, он все же произнес неприличное слово merde. Взяв себя в руки, он приказал Фетишу тянуть время, на что тот начал бубнить что-то про oubliette. Это словечко не сразу дошло до сознания Делам-Нуара, но когда он его наконец расслышал, то уже сам был готов выкопать яму такой глубины, чтобы разместить в ней всю королевскую семью Матара, да и сам Матар, к чертовой матери.
– Теперь, когда записи стали цифровыми, с этим полегче, – говорил Бобби. – Чип содержит алгоритм, который стирает запись при попытке второго просмотра или копирования. Удобная штука. Я уже много раз этим пользовался.
Флоренс после того, как она швырнула телефон в канализацию, явно не хотелось поддерживать беседу.
– Послушай, Фло, – сказал Бобби. – Ты устала. Ты сделала все, что могла. Он и не собирался ее отпускать. Даже если бы он захотел, ему бы не позволили васабийцы. Единственное, что им нужно больше, чем голова Лейлы, – это твоя голова.
– Алгоритм, – задумчиво произнесла она. – Это арабское слово. Происходит от «Аль-Хаваризми». Так звали одного математика, жившего двенадцать столетий назад. Тогда они были великими… Они убьют ее, Бобби.
– Может, французы вмешаются. Им такой пиар не нужен. Они, может, и мудаки, но выглядеть мудаками не любят.
