Лили потеряла дар речи. Неужели Джозефин действительно сказала «проститутка»? Во-первых, она впервые услышала от нее столь бестактное заявление. Кроме того, разве не Джозефин восхищалась Морган и Ди, которые организуют по меньшей мере пять вечеров в год и регулярно появляются в колонке сплетен газеты «Пост»?
«Какое право она имеет решать, как мне использовать или не использовать свое имя?»
Джозефин, урожденная Джозефин Джонсон из города Сент-Луис, штат Миссури, имеет к семье Бартоломью такое же отношение, как Лили. До встречи с Эдвардом она была одной из многих симпатичных студенток из высших слоев общества, которые мечтали найти богатого мужа еще до того, как закончится их свободная жизнь в студенческом городке.
Лили глотнула воды и попыталась не думать о происшедшем.
— Меня всего лишь пригласили участвовать в организации благотворительного вечера фонда «За спасение Бухареста», так что, думаю, это не мой случай. — Она заставила себя улыбнуться. — Сделаем заказ?
— Да, отличная мысль. Официант! — громко позвала Джозефин. — Сколько еще я могу ждать?
Молодой человек подбежал к столику и принял заказ: два салата с трюфельным маслом и две жареные куриные грудки для Джозефин и Лили. Как только заказ принесли, Лили решилась спросить о благотворительном аукционе.
— Вам удалось поговорить с Дональдом по поводу фонда? — поинтересовалась она, поднося ко рту вилку с салатными листьями.
— Лили, я сделала несколько звонков, но все считают, что ему это будет неинтересно.
— То есть вы не обращались к нему напрямую?
— Эти вопросы так не решаются, — усмехнулась Джозефин.
— А как же Барбара Уолтерс и Джейн Фонда? — Лили назвала двух подруг Джозефин, которым, судя по их прошлому разговору, она обещала позвонить.
— Ну ты же все-таки собираешь деньги не для фонда Принцессы Грейс, — фыркнула Джозефин. — Я хочу сказать, что «За спасение Бухареста» — фонд не самого высокого уровня. Никто из моих друзей не хочет связывать с ним свое имя.
— Но в прошлом году «Вог» назвал этот бал лучшим мероприятием сезона. Так что, по моему мнению, фонд однозначно относится к самому высокому уровню, — резко сказала Лили.
Все это время она надеялась, что Джозефин насмехается над ней, потому что все же сделала ей одолжение и чувствует себя вправе унижать ее. Но сейчас ей пришло в голову, что свекровь просто развлекается, оскорбляя ее, ведь рядом нет ни Эдварда, ни Роберта, которых это могло бы возмутить.
— Я просто передаю слова моих друзей. — Джозефин пожала плечами.
— И с кем конкретно вы разговаривали?
— Какое это имеет значение, если они не проявили интереса?
— Возможно, они изменили бы свою точку зрения, если бы знали, какие шедевры архитектуры помогает реставрировать этот фонд.
— Девочка, милая, это очень важные люди, и я бы не хотела, чтобы ты ставила себя в неудобное положение, требуя от них сделать то, чего они не хотят, — резко произнесла Джозефин. — А теперь давай обсудим кое-что более интересное. Я тебе рассказывала историю про неразбериху с фирмой «Бизацца»? Они прислали нам не ту плитку…
Не осмеливаясь показать свою ярость, Лили делала вид, будто слушает болтовню Джозефин о ремонте кухни и жалобы на то, как плохо в феврале на Манхэттене. Где-то в середине этих разглагольствований Лили вдруг осознала, что старается изо всех сил заслужить одобрение Джозефин, хотя это в принципе невозможно. И совершенно не важно, что меньше чем за полгода она поднялась на самую вершину социальной лестницы и превратилась в уважаемую журналистку, пишущую о светской жизни. Джозефин не волнует, что многие репортеры называют Лили новой Алекс Кучински. Она никогда не перестанет презирать Лили.
Именно здесь, за маленьким столиком в центре зала кафе «Ла Гулю», Лили осенило: она не хочет быть женщиной, которая (пусть даже в теории) понравилась бы ее свекрови. И она взглянула на Джозефин, которая отрезала маленький кусочек жареной куриной грудки и поднесла его к темно-красным губам, другими глазами. Хотя ее можно было назвать очень элегантной дамой — свекровь давно научилась правильно наносить макияж и выбирать одежду, — под слоем пудры для лица от Шантекей и дизайнерскими нарядами скрывалась неуверенная в себе, несчастная женщина.
Лили жестом попросила официанта принести счет.
— Ты ведь не собираешься уходить? — поинтересовалась Джозефин, поднимая взгляд от тарелки. — Ты не можешь так просто встать и уйти во время ленча.
— Как ни странно, Джозефин, могу. — Лили наклонилась к свекрови и посмотрела ей прямо в глаза. — Сколько я помню, вы все время заставляли меня чувствовать, что я не соответствую семье Бартоломью. Мои родители не являются членами загородного клуба «Белль-Мид». Нашей фамилии нет в «Светском альманахе», и я не ходила в престижную подготовительную школу. Но сегодня вы перешли все границы. Вы не имеете права обходиться со мной как с ничтожеством. Я вам больше этого не позволю.
— Кто сказал, что ты ничтожество? — возмутилась Джозефин.
— Почему вы не оставите меня в покое? Я не такой уж плохой человек и не сделала вам ничего дурного, разве не так? Так почему вы портите мне жизнь? Все, чего я хочу — и всегда хотела, — это сделать вашего сына счастливым. Разве вам не важно, чтобы Роберт был счастлив?
Джозефин оглядела зал, опасаясь, что вдруг кто-то услышит их разговор.
А Лили продолжала:
— Если вы хотите казаться жалкой, пожалуйста, я не возражаю. Можете страдать, но дайте нам с Робертом возможность быть счастливыми.
На этот раз она сказала все, что думает, и теперь уже Джозефин была в шоке и не могла вымолвить ни слова. Лили сняла сумочку со спинки стула.
— Не беспокойтесь, я заплачу по счету.
Она положила на стол сто тридцать долларов — все наличные деньги, какие были у нее с собой. Лили рассчитывала, что этого достаточно, чтобы расплатиться, включая двадцать процентов чаевых.
Надев пальто, Лили вышла из ресторана — маленький колокольчик на входной двери весело зазвенел, когда она распахнулась. На улице было холодно и моросил дождь, но Лили решила пойти домой пешком. Она хотела пройтись по мокрому, чистому после дождя тротуару.
К тому же ей нечем было заплатить за такси.
Как одна из организаторов благотворительного бала «За спасение Бухареста», Лили должна была прийти на примерку в ателье Ортензии де ла Рейна в понедельник в 11:00. Это был первый день примерки для всех, и она знала, что каждая женщина тайно планирует оказаться там как можно раньше. Крайним невезением считалось получить какое-нибудь ужасное платье с буфами, особенно для Лили, чей дебют в качестве организатора благотворительного вечера должен был ознаменовать ее возвращение в высшее общество. Ее выбор будут оценивать все редакторы и гуру стиля в городе. Если он окажется правильным, она сможет попасть на страницы репортажей с вечеринок журнала «Вог» и «Мир женщин»; в противном случае свою фотографию она там не увидит.
Кроме того, несмотря на домашние проблемы, она хотела получить удовольствие от вечера. В тот день, когда Лили ушла с ленча, Роберт вернулся с работы, явно собираясь отчитать ее за «плохое поведение» с Джозефин, но она отказалась слушать нотации.
— Не нужно мне ничего говорить, — заявила Лили. — Она сказала, что я позорю вашу семью, а я ответила, что она не смеет так со мной обращаться. Даже не думай, что я буду терпеть такие выходки. И я не оскорбляла ее в ответ. Хотя, поверь, могла бы и имела на это полное право.
— Она назвала тебя проституткой?
— Не совсем. Она сказала, что не хочет, чтобы я, словно проститутка, позорила фамилию Бартоломью.
— Серьезно? — Он усмехнулся и вздохнул. — Что ж, в таком случае я рад, что ты так отреагировала. И все же ты ушла в середине ленча. Нужно было остаться и обсудить разногласия.
— Какие еще разногласия? Она настоящая сука.
— Лили, следи за речью.
— Она так грубо вела себя со мной.
— Ты встала из-за стола в самый разгар ленча. Если это не грубость, то я не знаю, что тогда.
— Послушай, я твоя жена и мать твоего ребенка. Можешь общаться с матерью, если хочешь, но прежде всего ты должен поддерживать меня. Почему ты всегда считаешь меня виновной?
Оставшуюся часть выходных они почти не разговаривали. Ночью Роберт спал на диване в гостиной, а в субботу весь день работал. На завтрак в воскресенье она испекла ему блины, но это не помогло — голос мужа, когда он несколько раз обращался к ней, звучал холодно.
К понедельнику Лили решила поговорить с Робертом прямо и, когда он уже собирался уходить на работу, спросила:
— Может быть, забудем о том, что случилось?
Он взялся за ручку двери:
— Для меня очень важно, чтобы ты попыталась наладить отношения с матерью. Если не ради меня, то хотя бы ради Уилла.
