— Скажите, а вы тоже участвуете в избирательной кампании?
— Руковожу избирательным штабом.
— Как представитель штаба, можете ли вы высказаться от имени своего брата?
— Никто не высказывается за Игана Мерсера, кроме самого Игана Мерсера.
— Но могу ли я написать в газете, что национальная терпимость — один из главных пунктов в программе мистера Мерсера?
— Это вы можете хоть вырезать на скрижалях, — заявил Тедди.
*
Анджела пришла навестить ребенка Кайенн, когда приемные часы уже закончились. Вечером медсестры отослали Левона домой, ужинать, и в палате было тихо и темно.
Бережно отняв младенца от груди, Кайенн положила его на кровать: кулачки стиснуты, а губы все еще причмокивают.
— Самый чудесный малыш, какого я только видела, — сказала Анджела, взглянув на него. — На первом месте у него будет ум, как у его папочки.
Откинув фланелевое одеяльце, Анджела положила руку на крошечную грудную клетку. Но не успела она прикоснуться к его теплой коже, как вдруг отпрянула, подавившись криком.
— Что?! — всполошилась Кайенн. — Что ты увидела?
Прикусив губу, Анджела сунула руку в карман.
— Анджела, скажи мне! Я должна знать!
О некоторых вещах Анджела не говорила. Если узнает один, дурная новость разлетится по городу мгновенно. С другой стороны, были такие вещи, скрывать которые она не имела права.
Пристально гладя на подругу, словно гипнотизируя ее, Анджела промолвила:
— Он пройдет сквозь огонь.
Кайенн, уронив голову, кивнула. Она прекрасно знала, что такое пройти сквозь огонь. Однако, как и любая мать, хотела для своего сына лучшей доли.
— Только не говори об этом Левону, — велела Кайенн, подхватив сынишку на руки.
Бывают такие вести, для которых мужчины недостаточно сильны.
Подойдя к окну, Кайенн взглянула на расстилавшийся перед ней город. На землю опускалась ночь. В дымке светились газовые фонари, а церковные шпили торчали из тумана, возвышаясь, как мачты затонувших кораблей.
Крепко прижимая к себе ребенка, Кайенн принялась его убаюкивать.
— Знаешь, как делают самые крепкие мечи? — шептала она ему в поросшую мягкими волосиками макушку. — Сначала бьют по мечу молотом, пока он не станет плоским, а потом закаляют в огне. Ты у меня храбрец. Из тебя вырастет настоящий мужчина.
Оставшись в вестибюле одна, Анджела прислонилась спиной к свежевыкрашенной стене. Затаив дыхание, она вынула руку из кармана и медленно разжала пальцы. Кожа на ладони покрылась волдырями и горела, будто руку приложили к раскаленной плите.
Вернувшись из больницы, Адам обнаружил, что Лидия специально его дожидается.
— Что-то случилось? — спросил он.
За двенадцать лет их брака Лидия ни разу не встречала его в дверях. Даже поначалу, когда ее чувства к нему были сильнее.
Лидия сидела на лестнице в домашнем халате, обхватив руками колени. Ее платиновые волосы были распущены. В отблесках свечей она словно бы вся светилась изнутри. Большинству мужчин было бы достаточно одного взгляда на нее, чтобы простить ей любую вину. Но Адам перестал смотреть на Лидию много лет назад.
— Я хотела поздравить тебя, — сказала она.
— С чем? — спросил он, положив шляпу на стол.
Поверх пачки корреспонденции лежал открытый бежевый конверт от Джейн и Коллиса. Внутри лежала вырезка из «Бостон Глоб» об открытии больницы. Над статьей поместили фотографию: Адам стоит рядом с высшими чинами при разрезании ленточки.
— Ты добился того, чего всегда хотел, — сказала Лидия, пока он просматривал статью.
Адаму никогда не приходило в голову, но, пожалуй, его жизнь действительно сделалась такой, о какой он мечтал.
Лидия встала и медленно пошла наверх. На лестничной площадке она вдруг остановилась и поглядела на мужа.
— Адам…
Он оторвался от газеты.
— Я очень рада за тебя.
Кивнув, он вернулся к чтению. Они воевали так долго, что, когда она предложила заключить перемирие, он этого не заметил.
Сегодняшняя проповедь была из евангелия от Матфея. Когда отдаешь, не труби об этом на всех углах. Когда хочешь помолиться, отправляйся в свою комнату и прикрой за собой дверь, — начала Летти, опустившись в кресло-качалку. — Преподобный Джонс говорит, что мы должны стряхнуть Бога с плеча и поместить его к себе в сердце…
Шарлотта сидела, откинувшись на спинку своего кресла, глядела вдаль и слушала. Она бы никогда в этом не созналась, но слыша, как ее слова отражаются в проповедях Томаса, она испытывала больше удовольствия, чем от любой из заключенных ею сделок.
— А сколько народу было сегодня в церкви? — поинтересовалась она.
— Битком, — сообщила Летти, вынимая из шляпки булавки, — некоторые сидели в проходах на раскладных стульях.
— Значит, за прошлую неделю паства выросла на десять процентов.
— Он пользуется популярностью, что да, то да. Особенно среди женщин. Каждая девица на пятьдесят миль в округе разминает безымянный палец, что твоя пианистка, — мечтает, что на него наденут колечко.
Шарлотта улыбнулась как человек, получивший не только самый лучший товар, но и патент на него.
— Их к нему как магнитом тянет… — начала было Летти, но внезапно умолкла. Повисла пауза.
Шарлотта обернулась к домработнице.
— Но что?..
— Да ничего, — Летти пожала плечами, — кое-кто говорит, что он в подметки не годится преподобному Лайлу.
— Вот блин! Да Томми проповедует в сто раз лучше Лайла!
— Тут дело не в проповедях…
— А в чем? — осведомилась Шарлотта.
— Ну, говорят, когда дело касается бизнеса, тут ему до Лайла далеко.
— Кто говорит?
— Джадж Лестер, например.
— Да что этот придурок понимает в бизнесе? Он всего лишь пронырливый процентщик.
— Если сказать по чести, — медленно промолвила Летти, — когда преподобный Джонс предлагал сделать подношение…
— Что? — спросила Шарлотта, подавшись вперед.
— Ну, он потом уже и сам не знал, как…
Нахмурившись, Летти подыскивала подходящие слова.
— Прикрыть лавочку? — подсказала Шарлотта.
— Что-то вроде того. Преподобный Джонс знает, как заполнить скамейки для прихожан, — сказала Летти, — а вот кассу заполнить не может.
Откинувшись назад, Шарлотта возмущенно скрестила руки на груди.
— Не думай, что я не понимаю, на что ты намекаешь. Лучше бы делом занялась, чем болтать.
Летти со стоном поднялась с кресла и заковыляла к дверям.
— Я ведь что хочу сказать? Только то, что преуспевающая церковь — как любой другой преуспевающий бизнес. Недостаточно обладать хорошим товаром и красивой упаковкой. Обязательно нужен кто-то, кто умеет распоряжаться деньгами.
Помешав блюдо и прикрыв его крышкой, Летти оставила Шарлотту на крыльце одну — дозревать.
*
В воскресенье на утренней службе Бен Харрингтон уронил свою библию на пол — он увидел, что рядом с его скамьей стоит Шарлотта Белл. Бен огляделся по сторонам, проверяя, не попал ли он по ошибке в «Деревенский клуб бедняков».
— Шарлотта, вы что, заблудились?
— Я всегда попадаю, куда хочу! — возразила Шарлотта. — А теперь подвиньтесь-ка!
Зная об особых отношениях Беллов со Всевышним, Бен отодвинулся, оставив Шарлотте чуть ли не полскамейки.
Этот август на памяти жителей Липерс-Форка выдался самым жарким. Младенцы вяло лежали на коленях у матерей, взмокшие волосы прилипали ко лбу, а на верхней губе поблескивали капельки пота. Задрав одеяния повыше и расставив коленки, хористы дули себе в воротники, силясь хоть чуть-чуть освежиться. Некоторые так энергично махали веерами, что пламя свечей трепетало, а страницы псалтирей переворачивались сами собой. Это было последнее воскресенье в старом здании церкви, последнее воскресенье, когда пастве приходилось потеть. Новая церковь была оснащена кондиционерами.
Преподобный Лайл, сжав челюсти и крепко вцепившись в библию, сидел в маленькой белой комнатке рядом с купелью. Сквозь прозрачные занавески он наблюдал за Томасом. Настал судный день.
Пытаясь убедить Шарлотту выйти за него, Томас испробовал все средства. Он взывал к ее разуму, приказывал и умолял. Но ничто не могло заставить ее изменить решение. Она не желала покупать то, что Томас выставил на продажу.
Утреннюю молитву произносил Эд Уилсон, Джон Мерфи сделал объявления для паствы, а Джадж Лестер зачитал финансовый отчет. Затем наступило время проповеди.
Если бы Томас знал, что в зале сидит Шарлотта, он выбрал бы другую тему. Вцепившись в кафедру, он окинул паству взглядом.
— Когда-то знавал я человека, который никогда не грешил, — начал Томас. — Он никогда не лгал. Никогда ничего не украл. Никогда не употреблял имя Господа всуе. Ни разу не возжелал жены ближнего своего.
